Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   37

Ещё с ГОКом было связано одно событие, которое я запомнил на всю жизнь потому, что я сам в нём поучаствовал. Однажды в один из осенних дней мы с ребятами сидели в кино на сеансе кинофильма, зал как всегда был заполнен наполовину, в основном солдаты и дети. И вот посреди сеанса, а кино было «Приключения неуловимых» на сцену выбегает начальник клуба и стал громко кричать киномеханику:

- Стой! Прекращай фильм! Стой! Прекращай фильм!

Никто ничего тогда не понял потому, что это для всех было обычным делом, когда во время фильма вдруг внезапно собирали какие-то подразделения в гарнизоне. Тогда или останавливали фильм и со сцены объявляли, или просто в темноте звучала команда, например: «Танковый полк выходи строиться!» А кино продолжали дальше так, что этим особо никого удивить было не возможно – поэтому все и в этот раз спокойно сидели. Но в тот раз, когда остановили фильм и включили свет, то все увидели, что уже над нами под потолком стелется чёрно-серый дым. Он так страшно шевелился, завивался кольцами и снова раскручивался, прямо как живой, это зрелище меня просто парализовало и я сидел, заворожено смотря на него. Начальник клуба со сцены чётко, по-военному, уверенным голосом скомандовал:

- Спокойно! Без паники! Открыть все боковые выходы! Быстро на выход! Спокойно! Без паники! Быстро на выход!

И только эта команда офицера в одну секунду подняла всех и меня, когда всем стало понятно, что же делать дальше. Удивительно, но практически мгновенно были открыты все выходы и мы с солдатами быстро, без лишней суеты выбежали на улицу, а я увидел, что одна стена кинозала уже объята пламенем. Мы отбежали подальше, и видно было, как загорелась крыша, на которой со страшным шумом стал лопаться шифер, и его осколки стали разлетаться во все стороны. Зрелище было ужасно красивым по своей сути; в темноте на фоне чёрной ночи с яркими звёздами оранжевые языки пламени с каким-то диким гулом стали тянуться вверх, становясь всё больше и больше. Искры от огня кружились, как в причудливом хороводе и на небе сливались со звёздами. Хорошо запомнился звон лопнувшего и осыпающегося стекла с окон, когда первая подъехавшая пожарная машина пыталась затушить огонь. И только через время, когда с воем сирен подъехали уже несколько машин из посёлка и пожарные очень быстро и ловко развернули рукава, им совместно удалось затушить огонь. Но половина зала всё-таки выгорела, ведь весь ГОК был деревянный. Конечно, через одну – две недели, ударными темпами, солдаты его восстановили, но осознание реальной опасности пришло позднее. А вдруг пожар заметили бы чуть позже? А если бы мы оказались внутри этого сухого и деревянного ГОКа, когда уже горели двери? А если бы возникла паника и давка на выходе? Страшно было подумать об этом! Я потом в своей жизни видел много разных пожаров, но это был мой первый, который я увидел, в нём участвовал и понял, что это очень страшно и опасно. И ещё я для себя понял, что в трудную минуту неразберихи чёткая и правильно поданная команда уверенным голосом у всех прекращает панику. И очень хорошо, что это был воинский коллектив, привыкший к выполнению разных команд и в этот раз чётко выполнивший её.

Живя в Сары-Озеке, мы как все нормальные семьи, когда у них есть дети, проходили этапы совместного проживания с животными. Хорошо запомнилась из детства одна забавная история, когда я ещё совсем маленьким мальчиком случайно нашёл в подъезде нашего дома три рубля. По тем временам это были очень огромные деньги – как-то позже на какой-то мой день рождения мама с папой подарили мне такую же сумму. Обладание и волнующий хруст этой зелёной бумажки позволял мне иметь «неограниченные» возможности в моём понимании. Помню, как толково и продумано я распорядился тогда своим подарком: купил огромный вкусный батон из белого хлеба (так как у нас в городке никогда не было всяких разных булочек), банку сгущённого молока с какао, несколько квадратных брикетов – прессованных какао с сахаром по 15 копеек – самое любимое наше лакомство в детстве! К этому добавил набор солдатиков и пластмассовых самолётиков, которые давно мечтал приобрести. Это всё уложилось в подаренную мне сумму и даже ещё немного осталось. Главное состояло в том, что я сам впервые мог выбирать то, что хочу купить в данный момент. Ощущение радости и большого счастья от тех трёх рублей запомнилось очень ярко – да так сильно, что позже имея даже гораздо большую сумму на руках, уже такого праздника в душе не происходило.

