Geum.ru

Ать свою книгу воспоминаний или точнее сказать, изложить свою жизнь на бумаге, у меня появлялись давно, я даже не могу сейчас точно сказать в какой год или день

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   37

Ещё одной причиной, которая особо не вдохновляла нас на сбор металлолома и действовала на нас «разлагающе», была огромная куча металла (его привозили со всех мест) у нас возле дома. Она была огромной, высотой примерно с двух или трёхэтажный дом и состояла из перемешанных между собой кусков проволоки, частей техники, механизмов, комбайнов, труб и т.д. Находилась она напротив моего дома в углу площадки для погрузки техники. Эта куча железа лежала и копилась годами, и очень редко иногда подгоняли вагоны и понемногу, с краёв кучи что-то увозили. Там были подъездные железнодорожные пути и огромная рампа, длинной целый состав для погрузки техники на платформы. На ней часто грузилась и разгружалась разная военная техника. Это рампа тоже была нашим любимым местом для игр.

Почему – потому что только в этой куче металла можно было добыть драгоценные шариковые подшипники. Конечно, если нам попадались роликовые или игольчатые мы доставали и их, но больше всех ценились шариковые. Науку по извлечению подшипников из механизмов мы освоили с детства. У нас была выработана своя технология их добычи, которая передавалась из поколения в поколение. В нашем штабе всегда был общий комплект ключей, чтобы отворачивать гайки, затем специально согнутой арматурой, как съёмником мы выбивали его с мест креплений. Легким делом считалось доставать ступичные подшипники с мостов машин, на которых крепятся колёса. Когда мы их набирали достаточное количество, шли к краю рампы. «Секрет» извлечения шариков из подшипников был освоен уже до нас другими и он тоже передавался из поколения в поколение. Из-за того, что в подшипниках применялась хрупкая сталь, она довольно легко кололась. Для этого необходимо было стоя сверху на краю рампы, прицелившись в рельс со всей силы с ускорением бросить его вниз, причём при этом успеть увернуться самому. Потому что осколки от удачно попавшего на рельс подшипника разлетались так далеко, что могли попасть в тебя. Если не получалось с первого раза надо было повторять попытки несколько раз, до победного конца. После этого бережно собрать шарики или ролики в тряпочку. И уже позже где-нибудь присев в тенёчке, спокойно и неспешно аккуратно оттереть их от смазки и промыть в бензине. Мне всегда нравился этот процесс, когда из этих грязных, в смазке и дорожной пыли получались в конце работы чистенькие и отсвечивающие таинственным матовым цветом шарики или ролики. Ну а с ними в детстве можно было делать, что хочешь: играть, менять на что-либо, использовать для стрельбы, да и вообще – хорошие вещи всегда пригодятся в хозяйстве. Но кроме кучи металла рампа привлекала нас ещё тем, что на ней очень часто грузились воинские эшелоны, уезжающие или приезжающие с учений.

Это были самые любимые минуты в жизни и с ними связаны самые лучшие воспоминания. Конечно, на ней постоянно грузились и гражданские автомобили и разгружались какие-то механизмы, но это было нам не интересно. А вот когда приезжали военные – другое дело! Услышав гул и рокот многих моторов, лязганье гусениц нам невозможно было усидеть во дворе, и поэтому мы сразу мчались на рампу. Зрелище погрузки всегда завораживало, тянуло к себе и удивляло в детстве одновременно. Мне всегда было интересно видеть, как грузятся солдаты – когда среди какой-то непонятной суеты, кажущейся бестолковости и хаотичного на первый взгляд движения техники постепенно вырисовывалась стройная картина погрузки – все автомобили, прицепы, гусеничные трактора, БТРы и танки занимали свои места на платформах и закипала работа. Солдаты тянули проволоку, крутили её под машинами, прибивали деревянные колодки – стоял такой своеобразный рабочий шум, состоящий из ударов топора, лязга проволоки и грохота бортов платформ.

А среди всего этого крутились и мы, заглядывая в люки, разглядывая диковинные и ещё неизвестные нам машины. Иногда солдаты разрешали нам залезть внутрь и посидеть за рулём, штурвалом или рычагами. Кроме всего этого нам солдаты всегда доверяли решение всяких своих мелких проблем – сбегать за водой с фляжкой, в магазин за сигаретами, конфетами, печеньем. При этом часто делились с нами своими сухими пайками, открывая консервы и угощая солдатской кашей из своих котелков. Самыми счастливыми минутами из детства были именно эти – когда, забравшись внутрь какой-нибудь настоящей боевой машины, сидя на жёстком сидении, мы ломали хлеб руками на куски и ели, обтерев их тут же о тряпку, солдатскими ложками из банок или котелков настоящую солдатскую кашу. Какое это было наслаждение! Чувство радости и счастья от этого было просто самым высочайшим. Казалось, нет в жизни ничего вкуснее этого солдатского пайка! Нельзя сказать, что мы тогда в детстве были голодными или дома есть было нечего, но отказаться от такого угощения было невозможно!

