Ть, Монд Дипломатик, Митин Журнал, Алекса Керви, Бориса Кагарлицкого, издатель­ство Логос, издательство Праксис и Сапатистскую Армию Нацио­нального Освобождения

Вид материалаДиплом

Содержание


Порядочность, обходительность и достоинство
Деньги, брак и проституция. Труд и предотвращение автоматизации
Власть и контроль
Суррогат любви
У мужчины есть цель
Отцовство и умственные расстройства (страх, трусость, застенчивость, робость, неуверенность, пассивность)
Подавление индивидуальности
Недопущение частной жизни
Философия, религия
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   33
Войны

Обычный мужской способ компенсировать то, что он не женщи­на, то есть вынимание своего Большого Пистолета, совершенно не­достаточен, поскольку ему слишком редко приходится это делать; поэтому он вынимает его на массовом уровне и доказывает всему миру, что он «Мужчина». Так как он не способен сострадать или по­нимать, платой за доказательство его мужественности становятся многочисленные страдания и увечья, неисчислимое количество жиз­ней, включая его собственную: его собственная жизнь обесценена, он скорее погибнет в сиянии славы, чем станет тянуть лямку и угрю­мо пахать еще пятьдесят лет. Они в ответе за:

Порядочность, обходительность и достоинство

Каждый мужчина в глубине души знает, что он — никчемный ку­сок дерьма. Стараясь никак не проявить себя, скрыть от окружаю­щих свою физиологичность, абсолютный эгоизм, ненависть и пре­зрение, которые он испытывает к другим мужчинам, скрыть от себя ненависть и презрение, которое, как он думает, чувствуют к нему дру­гие мужчины; имея грубую нервную систему, которая легко ломает­ся от малейшего проявления чувств и эмоций, мужчина, обуревае­мый животными чувствами и глубоко стыдящийся этого, стремится закрепить «социальные» коды, которые обеспечивают совершенную вежливость, незапятнанную мельчайшими следами чувств или непра­вильных точек зрения. Он, напыщенный, как шимпанзе в костюме, использует такие выражения, как «сношаться», «сексуальное со­итие», «иметь отношения» (для мужчин «сексуальные отношения» звучит, как излишество).

Деньги, брак и проституция. Труд и предотвращение автоматизации

Не существует обоснованных человеческих причин для суще­ствования денег и для того, чтобы кто-либо работал более двух-трех часов в неделю. Все нетворческие виды труда (практически все виды работы сейчас уже сделаны) могли уже давно быть автома­тизированы, а в обществе без денег каждая смогла бы иметь все самое самое в неограниченном количестве. Однако есть античело­веческие, мужские причины для сохранения системы «деньги-труд»:

Пизда

Презирая свое ничтожество, стремясь прилепиться к любой женс­кой особи, в смутном желании осуществиться, мистически веря в то, что, прикоснувшись к золоту, он превратится в золото, мужчина, обу­реваемый страхом и глубочайшим одиночеством в обществе соб­ственного пустого «я», жаждет постоянного общества женщины. Об­щество самой недостойной женщины предпочтительнее его собственного или общества мужчин, которые лишь напоминают ему о собственной омер­зительности. Но женщин, если они не слишком молоды или больны, необхо­димо подкупить, чтобы они согласи­лись терпеть его рядом с собой. Ил­люзорное ощущение собственной необходимости, предоставляемое бес­чувственным мужчинам, возможность копать ямки и наполнять их чем угод­но. Свободное время ужасает мужчи­ну, которому ничего не останется де­лать, как осмысливать собственную нелепость. Неспособный на понимание или любовь, мужчина должен работать. Женщины тоску­ют по всепоглощающей, эмоционально удовлетворяющей, значимой деятельности, но, не имея такой возможности или способности, они предпочитают безделье и тратят время по собственному выбору: спят, ходят по магазинам, играют в кегли и бильярд, в карты и другие игры, размножаются, читают, гуляют, мечтают, едят, мастурбируют, глота­ют таблетки, ходят в кино, к психоаналитику, путешествуют, заводят кошек и собак, валяются на пляже, плавают, смотрят телевизор, слу­шают музыку, обставляют квартиру, копаются в саду, шьют, ходят в клубы, танцуют, ходят в гости, «развивают мышление» (всякие кур­сы) и изучают «культуру» (лекции, спектакли, концерты, «элитные» фильмы).

Итак, многие женщины, даже в ситуации полного экономического равенства между полами, предпочтут жить с мужчинами или торговать собственной задницей на улице, оставляя тем самым больше времени для себя, тому, чтобы тратить много часов в день на выполнение скуч­ной, никчемной, нетворческой работы для кого-то, хуже, чем живот­ные, наподобие машин, или в лучшем случае если попадется «хорошая» работа соучаствовать в управлении кучи дерьма. Следовательно, женщин освободит от мужской власти именно уничтожение системы «день-ги-труд», а не достижение экономического равенства внутри этой сис­темы.

Власть и контроль

Беспомощный в личных отношениях с женщинами, мужчина до­бивается власти надо всем, манипулируя деньгами и всем, что конт­ролируется деньгами, иными словами, всем и всеми.

