I. Святой Франциск и его время Глава II

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22

V. Деятельность

Современная жизнь оценила действие. От диспутов пятнадцатого века о превосходстве активной или созерцательной жизни к англосаксонскому прагматизму или идеализму Блонделя по возрастающей идет признание важности деятельности как синтеза мысли и жизни, разрешения проблемы познания и проблемы воли.

Есть люди, которые хотят рассматривать святого Франциска как дальнего предшественника философии деятельности из-за его слов: «Человек знает столько, сколько делает»; но полностью сверхъестественная ориентация внутренней и внешней деятельности святого Франциска, можно сказать даже, постоянное внутреннее стремление жизни к сверхъестественному, отрывает его от современных мыслителей. Нужно признать, однако, что святой Франциск привнес новый «фермент» в концепцию познания и увидел деятельность в совершенно новом для его времени аспекте: людям, которые проводили жизнь в одиночном аскетизме, он напомнил о религиозной ценности деятельной жизни, следуя за Евангелием, подражая Иисусу Христу, неутомимый сердцем и рукой в желании служить Богу.

Религиозность деятельности

Его толкователи философски систематизировали его интуицию. Как святой Бонавентура открывает в озарении и во внутреннем разговоре религиозность познания, так Дунс Скот, утверждая превосходство воли, закладывает основание религиозности деятельности. Весь человек выражается только в своем свободном желании; в соответствии с тем, отождествляется или не отождествляется это желание с волей Бога, любое действие для Бога или против Бога. Если бы воля не была главенствующей, действие могло бы быть безразличным, не относящимся ни к Богу, ни к дьяволу. Другие концепции рассматривают честность и ценность человеческой деятельности в более сложной игре интеллекта и воли. Поскольку францисканская доктрина ставит волю на вершину человеческой жизни, делает ее царицей и правительницей нашей деятельности, свободной и ответственной (так называемый «примат воли» средневековых мыслителей), из этого следует, что воля - это длительный акт подчинения или мятежа; «да» или «нет», сказанное Творцу. Религиозность деятельности состоит в невозможности избежать этого перекрестка; она несет с собой свое осуждение или оправдание; драматизм деятельности (как и драматизм свободы) состоит в борьбе эгоистических наклонностей с волей Бога, проявленной в законе или событиях; благородство деятельности состоит в воплощении воли, которая только кажется человеческой, а на самом деле является полностью сверхъестественной.

Деятельность, понимаемая согласно учению францисканских докторов, начинается с сознательного «хочу», и поэтому она в первую очередь внутренний акт. Когда средневековые францисканские учителя говорят «работать», «прилагать усилия», они подразумевают не дело, работу, связанные с силой человека; они подразумевают усилия духа, желающего победить низменные движения или соединиться с Богом, так что сама молитва - это тоже гордая борьба, в то время как безделье - любая забота или труд, не обращенный к вечности. Непосредственно соответствовать божественному вдохновению, никогда не терять ни минуты, считать призванием постоянное обновление, а регрессом - отсутствие движения вперед, виной - упущенную возможность сделать какое-то доброе дело, а максимальным даром - победу над самим собой в длительной борьбе гордыни и чувств, - вот программа деятельности святого Франциска; вместе с тем, это программа каждого христианина, она не содержит в себе ничего оригинального; оригинальна она по духу и порыву, с какими святой распространяет ее; оригинальность начинается там, где он обращает это движение своего сознания в общественную жизнь.

Внутренняя деятельность изменяет внутреннего человека и лишь косвенно - внешнюю реальность. Хотя это является обязательным условием всякой социальной деятельности, она не ставит перед собой такой цели, более того, старается избежать этого, потому что она скромна, и еще потому, что это опасно; она боится потеряться на людях; она действует издалека, в одиночестве, молясь, искупая грехи других. Святой Франциск тоже знал прелесть созерцательной жизни и в первое время своего обращения был отшельником; потом он также часто думал о том, чтобы оставить бродячую жизнь апостола; но он не был одним из тех отшельников, которые, оставляют мир, как будто находят его. Святая Клара и брат Сильвестр, советуя ему проповедовать, справедливо упрекают его: если в миру он вел за собой шайки молодых гуляк, то в религии он должен быть глашатаем и вести за собой толпы.