Вот может быть, я не могу этого точно сказать, именно здесь необходимо искать начало ответа на вопрос: «А почему я выбрал в своё время военное училище?» Ведь просто эту жизнь я видел с детства своими глазами и вырос в ней. Может быть, этот суровый и неприхотливый солдатский быт и вкус той самой солдатской каши и консервов, которые мы с огромной радостью ели внутри тесных боевых машин, и сыграли свою роль вот таким образом? Солдатская жизнь и служба без прикрас была у меня с детства перед глазами. Нормальные люди в военной форме всегда окружали меня, и мне был понятен их мир. И когда я слышу сейчас разговоры и выражения разных неумных людей или страдающих мам своих великовозрастных отпрысков-дебилов о том: «Я своего сына в армию не отдам! Не пущу! Только через мой труп! Не для того я его рожала!» Так и хочется спросить их: «А Вы сами-то там были? А что Вы знаете об армии? Вы где её видели?» Как можно рассуждать о чём-то, когда ты чего-то не видел или не знаешь? Вот я могу честно и однозначно ответить на этот вопрос. Да, я сам всё видел своими глазами. Да, я всё знаю, потому что вырос в военном городке. И ничего страшного для себя там не увидел. Я даже не могу припомнить случая из своей жизни ещё пацаном, чтобы какой-то солдат к нам отнёсся плохо, обидел или оскорбил. Они всегда относились к нам как к своим младшим братьям. Ведь они сами были в сущности такие же мальчишками как мы, только немного старше и просто пришла их очередь защищать Родину. Поэтому когда передо мной стал вопрос выбора, то он мне дался легко потому, что мне в общих чертах было понятно то, о чём идёт речь.

Хочу сказать, что свои первые уроки по погрузке военной техники на железнодорожные платформы я «прошёл» именно там – помогая солдатам подавать гвозди и колодки и просто, наблюдая за этим процессом со стороны. Поэтому, обучаясь в военном училище на занятиях по погрузке техники мне всё это сразу было понятно и знакомо.

Как-то раз по этим железнодорожным путям приехал и отец с целины. Он попал в «сводный целинный батальон», который постоянно формировала дивизия для оказания помощи колхозникам в сборе урожая, и всё лето провёл там, больших подробностей из его рассказа об этом я в своём возрасте не сохранил. Но то, что он был в Кустанайской области, вспомнилось только потом, когда я сам, повторяя его путь попал туда сам. Хорошо запомнился большой ящик сушёных грибов, который он привёз оттуда и медаль, которую он без сожаления отдал мне «За освоение целинных земель». Помню, с каким нетерпением мы с мамой ждали возвращения отца с этой «битвы за урожай» и как были рады, когда наконец-то эшелон пришёл обратно.

Подъездные пути железной дороги, которые проходили мимо рампы, шли куда-то дальше. И конечно нам хотелось точно узнать, куда же они ведут? Часть вопроса была понятна, так как тепловоз, который уезжал куда-то вдаль с вагонами всегда возвращался по рельсам обратно – значит там какой-то тупик. И поэтому однажды летом, в один из дней мы решили всё-таки найти ответ этот давно мучивший нас вопрос. Выйдя утром, компанией человек в пять мы направились вдоль железнодорожных путей. Дорога выходила из городка и шла, извиваясь между холмов довольно долго, и только ближе к обеду мы вышли к какому-то одиноко стоящему между сопок военному складу, который охранялся часовыми. Вот и ответ на вопрос, раз есть дорога – то она куда-нибудь приведёт! Что это был за склад и почему он так далеко стоял от городка, нам было неинтересно, но видимо серьёзный, раз туда была железная дорога.