Так вот я отвлёкся от темы про животных – найдя три рубля, я конечно сразу, по своей глупости поделился новостью о находке с друзьями во дворе. Старшие ребята (теперь я, конечно, понимаю юмор того случая!) все в один голос убедили меня сделать обмен денег, на настоящего живого ёжика которого они мне взамен дадут. Сказали, что это очень редкая удача для меня и просто супервыгодный обмен! И я весь счастливый от радости обладания живым ёжиком сразу принес его домой. Мама с папой сначала, правда, отнеслись к этому очень спокойно. У него были большие ушки и забавная чёрненькая бусинка-нос. Он был «азиатской породы», отличаясь от европейских собратьев тем, что людей он совершенно не боялся и его спокойно можно было брать в руки. Мы весь вечер все вместе, умиляясь от счастья – пытались его кормить, поить его молоком, а он при этом был довольно забавный и шустрый – поел и, забравшись в коробку, завалился спать. Но когда наступила ночь – он вылез и, громко топая коготками лап по полу, всю ночь бегал по комнатам, скребся в углу и чем-то под кроватью шелестел. И так за ночь надоел всем, а самым главным его преступлением было то, что он обгадил весь ковёр. Таким образом, судьба его была предрешена – мама твёрдо сказала, что так дело не пойдёт и его надо выпустить на природу. Пришлось мне нести его далеко за городок и выпускать в посадке возле железной дороги. Таким образом, ёжик прожил у нас только один день и особой радости нам своим присутствием не доставил. После ёжика у нас была черепаха. Вот с ней особых проблем не было: она жила в коробке, а когда я выходил гулять, я выносил её и выпускал в траве, поесть травки, а дома она любила пожевать капустные листья. Необходимо сказать, что в том районе, где мы жили, ёжики и черепахи не были большой экзотикой, они жили в степи вокруг городка и никакого удивления ни у кого не вызывали.

Другое дело – парочка волнистых попугайчиков, которых мама не знаю где взяла и откуда принесла. Они были зелёного и голубого цвета, хоть и не разговаривали, но забавно щебетали и вселяли в нас радость от жизни. Помню, они жили у нас довольно долго, мама часто выпускала их полетать по комнате, обязательно перед этим закрывая форточки и дверь на балкон. Попугаи летали по квартире, ходили по столу, клевали пшеничную крупу из кормушки и весело купались в тарелке с водой, разбрызгивая воду. Один из них был более ручной и часто сидел у мамы на руке, пальце или плече, клевал зёрна с ладони и не боялся ничего, второй же никак не хотел приручаться – всего боялся. Кончилось всё тем, что как-то случайно однажды получилось, что днём открылась дверца клетки и через открытую дверь балкона они вылетели на улицу. Когда мама пришла и увидела это – мы объявили об этом происшествии во дворе и все активно бросились осматривать ближайшие деревья во дворе и одного более ручного заметили совсем недалеко от нашего дома. Мама его каким-то образом, неведомым нам и известным только ей одной позвала и он к ней прилетел. А второго так и не нашли, хоть искали ещё несколько дней. Клетку с одним попугаем несколько дней держали на балконе надеясь, что вдруг второй попугай его заметит и подлетит. Но всё было напрасно, видимо его ждала тяжёлая жизнь на свободе без еды и воды. Потом и этого одного кому-то отдали вместе с клеткой.