Его воля, уподобившаяся воле Бога, действует изнутри вовне, от изменения сердца к физическому труду, который есть закон; потом - к апостольству, которое есть призвание. Он берет пример и нормы из Евангелия. Работать вместе со всеми, человеком среди людей, по-домашнему приближаться к грешникам, то есть к мужчинам и женщинам сомнительной или дурной жизни, в открытую бороться с общественным мнением, как еврейским, так и римским, идти в толпы с риском быть убитым, - все это не является препятствием для святого Франциска, не мешает его единению с Богом, напротив, это его долг. Мир, со всеми его страстями, - не преграда между ним и душами; если для того, чтобы завоевать их, нужно пересечь океаны или провести время в плохой компании, он бесстрашно подвергает себя этому риску, настолько он соединен с волей Бога, и завет милосердия доводит до умерщвления себя. И он оставляет последователям свой пример. Рост индивидуального совершенствования происходит не в одиночестве, а в смиренном труде, чтобы заработать себе на хлеб, в миссионерском труде для распространения Царства Христова, Который есть центр всех желаний и всех благих начинаний.

Деятельность и внутренняя жизнь

До святого Франциска дистанция между созерцательной и деятельной жизнью была неуничтожима: Лия и Рахиль, хотя они и были сестрами, всегда оставались соперницами; Лия проигрывала без права на реванш. Святой Бенедикт примирил их своим гармоничным «молись и работай», но примирение действовало только в пределах аббатств; за их священными стенами, в миру, Лия была унижена. Святой Франциск реабилитировал ее. Он и его ученики работали на полях, в городах, в домах, среди грешников, не на службе у своего Ордена, а на службе у всех, прося взамен хлеба, чтобы утолить голод: все оставшееся идет на благодеяния для других. И не нужно думать, что Лия еще служит Рахили, раз этот хлеб должен обеспечивать силы и время для молитвы; Лия приобретает такое достоинство, что может стать Рахилью, так же, как Марта может обладать сердцем Марии, только бы она не заботилась слишком о многом. «Porro unum necessarium», как объясняет с чудесной краткостью святой Бонавентура, означает «soli Deo inhaerere». Такое единение - подчинение не внешним условиям, а только посвящению сердца, которое в деятельности и в толпе может оставаться сосредоточенным на Боге, так же, как может оставаться безучастным в молитве; единение может осуществляться и в порыве деятельности, и в одиночестве созерцания, потому что оно зависит от желания и благодати, а благодать всегда дозволена доброй воле. Конечно, деятельная жизнь трудна, потому что граничит с опасностью любить больше вещи, чем Бога; она болезненна, потому что допускает борьбу сердца, которое, зная, что только бесконечность может удовлетворить его, и желая оставаться верным своему Богу, все-таки чувствует чары преходящих вещей. Любить и не хотеть любить; желать и не хотеть желать; трепетать перед красотой изменчивой жизни и не хотеть наслаждаться ею; оставаться в потоке и идти против течения; чувствовать лихорадку честолюбивых завоеваний и оставаться безвестным солдатом в этой борьбе, - это удел только мужественных людей.

Но этот героизм увеличивает религиозную ценность деятельности. Это в самом деле так, если «действовать» значит «побеждать сопротивление любого рода»; если, чтобы действовать и достичь исполнения своего желания, необходимо разумное усилие, которое можно по-латински назвать «добродетелью»; чтобы действовать сверхъестественно, нужно побеждать сопротивление натуры, в котором объединилось все, противоположное воле Бога, которой мы намереваемся соответствовать; нужно также очистить действие от человеческих мотивов, сопутствующих правильному намерению, и для такой работы недостаточно только наших сил. Христоцентрическая набожность предлагает в учении о мистическом Теле Церкви братскую помощь, которая одновременно поддерживает и смиряет, усиливает и подчиняет; но самая большая помощь приходит от того самого Бога, Которому мы хотим служить. «Sursumactio», слово, созданное святым Бонавентурой из невыразимой истины и поэзии и означающее возвышающую деятельность, суммирующую человеческое усилие и божественную благодать в победе над мертвым грузом природы, - обязательное условие действия как христианского созерцания. Каждый деятельный христианин sursumagit. В его деятельности божественное, как цель и как внутренняя помощь, играет основную роль.