Суррогат любви

Неспособный на любовь и влечение, мужчина платит деньгами. Это дает ему ощущение материнской опеки. Мать дает молоко, он кормит хлебом. Он Кормилец.

У мужчины есть цель

Неспособный наслаждаться мгновением, мужчина хочет смотреть в будущее, и деньги обеспечивают ему вечную, постоянную цель. Только подумайте, что можно сделать с 80 триллионами долларов! Вло­жите их! И через три года у вас будет 300 триллионов долларов!!!

То что дает мужчине главную возможность контроля и манипуля­ции — это отцовство.

Отцовство и умственные расстройства (страх, трусость, застенчивость, робость, неуверенность, пассивность)

Мама хочет лучшего для своих детей; Папа хочет лучшего только для себя: тишины и покоя, потворства собственной иллюзии досто­инства («уважения»), хорошего представления о самом себе (статус) и возможности контролировать и манипулировать или, если он «про­свещенный» отец, «направлять» своих чад. Вдобавок он хочет свою дочь в сексуальном смысле, он передает ее руку во время брачной церемонии, другие ее части принадлежат ему. Отец, в отличие от Матери, никогда не уступает собственным детям, так как должен любой ценой сохранять иллюзию решительности, воли, вечной правоты и силы. Неспособность добиться своего приводит к неуверенности в себе в общении с окружающим миром и в пассивном приятии суще­ствующего положения вещей. Мать любит своих детей, и хотя вре­менами злится на них, ее гнев быстро проходит, и даже в состоянии гнева любовь и понимание остаются. Эмоциональный калека Папа не любит детей; он одобряет их, если они «хорошие», то есть прилич­ные, «почтительные», послушные, подчиняются его воле, спокойные и не позволяют себе проявлять вспыльчивость, которая может дурно повлиять на мужскую нервную систему, другими словами, если они пассивные овощи. Если же они «нехорошие», он не сердится на них, так как он современный, «цивилизованный» отец (предпочтительнее, однако старомодный, надутый, беснующийся грубиян, поскольку он настолько нелеп, что его легко презирать), он скорее выражает нео­добрение, которое, в отличие от гнева, не вызывает ответной реак­ции и заставляет ребенка чувствовать свою никчемность и желать одобрения извне; результатом становится боязнь мыслить самостоя­тельно, поскольку это чревато неодобрением твоих представлений и образа жизни.

Чтобы получить одобрение Папы, ребенок должен уважать Папоч­ку, но, являясь совершенно никчемным, Папа может добиться ува­жения только через равнодушие и отстраненность, действуя по прин­ципу «фамильярность рождает презрение», что, разумеется, верно, если презрение заслуженно. Оставаясь холодным и равнодушным, он становится непонятным, загадочным и, таким образом, может вну­шать страх («уважение»).

Неодобрение эмоциональных «сцен» приводит к боязни сильных эмоций: боязни проявлений собственного гнева и ненависти, боязни принять действительность, поскольку признание действительности влечет за собой гнев и ненависть. Боязнь гнева и ненависти в сочета­нии с неуверенностью в себе в отношениях с окружающим миром, неспособностью изменять его или хоть немного повлиять на собствен­ную судьбу заставляют верить, что весь мир и большинство людей хорошие и что самые банальные и тривиальные развлечения — на­стоящий кайф и огромное удовольствие. Отцовство предназначено для того, чтобы сделать из мальчиков «Мужчин», изо всех сил сопро­тивляющихся проявлениям пассивности, голубизны и желанию быть женщиной. Каждый мальчик хочет подражать своей матери, быть ею, слиться с нею, но Папа запрещает это, ведь именно он их мать; он может слиться с ней. Поэтому он говорит мальчику, напрямую или косвенно, что он не должен быть «девчонкой», он должен вести себя как «Мужчина». Мальчик, обосравшийся от страха и «уважающий» своего отца, следует его правилам и становится совсем как он: образ­цовым «Мужчиной», идеалом всей Америки, благовоспитанным ге­теросексуальным болваном. Влияние отцовства на женщину заклю­чается в том, чтобы сделать ее «мужчиной» — зависимой, пассивной, одомашненной, животной, милой, неуверенной, ищущей поощрения и защиты, трусливой, приниженной, «почтительной» к власти и муж­чинам, скрытной, малочувствительной, полумертвой, банальной, се­рой, традиционной, расплющенной и абсолютно презренной. Папи­на Дочурка, всегда зажатая и запуганная, суетливая, неспособная к аналитическому мышлению, объективности, всегда ценит Папочку, а впоследствии других мужчин, несмотря на подспудный страх («ува­жение»), и не только не способна разглядеть пустое место за претен­циозным фасадом, но и принимает самооценку мужчины как высше­го существа, вроде женщины, а себя оценивает как низшую, то есть мужчину, которым она, благодаря Папочке, и является.