Как-то однажды отец принёс домой аквариум и мы стали думать, чем же его наполнить. Мама и я пошли к знакомым в городке которые держали рыбок. Они нам дали в банке первых наших жильцов: гуппи и меченосцев, добавили ещё водорослей, а камушки в аквариум мама озадачила меня собрать вдоль речки Сары-Озечки. Помню, что несколько дней я с ближайшими друзьями пропадал на речке в поисках красивых камешков для аквариума, которых дома собралась целая гора размером с сам аквариум. Дома мама придирчиво из целой кучи собранных нами камней отобрала только самые хорошие. Их отмыли кипятком и сложили на дно аквариума. Я был очень горд своим участием в этом процессе. Мы долго дома с удивлением разглядывали их жизнь. Гуппи были просто серенькие, только у самцов была не очень яркая окраска на хвостах. А меченосцы были просто красавцы! На самом теле у них были яркие полоски, хвосты у всех были разноцветные: красные, зелёные и синие в крапинку. А однажды мы с родителями были в Алма-Ате, уже не помню зачем, но назад мы везли живых рыбок, которых купили в специальном магазине, до сих пор помню их название – скалярии, этакие треугольные матросики в полоску. Везли их в целлофановом пакете, а дорога была длинная и всё время держали в руках, открывая пакет, чтобы дать им свежий воздух. Мы успешно их довезли и потом ещё долго они радовали нас, даже соседи приходили на них посмотреть – это было большой экзотикой. Куда они потом делись, не помню, наверняка, тоже отдали кому-нибудь. Собак у нас никогда не было, а кошки были – несколько, все разные и у каждой был свой характер и особенности. Одна была такая, что боялась улицы, но хорошо знала свой подъезд и квартиру. Мы даже проводили над ней эксперимент: я выносил её в любой угол двора и выпускал – она мгновенно бежала к своему подъезду как хороший почтовый голубь, стремясь быстрей домой.

Вспоминая годы, которые я прожил с родителями в городке, я не могу вспомнить почему-то дни, когда нам было скучно. Отсутствие городских развлечений, которыми сейчас заполнен весь большой город, а дети «мучаются» на лавках возле дома с пивом и сигаретами, никак не сказывались на нас. Мы успевали всё и обладали в то время уникальной свободой, ничем не ограниченной фантазией и сами могли что-то организовывать и поэтому повальное увлечение индейцами сменялось военными играми, изготовлением макетов оружия, походами для изучения родного края.

Летом, при наступлении жарких дней, приходил сезон «брызгалок», сейчас я такого не ни у кого не видел во дворах. Бралась желательно большая на 1-1,5 литра пластмассовая бутылка удлинённой формы. Сейчас прочно вошедшие в быт и заполонившие всё вокруг пластиковые бутылки, в то время ещё не изобрели. И мы делали их из бутылок, которые использовались для жидкого мыла. Они были изготовленные из чёрной мягкой непрозрачной пластмассы. Продавались они у нас в городке в хозяйственном магазине и целый год их редко брали, но с приходом лета мы их массово выкупали. В пробке раскаленным гвоздём прожигалась дырка необходимого диаметра – необходимо было точно рассчитать его диаметр, иначе струя будет или очень тонкая, или наоборот очень толстая и поэтому будет лететь недалеко. Так вот с приходом лета это увлечение было у всех во дворе, весело было обливать друг друга, девчонок, которые визжали на весь двор, а сами радовались. Мы делились на две команды и играли как в войну – на кого попадёт вода тот и убит. Струя из хорошей полной «брызгалки» летела метров на 6-7, что вполне хватало для игры. Самым лучшим местом для игр были стройки. А строек у нас в гарнизоне, слава богу, хватало – весь городок строился и везде беспрерывно что-то строили. С водой тоже не было проблем, её всегда брали из краника, который был во дворе возле кочегарки.