Пропитанная милосердием и смешанная со страданием христианская деятельность настолько явно религиозна, что для того, чтобы совершить единение с Богом, нет необходимости украшать себя молитвой, чуждой самой себе; эта деятельность - сама молитва по своему намерению, вниманию, усилию, жертве, которые одушевляют ее; на самом деле, она означает любовь к Богу всеми силами; тот, кто отделится от Него, даже для того, чтобы молиться, что-то отнимет у себя, вместо того, чтобы добавить. Как не нужно идти к истине с извращенной душой, а к молитве - с душой отсутствующей, так не нужно и идти к деятельности с душой сопротивляющейся и безразличной, как происходит, когда труд считается цепью, а молитва - крылом, в то время как оба они должны быть крыльями.

Святой Франциск хорошо сровнял разрыв между деятельностью и молитвой, между активной и созерцательной жизнью. В его всегда высокой душе деятельность обращается в молитву, а молитва - в деятельность; его оригинальность в том, что он хотел не столько мистической жизни, потому что ею уже занимались другие святые, сколько жизни сверхъестественной деятельности в миру, в которой молитва и деятельность, слитые воедино, - два аспекта того же восхождения к Богу. Такой деятельностный принцип определяет историческую функцию францисканства, начиная с его создателя, который сделал первые шаги по пути Господа, заботясь о прокаженных и восстанавливая церкви. Человеку, имеющему честные намерения, принимающему решения энергично и исполняющему свои намерения немедленно и настойчиво, деятельность необходима, чтобы отдать Богу все то, что он обещал и достиг в молитве, чтобы распространить Его Царство, чтобы посвятить себя Его славе, чтобы любить Его всеми силами. Сверхъестественно действовать в самом центре реальности, искусительной или отвратительной, - вот жизненные условия францисканцев, от мирянина, который идет из дома в дом и несет за корку хлеба благословение Божье, до знаменитого проповедника, который собирает беды и устремления народов, боль душ и социальные проблемы, до терциария, несущего мир среди множества страстей, «существующих на широкой земле», щитом которому служит только его одеяние, а оружием - веревочный пояс.

Характеристика францисканской деятельности

Деятельность - это та же конкретность; то есть, она, как я много раз говорил, есть один из способов любить, присущий святому Франциску. Его спутница - бедность, которая соединяет в себе все самоотречение. Здесь появляется сверхъестественность деятельности, потому что, в то время как обыкновенная человеческая деятельность влечет за собой вознаграждение в виде заработка, или славы, или личного удовлетворения, францисканская деятельность избегает вознаграждения. Святой Франциск, который, не желая получать благодарность за успокоение городского восстания, ранним утром покидает епископа Сиены, даже не поприветствовавшего его; брат Бернард, который уходит из Болоньи, когда видит, что стал слишком уважаемым; брат Эгидий, который отдает покупателям большую часть оплаты, - вот несколько из тысяч примеров духа бедности, который запрещает францисканской деятельности всякий подсчет, всякую амбицию, всякую эгоистическую цель.