Рассказ о рампе и погрузке машин был бы не полным, если бы я не упомянул о том, что между нашим домом и рампой был огороженный высоким деревянным забором склад. В нём хранились огромное количество обычных тряпочных мешков с травой. Трава была горная, специальная, такая рядом с посёлком не росла, немного недосушенная – причём, только одного вида зеленовато-бурого цвета. Она имела своеобразный, приятный запах и когда на этих мешках прыгаешь, хрустела как солома. Для чего, зачем и где её собирали, мы не знали, но временно складывали и хранили здесь. Склада, как такового в понятии склад не было, был небольшой двор, а всю торцевую стенку был огромный, такой высокий навес, что грузовые машины могли свободно под него подъезжать. Под ним и лежали сложенные до самого потолка мешки с травой. Нас почему-то в детстве сюда тянуло как магнитом. Мы любили тихонько, через боковую дверь пробраться под навес и беситься, скача на этих мешках с травой до изнеможения. На них можно было смело скакать, прыгать, переворачиваться – ведь они мягко пружинили, а после всего уже устав, просто завалиться на них и лежать в тени, вдыхая удивительно приятный ароматный запах полей, гор и свежескошенной травы. Следила за всем этим складом женщина, которая и жила прямо тут же в маленьком домике, похожем на домики у ЖД переездов. Как она там умудрялась жить с маленькой девочкой, было просто не понятно. Она нас постоянно гоняла с этих мешков метёлкой с жёсткими прутиками, и если мы не успевали убежать, то иногда хлопала ей нас. Хотя конечно больше всего она действовала психологически; выйдет из домика и возьмёт метёлку, а мы уже убегаем. Видимо жила она очень бедно потому, что она ещё мыла подъезды в наших трёх домах. За это родители ей сдавали по рублю в месяц с квартиры. Почему я знаю об этом, потому что мы часто следили за ней, и как только она начинала мытьё подъездов – так мы могли целый час скакать на складе, пока она была занята. Эх, детская романтика, кто понимает!

Рассказывая про рампу обязательно надо упомянуть и о том, что когда там работал маневровый тепловоз, сортируя вагоны, то можно было подкладывать под него или вагоны разные предметы. Так можно было довольно весело и интересно проводить время: положив большой строительный гвоздь – можно было сделать ножик, если монетку – то плоскую пластинку, а если капсули от патронов – то они хлопали с резким звуком, напоминая сегодняшние петарды.

Здесь необходимо сделать отступление и обрисовать подробнее ситуацию, которая была тогда. С позиции сегодняшнего дня всё будет не понятно тем, кто не вырос в военном городке тех времён. В то время не было жёстких законов о хранении боеприпасов, о каких-то террористических актах никто не слышал даже, что это такое – достать можно было всё, и всё это я видел в своём детстве. Упомянутые капсуля и сами патроны не были редкостью, просто в силу того, что с ними просто нечего было делать, они не очень ценились среди нас. Гораздо более интересным делом было доставать (а доставали на атрскладах у солдат за деньги, значки или, меняя на сигареты или ещё на что-нибудь) дымовые шашки, ширасы, взрывпакеты, сигнальные огни – перечислять всё просто нет возможности. Испытывали это всё подальше от городка, при этом всегда нас учили и всё показывали старшие пацаны. Особо у нас ценились электродетонаторы и бикфордов шнур. Но нас сразу предупреждали, что это очень опасно и всё необходимо делать аккуратно. Всё давали нам потрогать и подержать, но сразу учили – ни в коем случае не баловаться, не бросать в костёр и т.д. Я как-то сразу понял разрушительную силу взрывчатки из опытов, которые сам видел и для себя сделал вывод, что с боеприпасами всегда надо обращаться осторожно. Маленький электродетонатор разрывает бутылку шампанского на мельчайшие кусочки, которых и не найти. Стограммовая тротиловая шашка рвёт бетонную плиту, а две перебивают железнодорожную рельсу. Термитная шашка прожигала стальной лист. Всё это я потом проходил в военном училище на занятиях по инженерной подготовке и поражался тому – как это всё уже было знакомо мне из детства.