От тех игр у меня на руке остался ещё один шрам – воспоминание. Однажды, когда мы заигрались в войну на стройке я, в азарте игры убегая от кого-то, споткнулся и со всего маху в падении правой рукой упал на доску с гвоздём, который торчал из неё вверх, – и проткнул себе ладонь насквозь. Хорошо помню ту резкую боль и вид торчавшего с тыльной стороны руки окровавленного гвоздя. В каком-то первом своём шоковом состоянии я резко выдернул руку через гвоздь обратно, как будто этим можно было что-то исправить и всё вернуть обратно как киноплёнке. Но кровь уже потекла, и я наскоро обмотав чем-то руку, и пошёл домой. Помню, когда я шёл, кровь сочилась и капала на землю, на лестницу и обозначала мой след кровавыми каплями. Хорошо, что моя мама была дома, наверно это была суббота или воскресенье. Мама, милая моя мама, как было хорошо в детстве, когда ты всегда была рядом со мной в трудную минуту! И можно было придти к тебе со своими бедами и проблемами и знать точно, что мама поможет! Она, конечно, сначала заохала и заахала, поругала меня для приличия, но быстро всё сделала и объяснила мне, что всё обошлось удачно – гвоздь прошёл между костями и сухожильями. Потом рука очень быстро зажила, но память об этом осталась.

Раз я упомянул о шрамах, то история будет не полной, если я не расскажу о шрамах на правой ноге. Где-то в это же время у меня на самой коленке образовался огромный фурункул. Он был такой огромный, что даже мешал мне ходить. Отчего он появился, было не понятно. Из-за этого я даже несколько дней не ходил в школу. Затем вокруг него образовалось ещё несколько, их было так много, что я практически всё время лежал, так как даже ходил по комнате с большим трудом. От того времени остался в памяти стойкий запах мази Вишневского, боли от перевязок, которые по вечерам делала мне мама, а также следы шрамов от них на правом колене. Эти дни, проведённые дома, хотя читал книги и ещё чем-то занимался, показались мне вечностью. Видимо моей душе, так не хватало свободы, и пространство душной комнаты не могло его заполнить. Вспомнилось посещение в детстве Петропавловской крепости, и я вновь задумался над тем же вопросом – как могли там люди сидеть годами в камерах, без общения с другими людьми?

А чуть позже, когда я уже учился в поселковой школе, у меня каким-то загадочным образом появилось редкое заболевание – воспаление слёзного канала на глазу. Откуда оно у меня появилось и от чего до сих пор не понятно. Сначала я не обращал на это внимания, но потом опухоль совсем закрыла глаз. Я сидел дома, грел его холщовым мешочком с солью, но ничего не помогало. Моя мама сходила в госпиталь, который уже располагался в тех же бараках, где мы жили первую зиму, решила все вопросы и договорилась с врачом. На следующий день утром я, надев чёрные очки, пошёл к хирургу. Он меня встретил и сразу быстро, не давая мне даже осмотреться, посадил в специальное кресло и, взглянув несколько секунд сказал, что это ерунда, и он сейчас же всё сделает мигом. Действительно, он сделал надрез, через который хлынул гной. Обработав и промыв рану сделал мне повязку и я уже буквально через несколько минут шёл домой. Правда, я напоминал себе знаменитого фельдмаршала Кутузова, который тоже, как и я глядел на мир одним глазом. Практически в этот же день опухоль спала, и я уже мог видеть двумя глазами. Но мама для контроля разрешила ещё один день побыть дома, как она выразилась «до полного выздоровления».

Удивительно, но уже через много лет жизнь снова удивительным образом вновь привела меня в те бараки, когда я лежал в госпитале. В том бараке, в котором мы жили с родителями, располагалось какое-то отделение, а в тот, где хирург меня «резал», я ходил на физиолечение. Заходя в них каждый раз меня, не покидало детское ощущение того, что я здесь уже был и они уже мне «родные». Конечно, новые люди, которые там работали, не знали и не могли помнить тех далёких событий 1966 года. И я уже вырос, а те бараки как всё стояли, так может быть ещё и до сих пор стоят! Однажды не выдержав, пройдя по тому же коридору и ощущая сильное душевное волнение, я нашёл примерно то место, где была наша комната и заглянул туда, – а там была обычная чистенькая госпитальная палата для больных, в которой лежали совершенно незнакомые мне люди. Один из них видя, как я внимательно вглядываюсь внутрь, вопросительно глядя на меня, спросил:

- Вы кого-то ищете?