Каждый знает, что труд - это самый честный из банков; он отдает столько, сколько в него вложили; часто он отдает в геометрической пропорции. Брат Эгидий говорит: «Если ты любишь, тебя будут любить; если ты боишься, тебя будут бояться; если ты служишь, тебе будут служить; если ты ведешь себя хорошо по отношению к ближнему, вероятно, и ближний будет хорошо относиться к тебе. Но блажен тот, кто любит и не хочет быть любимым, кто служит и не хочет, чтобы ему служили; блажен тот, кто хорошо относиться к другим и не желает, чтобы к нему относились хорошо». Бедность, предписывая деятельности единственную необходимую цель, всегда ставит ее на службу Истине, то есть выражению воли Бога, Который Сам есть Истина, а Истина, освобождая деятельность от всякой робости и ложного стыда, делает ее честной, прямой, простой. Францисканская деятельность ненавидит окольные пути, или, лучше сказать, не способна идти по ним в силу прирожденной порывистости. Если она замышляет обман, она раскроет его сама; если у нее есть дипломатия, то это дипломатия открытого разговора, и, поскольму это очень редкое явление, ей иногда не доверяют, принимая ее за хитрость. Простой до наивности, истинный францисканец показывает себя таким, каков он есть, без ложной скромности и без хвастовства; он не скрывает ни своих достоинств, ни своих недостатков; он не судит плохо о других, «не хочет в своих привычках и в своей речи быть увиденным и узнанным, кроме как в том чистом составе и в том простом развитии, которым Бог украсил и создал его» (блаженный Эгидий). У него своя линия: он идет прямо к Богу, не глядя вокруг себя. Если для того, чтобы спасти душу, ему нужно сказать ей истину, которая доведет ее до слез, он говорит ее; если, чтобы помочь другой душе, ему нужно причинить неудобство чьему-нибудь эгоизму, он причинит его, как брат Джинепро, когда отрубил ножку у поросенка, а потом вымолил прощение у законного владельца. Бедность делает францисканскую деятельность отважной, и потому, что, не имея ничего, что она могла бы потерять, она отваживается на все, и потому еще, что вера в Бога, присущая бедным, толкает ее на такие действия, которые, с общепринятой точки зрения, никто не решился бы совершить. Эта сверхъестественная отвага укрепляется импульсивной, мятежной, рыцарской натурой основателя.

Другие святые и другие духовные учения, не менее уважаемые, обладают осторожностью в выборе человеческих средств, предусмотрительностью, осторожностью в завоеваниях. Святой Франциск не хотел знать ничего подобного: как бедный живет одним днем, как рыцарь не измеряет свои силы, даже если должен сражаться с великанами, как трубадур поет, даже зная, что не будет услышан, так и Глашатай Великого Царя не нуждается - используем слова Вильгельма ди Тачитурно - в том, чтобы по-человечески «надеяться, чтобы начинать, иметь успех, чтобы упорствовать». Его деятельность, которая не терпит промедления, движется только сверхъестественными причинами и исключает все другие. Когда святой Франциск пересекает море, спрятавшись в трюме парусника, когда он представляется султану «Вавилонии», такой бедный и беззащитный, он прекрасно понимает, что сталкивается лицом к лицу со смертью; когда он посылает своих братьев в Германию, в Англию, в Венгрию, в Марокко без гроша, причем они не знают ни слова из языка этих стран, он прекрасно знает, что подвергает их смертельной опасности, но он так верит в Бога, так уверен, что мученичество необходимо для основания всякого Божьего дела, что не колеблется в абсурдных и героических предприятиях. Кто-то победоносно пройдет по этому кровавому пути. Когда он предписывает своим братьям апостольское проповедование, без крыши над головой, без денег, без обуви, он прекрасно знает, что поступает, как мы сейчас сказали бы, «антиисторически»; однако он не колеблется и диктует именно так свое Правило, даже если число последователей таково, что они могут покрыть своими циновками (полученными в виде милостыни) всю долину Ассизи.

Будет время, когда церковная власть узаконит его отказ от всего; братья будут получать от Церкви взаймы жилье и средства, необходимые для жизни, как он получил от своего гвардиана, по послушанию, немногую одежду, необходимую для того, чтобы покрыть наготу, с которой он предстал перед сестрой смертью; но он не меняет тот принцип «желанной, сознательной, предполагаемой непредусмотрительности», к которой он постоянно стремится в духовности своей деятельности. Нестабильность, непрочность, неуверенность в завтрашнем дне входят в его программу; потому что, как уже было замечено, он стремился не основать сильную организацию, а дать миру необычное зрелище полного исполнения Евангелия, в том числе героическое терпение в лишениях, в унижениях, в страданиях. Следовательно, во францисканской деятельности нет никакой преднамеренности, кроме той сверхъестественной преднамеренности веры в Бога, прямоты, чистоты; следовательно, нет и никакой нерешительности; она действует приступом; следовательно - правомерно подумать, - это скорее дело разрушения, чем созидания.

Но это не так. Францисканцы не умеют разрушать, потому что, благодаря той симпатии, которая является основным качеством их разума, не могут критиковать и разъедать до разрушения. В равной степени они не могут и долго занимать командный пост; по своему призванию и воспитанию они слишком наивны, бескорыстны, негибки, некоторые скажут даже, что они грубы. Поэтому их задача, как в миссиях, так и в общественных инициативах, - открыть путь ценой собственной крови, пролитой в открытой борьбе, занять позицию, потом позволить другим изгнать и победить себя, то есть щедро уступить ее другим, которые будут руководить ею, иногда без благодарности, и обладать ею, не помня о них. После завоевания францисканцы босиком, с сумой на плече, вновь тронутся в путь к другим делам и другим ударам.