Много впечатлений из детства оставили всякие разные дымовые шашки. Каких только их конструкций я не видел в своём детстве: большие и маленькие, разноцветных дымов начиная от банального белого до оранжевого, круглые и квадратные, и вытянутые трубкой. Много было всяких сигнальных огней и самое главное и ценное из всего – ракетницы. Очень ценными были маленькие стандартные, которые можно было запускать с руки, если её крепко сжимать. Те, которые были побольше запускать было сложнее, нам приходилось их привязывать к чему-то перед запуском, но они были ценны наличием небольшого парашютика. На нём спускался осветительный заряд и поэтому парашюты были изготовлены из хорошего шёлка. Когда мы подбирали его, нам всегда не терпелось его куда-нибудь применить и испытать. Не знаю, кому первому пришла в голову эта идея – попробовать спустить на нём с крыши нашего дома кошку, но она очень заинтересовала нас. Сказано – сделано! Начали подбирать кандидатов на полёт, и основной вопрос эксперимента был – долетит ли она до земли живая. Поэтому своих домашних кошек все дружно давать для опыта отказались, поэтому кота пришлось нам искать на стороне. Через время кандидат на полёт был найден и, не откладывая дело в долгий ящик, сразу приступили к опыту. Я попал в «запускающую» команду на крыше, остальные смотрели снизу. Котяра попался непонятливый – никак не хотел привязываться к парашюту, всё время шипел и царапался. Но и мы пошли на хитрость, сделав верёвку большей длинны. В общем, закончив подготовку, самый смелый из нас стал на краю крыши, держа кота в руках, а парашют с верёвкой мы сложили на край правильными кольцами, как предполагалось, что в полете, кот его потянет за собой и он откроется. Но кот видимо поняв окончательно, что ему придётся лететь вниз, вывернулся, расцарапав напоследок руку, полетел вниз совсем не по нашему сценарию, совершая красивый полёт а, растопырив когти и спутав всю парашютную систему, рухнул одним комком. Удивительно, но он оказался в полном порядке! Росшие внизу небольшие деревья своими ветками смягчили удар о землю. Кот-испытатель сидел, видимо переживая свой полёт и горячие головы вновь предложили повторить эксперимент но, видя кровь у «запускающего», второго желающего на это не нашлось. Поэтому опыт отложили, а кота отпустили. Так и остались из детства неразрешённые загадки без ответа, а может ли кот летать на парашюте? Если да, то с какой высоты? И какого размера должен быть сам парашют?

Ручные гранаты были большой редкостью, но достать было можно. Я свой первый урок по обращению с ними получил ещё в начальной школе. Старшие ребята где-то достали их несколько штук и мы все пошли кидать. Они подробно всё объяснили и показали, как их готовить к броску. Кидали, правда, за бугор или с обрыва, чтобы осколки в нас не попали. Метать гранаты мы в тот раз ушли от городка подальше, на всякий случай, чтобы никто нас даже случайно не увидел. Нам – мелкоте, дали только подержать настоящую боевую гранату. Но я очень хорошо запомнил то ощущение, когда впервые держишь уже готовую гранату в руке – сердце по-настоящему сжималось в комок от представления того ужаса, какой она несёт в себе.

Самым важным из всего этого было главное условие – дома, даже ни под каким предлогом никогда нельзя было об этом говорить с родителями или хранить дома весь этот «арсенал». Всё хранилось в сараях или в «штабе» или каждый сам себе выбирал где-нибудь секретное место во дворе. На все расспросы родителей всегда необходимо было отвечать, что ты ничего не знаешь и ничего не видел. Удивительное дело что, вспоминая сейчас об этом, я не могу припомнить какого-нибудь трагического случая или травмы среди нас, связанной с этими «игрушками». Серьёзность и ответственность в обращении с боеприпасами почему-то всегда была у нас на высоте. Видимо эти чувства и были впитаны мною ещё с тех времён на всю жизнь.

Опасными «игрушками» в детстве были ещё самодельные петарды. Одни, которые были попроще изготовлялись таким образом: необходимо было взять два толстых болта диаметром около одного сантиметра или более и подходящую гайку. Сначала навинтить на несколько витков гайку, затем в это углубление счистить серу от 10 – 20 головок спичек, а сверху аккуратно, до упора ввинтить второй болт. Если эту конструкцию в таком «заряженном» состоянии бросить в бетонный забор или кирпичную стенку, и она удачно попадёт головкой болта, – то она бахнет громко и резко. Их можно было делать и носить в кармане по несколько штук, но это были тяжёлые изделия.

Вторые полегче, делались по другому, и на их изготовление требовалось больше времени. Сначала «добывалась» марганцовка из аптеки или ещё как-нибудь, затем был необходим второй компонент – магниевый порошок. Для нас в городке не было ничего невозможного. Он был в специальных твёрдых источниках тока от армейских радиостанций, а их находили на мусорных свалках за батальоном связи. Найти несколько таких батарей всегда было для нас большой удачей. Она разбивалась, из неё доставались такие необходимые нам стержни, их зажимали в тиски и аккуратно стачивали напильником, незаметно от родителей. А получающиеся в результате этого драгоценные опилки собирались на заботливо подстеленный заранее листочек из бумаги. Это и был магниевый порошок. Затем всё смешивалось в равной пропорции – получалась «адская смесь», которую уже можно было заряжать. Следующим этапом было скрутить бумагу в тугую трубку на карандаш, желательно перед этим смазав её мокрым мылом для твёрдости. Вытащив карандаш, трубку подгибали с боков и туго обматывали суровыми нитками, – мы называли их «солдатскими». Внутрь засыпалась смесь марганца и магниевых опилок и к маленькой дырочке сверху привязывались 2-3 спички. Всё – петарда была готова, в нужный момент можно было только чиркнуть по спичкам специальной чиркалкой, которая была у каждого из нас, а мы их брали от использованных ширасов и бросить подальше. Она бахала не хуже современных китайских петард. Долгий труд по её изготовлению полностью окупался произведённым эффектом. Самое главное, что она была безопасна в плане того, что от неё не разлетались никакие осколки, но главным было бросить её подальше от людей, на всякий случай.