- Своё детство! – ответил я и, глядя на их непонимающие лица, пояснил им, что я именно здесь жил с родителями больше двадцати лет назад. После этого они уже все вместе посмотрели на меня с интересом и недоумением.

Спрашивается, а что же я хотел там увидеть? Те некрашеные фанерные стены, когда-то наспех сколоченные строителями? Или самого себя, играющего на полу на отцовской шинели? Кто это всё теперь помнил, кроме меня и моих родителей? Прошло столько лет – всё изменилось, пришли новые люди, сделали все, так как им нужно и даже запах в бараке стал каким-то новым – специфическим, медицинским. И только моя память сохранила тот – детско-«родной», почти тридцатилетней давности, состоящий из солдатского крема, мастики и свежего дерева. Такова жизнь и ничего тут не поделаешь. Всё течёт и всё меняется.

Продолжая истории про игры в детстве обязательно необходимо рассказать ещё про другой вид нашего оружия. Мы, увлёкшись изготовлением макетов из дерева пистолетов и ружей, конечно же, хотели, чтобы оно стреляло. Такое вооружение мы называли «шпоночным», сейчас дети-то и слова такого не знают. Шпонкой у нас назывался кусок алюминиевой проволоки, который согнут под острым углом, чтобы удобно было им натягивать резинку. А когда из неё стреляешь, она в полёте вращается, и если заострить концы – то и могла втыкаться в дерево. Самые «фирменные» шпонки были из стальной проволоки с заточенными краями. Для стрельбы из такого оружия необходимо было выстрогать из дерева пистолет или ружьё. Верх у него должен был быть обязательно ровным, на конце набивались два гвоздика, а на них натягивали резинку. Она была самой «дефицитной» деталью в изготовлении оружия. Для её изготовления лучше всего была специальная круглая резинка, почему-то она называлась «венгеркой», и продавать её в магазине нам продавцы категорически отказывались – зная, зачем она нам нужна. Поэтому нам приходилось выкручиваться, как могли – дома из резинки для трусов вытаскивали по одной и сплетали в косички. Или приходилось покупать в аптеке эластичный жгут, тонко нарезать, а эта работа требовала аккуратности, терпения и слаженной работы двоих человек. Один – туго натягивал, а другой в это время должен был очень точно резать, чтобы не было «партизанов», так мы называли заусеницы появляющиеся при нарезке. Иначе из-за них потом тонкие полоски рвались. Самым же лучшим материалом была резина со шлем-маски противогаза, но это был тогда жуткий дефицит. Так вот шпонкой резинка туго натягивалась и закреплялась специальной скобой, которая была связана с курком. Стрелял такой пистолет или ружьё метров на 10-15 довольно точно. Мы устраивали целые соревнования во дворе между собой по стрельбе. Хорошие стрелки с 10-15 метров сбивали спичечный коробок с трёх выстрелов. Увлечение стрельбой шпонками у нас закончилось, когда однажды одна шпонка случайно попала одному пацану в глаз. Ему сделали в госпитале операцию, а мы после этого как-то сами прекратили играть, потому что осознали, что всё-таки это очень опасно. И вообще все, что связано со стрельбой довольно травматично для человека и рисковать больше никто не хотел, а мы переключились на другие игры.

Из коллективных игр, в которые мы играли, вспоминаю «в пекаря», прообраз игры в лапту. На земле чертились несколько линий через равные расстояния и, начиная от дальней линии, необходимо было специальной палкой-битой сбивать банку, стоящую на кирпиче, постепенно переходя всё ближе, каждый раз сбивая её. Для игры совершенно необходима была своя бита, поэтому процесс её создания тоже требовал времени.

«В короля», когда нарезались бумажки по количеству человек с надписями от короля до …, уже не помню кого, разным цветом – на две команды. Их подбрасывали, каждый хватал свою бумажку, и получалось две команды. И как-то потом одни прятались, а другие искали и ещё что-то, не помню точно. Но точно помню, что нам было интересно и весело.