Но, не умея ни разрушать, ни руководить, они умеют создавать, потому что они решительны, быстры, терпеливы, неутомимы. Причина неутомимости францисканской деятельности - не честолюбие, не прибыль, не какая-либо другая эгоистическая цель; она неустанна, потому что Евангелие показывает нам Иисуса, Который всегда трудится, по примеру Отца Небесного; потому что Иисус любит бдительных слуг и трудолюбивых работников, потому что жатва обильна и требует многих жнецов, потому что милосердие к ближнему побуждает к постоянному действию. Францисканская деятельность неутомима из-за одной личной, но неземной причины: время убегает и не останавливается ни на час, и у нас есть только это летящее время («наша жизнь - только три дня», - говорит брат Эгидий), чтобы заработать вечность. В трудностях, в противоречиях, в меланхолии, во всех бесчисленных неприятностях труда и проявления себя, даже в болезни, францисканская деятельность никогда не говорит «хватит!»; она никогда не складывает рук, говоря: «ничего нельзя сделать»; и не падает духом, если не может выполнить своей задачи. Смирение не позволяет ей ни возгордиться, ни испугаться: «Если человек, когда он хочет посеять зерно, говорит: я не хочу сеять, потому что, если я посею семена, может быть, прилетят птицы и съедят их; и если, говоря так, он не посеет свои семена, то, может быть, птицы и не съедят часть этого семени, но он точно не соберет никакого плода в тот год. Но если он все же посеет свое семя, то большую часть соберет труженик». Так блаженный Эгидий побуждает к действию, извлекающему из своей прямоты и своего усилия результат, который, даже будучи несовершенным, стоит больше, чем бездействие.

Францисканцы усердно работают до последнего часа; в труде они не знают старости. Иоанн дель План дей Карпини принимает отправление в миссию в Китай в шестьдесят три года; Иоанн Пармский просит у Папы Николая IV милости отправиться в Грецию, чтобы обращать схизматиков, в восемьдесят лет; святой Антоний, святой Бонавентура из Баньореджо, Раймонд Луллий, святой Бернардино Сиенский, святой Иоанн Капестранский, святой Лоренцо да Бриндизи, святой Леонард из Порто Маурицио умирают в пути, проповедуя или борясь.

Бедность делает францисканскую деятельность честной, смелой, неутомимой, и в то же время радостной, освобождая ее от всех беспокойств об успехе или неуспехе и уча ее искупать себялюбие и амбициозность, которые могут родиться из труда, усилием, страданием, неудовлетворимым желанием совершенствования, неотделимыми от самого труда. Францисканская деятельность весела, она поет и не боится боли, более того, любит ее, как верное обещание плодородия.

Францисканское апостольство

Основная цель францисканской деятельности - апостольство.

Горячая воля, которая воспламеняет ее, не может исчерпаться в уединенной добродетели; тот, кто живет в миру, но духовно замкнут в себе, как отшельник, тот не францисканец. Цель последнего вполне ясна: должен царствовать Бог. Чтобы достичь ее, францисканский дух не терпит среду, в которой живет, а так много молится, трудится, страдает и борется, что изменяет и переделывает ее, пока печать Христа не появится на домах и в сердцах. В апостольстве францисканская деятельность пронизана тем же чувством симпатии, которое характеризует францисканский разум. Его отправная точка - всегда не только интуиция, но и проникновение в души и психологию других. Эта симпатия есть по сути не что иное, как максимальная конкретность, соединенная с самой духовной бедностью, той, что отказывается от собственного «я» и даже от дорогих для него чувств, чтобы отождествиться с чувствами других, прежде чем привести их к миру Христову. Здесь тоже пример исходит из самых истоков: святой Франциск и его первые товарищи по Ривоторто обращали в первую очередь примером, добротой, смиренной и подчиненной работой, а не проповедями, зная, что люди не доверяют тем, кто тянет их к религии, в то время как отсутствие в новых апостолах не только никакой амбициозности и личной заинтересованности, но и тени высокомерия, обезоруживает и привлекает их.