В то время когда мы жили на четвёртом этаже, и я ходил в начальную школу, хорошо запомнилось одно яркое событие, и самое главное, что от него остались фотографии у родителей в альбоме. Это приезд к нам в один год летом дяди Коли, маминого родного брата с семьёй. Про него я уже упоминал, но теперь необходимо рассказать подробнее. Как и каким образом, он оказался в далёком от Украины сибирском городе Ангарске я уже сейчас не помню подробностей. Вроде бы было что-то связанное с его работой: он работал на гидроэлектростанции энергетиком. По отрывочным разговорам, которым я раньше не придавал значения, что-то связанное с электричеством: я так понял, что он или дежурил в смене или следил за электричеством на каком-то участке подстанции. Не столь это важно теперь. Мама рассказывала, что в армии он служил в знаменитом Кремлёвском полку города Москвы и охранял дом-дачу прославленного маршала Будённого. В альбоме я видел фотографии того времени, когда мама и бабушка приезжали к нему в Москву во время службы. Он был высокого роста, физически хорошо развит и отслужил достойно, имея грамоты и благодарности от командования. По характеру был спокоен, флегматичен, рассудителен – я пишу, был – потому, что видел его последний раз еще, когда учился в девятом классе, потом все остальные новости о нём узнавал от мамы, а когда мама умерла – то и связь оборвалась. И сейчас я уже и не знаю что с ним, с его женой и моим двоюродным братом. Моя мама часто повторяла, что я в детстве очень был на него похож характером и манерами, ростом и даже в решении дел и поступков. А он, в свою очередь был похож на их отца, который погиб на войне. Не знаю, несмотря на такую похожесть по маминым разговорам, я как-то никогда, прямо скажем, не испытывал к дяде Коле никакого интереса.

Он серьёзно увлекался фотографией – все письма, которые мы получали от него в Сары-Озеке и Усть-Каменогорске всегда были пухлыми от разных фотографий. Там было всё: он на охоте, на рыбалке, на работе, он с семьёй на праздниках, в городе и т.д. Помимо фотографий он писал стихи, и не простые четверостишья, а настоящие поэмы. Много раз я видел двойные открытки, исписанные мелким убористым почерком с колонками стихов. Иногда в письмах целые страницы могли быть исписаны только стихами. Мама с ним переписывалась правда не часто, как правило, одно-два письма в год – основные новости, метеосводка за год, дети и всё темы. Какой-то особой любви у мамы, фанатичного интереса и преданности при упоминании о брате я, честно говоря, не замечал. Может быть, она и была у неё где-то глубоко в душе – так, что мне было просто не заметно. Каких-то больших планов о новых встречах и поездках у нас в доме даже никогда не обсуждалось. Почему так? Не знаю. В этот вопрос я тогда не вникал, не забивая голову разными не очень нужными мне проблемами, воспринимая жизнь такой, какой она была. Но вот две встречи были. Одна, когда они приезжали к нам в Сары-Озек, и вторая, когда мы ездили к ним в Ангарск. На тех фотографиях, когда они приезжали к нам – мы все стоим на железной дороге возле семафора, а на заднем фоне наш дом. Этот снимок Николай называл «историческим», на Турксибе. Вокруг лето, жара, пыль, запустение и убогость по их меркам – глушь! Хотя они были в Азии первый раз, все их восторги от местной экзотики перечёркивало палящее солнце, безжизненная жёлтая глина, почерневшие от дождей некрашеные деревянные заборы в посёлке. Кроме похода «в центр» на базар, который произвёл на них огромное впечатление, «осмотрели» центральную площадь, о которой я уже писал и похода на природу, больше им показать в Сары-Озеке было не чего. Жизнь в военном городке и сам Сары-Озек произвёл на них не очень радостное впечатление и их приезд быстро закончился. Тогда я впервые и увидел своего двоюродного брата – Игоря. Он был на год меньше меня и из воспоминаний о нём в моей памяти больше ничего не осталось.