«В пуговицы», это когда солдатские пуговицы надо было разложить и бить по ним другой пуговицей, чтобы она перевернулась – тогда считалось, что ты её выиграл. И второй вариант, когда пуговицей необходимо было попасть в маленькую ямку, бросая с определённого расстояния. Пуговицы срезались с солдатской формы, шинелей, парадных кителей, а надо сказать, что этого добра валялось вокруг солдатских казарм в изобилии и просто выбрасывалось по всяким углам в гарнизоне. При большой удаче в один день можно было набрать разных пуговиц до 50-60 штук. Больших и маленьких, жёлтых и зелёных от полевой формы. Все они имели свою номинальную стоимость: одна большая стоила две маленькие, одна офицерская равна была двум солдатским. Особо ценными были в то время медные, которые необходимо было чистить, чтобы не тускнели, как и бляхи на солдатских ремнях. Для чистки применяли два средства. Уже с малых лет у меня в память врезались такие слова как паста ГОИ (позже я узнал, что это сокращение – государственный оптический институт) зелёная, каменистая и асидол, специальная мазь, для чистки пуговиц и блях. Их необходимо было наносить на тряпочку и специальной пластмассовой пластинкой, с вырезом под пуговицу чистить движениями вперёд-назад. Начищенные пуговицы блестели как новые – каким-то особым, загадочным цветом.

«В ножички». Для этого чертился круг на земле, желательно из глины. Он делился на количество игроков поровну. Каждый кидал свой ножик по очереди, главным условием тут было бросать так, чтобы он сделал хотя бы один оборот. Если нож попадал, то чертилась линия по лезвию. При этом если ты мог дотянуться до края круга со своей территории, то она присоединялась к твоей. Если нож не попадал или нельзя было прочертить линию – ход переходил к следующему игроку.

Про игру «в мослы» я уже упоминал раньше. Цель игры была выбить из центра круга большее количество этих мослов, бросая свой биток от специальной линии. Все сначала ставили на кон в одну линию равное количество своих мослов, а очерёдность бросков определял жребий. Причём при броске необходимо было биток не просто бросить, а ещё и закрутить его особым способом, для повышения выбивной способности. Все выбитые мослы становились твоими. Мама дома запрещала их держать на виду, называя их «заразой» и поэтому я их всегда куда-нибудь глубоко засовывал в игрушки.

Ещё из детства, почему-то помнится мне только футбол. Мячи для игры всегда были дефицитом. В то время они были с внутренней камерой, которая накачивалась насосом, а затем вставлялась внутрь кожаного мяча, завязываясь сверху специальной шнуровкой. Продавалось всё отдельно. Просто купить мяч было не всегда возможно, а в посёлке был один барыга-торговец, у которого всегда были камеры и мячи. Если мы прокалывали мяч, то брали у него только камеру, а мяч зашивали. Помню, что за деньги он нам их не продавал, а только обменивал на шкурки сусликов. Зачем они были ему нужны, мы не знали, толи он сам из них что-то делал, толи просто сдавал куда-нибудь. Но за сусликами мы ходили всей командой в степь подальше от городка, вдоль речки Сары-Озечки. Охота за ними была не трудная, когда народа было много. Суслики, когда видели нас, быстро прятались в норки, и главным тут было увидеть в какие. Норы у них были тупиковые, не соединённые между собой, это и позволяло их выливать. Выливали их водой из речки, для этого мы каждый были «вооружены» вёдрами. Заметив норку, её пацаны постарше накрывали сеткой-авоськой, тогда такие были в каждой семье, с ними ходили в магазин. А наша задача, ребят поменьше, была таскать и лить беспрерывно через неё воду из вёдер, до того момента пока суслик не выскакивал из норы, попадая в сетку. Дальше задача старших ребят была его убить, снять с него шкурку, посолить, высушить и, набрав необходимое количество шкурок, поменять на мячи или камеры для мячей. Таких походов за каждое лето мы делали по два – три и высыхающие шкурки сусликов в нашем «штабе» были привычной картиной.