Первые францисканцы не поднимались на кафедру, а размещались на равных, или, скорее, на ступеньку ниже людей, которых хотели обращать. Они достигали своей цели не с помощью сознательного общественного или интеллектуального господства над другими, но, как дети, полностью завися от всех; они принимали участие в ежедневном труде крестьян и в их домах и зависели от них, потому что получали от них хлеб насущный. Они становились сыновьями народа в то время, как были апостолами новой религиозной жизни, и их присутствие словно пронизывало местность и несло новый элемент в жизнь общины и к каждому очагу. Создавать служа, обращать подчиняясь, проповедовать молча - вот если и не вся методика францисканского апостольства, то по крайней мере, его неотъемлемая часть, которую каждый может практиковать где угодно. Святой Франциск подал пример этого всей жизнью, и особенно тогда, когда, проходя в молчании по улицам Ассизи, учил молодого брата, какой должна быть первая проповедь, и когда ответил доминиканцу, просившему его совета о способе увещевать грешников: «Раб Божий должен быть таким горящим святостью, чтобы укорить светом примера и красноречием действий всех безбожников».

Этой линии поведения следовал брат Бернард в Болонье, когда привлек к Богу докторов и ученых университета, появляясь нищим на площади, невзирая на насмешки мальчишек. Когда блаженный Эгидий жил подаянием, он очень смиренно отвечал тому, кто, полагая, что он бродяга, положил ему в руку пару игральных костей: «Господь простит тебе это, сынок». Из-за этого сверхъестественного уподобления другим («проницательности», сказал бы Данте) святой Франциск ест ночью с голодным послушником, пробует виноград с выздоравливающим братом, посылает жестоким разбойникам сумку хлеба и кувшин вина, прежде чем привести их к покаянию. Он знает, что будет говорить впустую, если не начнет с темы, самой актуальной для того человека, с которым он должен говорить. Эта францисканская симпатия, нужно сказать, совершенно не похожа на ту частичную, капризную, изменчивую симпатию, которая зависит от фантазии и чувств; она универсальна и постоянна; она распространяется на все творения, даже бессознательно, в подражание святому Франциску, который спасал гусениц от растаптывания, лесные травы от скашивания, горлиц и ягнят от смерти. Его интересует каждое страдание, он прислушивается к каждому вопросу и к каждому признанию, находит время для всех и приходит ко всем с неограниченной щедростью, потому что чем больше он отдаст, тем больше получит. Подобная деятельность, которая есть апостольство, - отрыв от всякого личного желания по мере того, как оно появляется; это настоящие вериги для «я», для лени, для сладострастного вкуса, это очень сложная добродетель, которой нельзя достичь без героической любви.

Блаженный Эгидий дает по этому поводу золотой совет: «Если ты хочешь хорошо трудиться, обруби себе руки и работай сердцем». Миссионерская деятельность ничего не стоит без любви, которая отнимает у нее то сухое, претенциозное, педантичное, чему нет названия и что иногда отдаляет вместо того, чтобы привлекать, и может быть использовано хитрецами в человеческих целях. Францисканец побеждает интеллектуальные трудности, с симпатией проникая внутрь аргументов врагов, и побеждает противников по мысли, скорее любя их, чем борясь с ними, и приводит к вере далекие души, любя их там, где можно без опасности любить их безгранично: в молитве и в жертве. Чем более они далеки, тем более усиливается молитва, которая подготавливает действие и воплощается в нем, особенно если оно кровоточит; еще больше в деятельность вкладывается жертвы. Но молитва и жертва - основания христианского апостольства, какую бы форму оно не принимало. Характерная черта францисканства - это конкретность, состоящая из симпатии, бедности, честной, быстрой, неутомимой деятельности, которая сжигает себя, потому что работают не столько руки, сколько сердце, и не ожидает ни человеческих, ни мистических услад, ни удобств, ни почестей, ни отдыха, ни даже блаженства созерцания или восторга экстаза. Святой Франциск получил их, но оплатил их стигматами, кровоточащей печатью своей деятельности.

Blog

I. Святой Франциск и его время Глава II