Именно разрастание отцовства, обусловленное расширением и увеличением отцовских потребностей для собственного процветания, породило общее увеличение оглупения среди женщин в Соединен­ных Штатах с 20-х годов. Ассоциация процветания с отцовством при­вела, главным образом, к появлению неправильных девочек, тех са­мых «привилегированных» обеспеченных девочек, получающих «образование». Влияние отцов в общем и целом заключалось в том, что все общество разъела ржавчина мужской сущности. Все мужс­кое обладает негативной способностью Мидаса — все, чего оно каса­ется, превращается в дерьмо.

Подавление индивидуальности,

анимализм (одомашнивание и материнство),

и функциональность

Мужская особь — всего лишь набор условных рефлексов, неспо­собных на свободомыслие; мужчина неотделим от того, чему его выд­рессировали с детских лет, полностью зависим от своего прошлого. Его первые впечатления связаны с матерью, и с раннего детства он привязан к ней. Мужчина никогда не поймет окончательно, что он не часть своей матери, что он — это он, а она — это она. Его наивыс­шая потребность — слушать ее советы, прятаться под крыло, быть обожаемым Мамочкой (мужчины ждут от женщин того, что их самих приводит в трепет, — обожания себя), и, будучи совершенно фи­зиологичным, он жаждет проводить все время (которое не проводит во «внешнем мире», тупо доказывая себе, что он не пассивен), преда­ваясь истинно животным радостям: поесть, поспать, посрать, отдох­нуть и чтобы Мама приголубила. Пассивная, пустоголовая Папина Дочурка, всегда ждущая одобрения, поглаживания по головке, «ува­жения» от каждого ходячего куска отбросов, легко превращается в Маму — бездумную обслугу для удовлетворения физических потреб­ностей с утешительной рукой на усталом обезьяньем лобике, подбад­ривающую мелкое самомнение, в готовую пожалеть ничтожного грел­ку с сиськами.

Низведение женщин до уровня животных в самой отсталой части общества в «привилегированном образованном» среднем классе, от­стойнике человечества, там где Папочка — самый главный, зашло так далеко, что они считают обычным делом родовые муки и лежат пач­ками в середине двадцатого века в самой развитой стране мира с чав­кающими у груди детками. Однако когда «эксперты» учат Маму, что она должна оставаться дома, опустившись до животного состояния, это делается вовсе не для детишек, но для Папочки; сиська для того, чтобы Папа мог за нее подержаться; родовые муки — чтобы Папа по­лучил свой кайф вместо Мамы (полумертвый, он нуждается в силь­ной стимуляции). Превращение женщины в животное, в Мамочку, в мужчину нужно еще и по психологическим (не только практическим) основаниям: мужская особь есть просто часть вида, заменяемая на любую другую. Мужчина не обладает внутренней индивидуальнос­тью, которая возникает оттого, что вас что-то интригует, увлекает вас извне, что-то вам нравится. Полностью занятые только собой, спо­собные воспринимать только собственное тело и свои физические ощущения, мужчины различаются только в том, до какой степени и каким образом они пытаются защититься от собственной пассивно­сти и желания быть женщиной. Женская индивидуальность, суще­ствование которой мужчина глубоко осознает, но которую не спосо­бен ни понять, ни воспринять, ни почувствовать эмоционально, путает, беспокоит его, наполняет его чувством зависти. Поэтому он отрицает ее и продолжает определять всех в понятиях его или ее фун­кций и пользы, отводя себе, разумеется, самые главные функции док­тора, президента, ученого. Обеспечивая, таким образом, если не ин­дивидуальность, то собственную идентичность, он пытается убедить себя и женщин (ему особенно удается убеждать женщин) в том, что функция женщины — вынашивать и растить детей, а также ублажать, размягчать и поддерживать эго мужчины; что ее функции может заменить любая другая женщина. На самом же деле функция женщи­ны — соотноситься с собой, любить себя, наслаждаться и быть со­бой, и никто не способен ее заменить в этом; мужская же функция — производить сперму. Теперь у нас уже есть банки спермы. Истинная функция женщин исследовать, открывать, изобретать, решать про­блемы, шутить, писать музыку — все это с любовью. Другими слова­ми, творить волшебный мир.

Недопущение частной жизни

Хотя мужчина стыдится самого себя и того, что он делает, и наста­ивает на закрытости и секретности частной жизни во всех ее аспек­тах, он не уделяет ей при этом должного внимания. Поскольку он пуст, не является полноценным, самостоятельным существом, не обладает своим «я», способным доставлять наслаждение, и постоянно нужда­ется в обществе женщины, он не видит ничего плохого в том, чтобы вторгаться в мысли любой женщины, даже совсем незнакомой, в любом месте и в любое время; он скорее возмущается и чувствует себя оскорбленным, когда ему запрещают это; он теряется, он не спо­собен за всю свою жизнь понять, почему кто-то может предпочесть одну минуту одиночества обществу любого встречного мудака. Же­лая стать женщиной, он постоянно стремится быть рядом с ними, и чтобы достичь этого, он сотворил «общество», основанное на семье, состоящей из мужчины, женщины и их детей (как оправдания суще­ствования семьи), живущих практически друг на друге, и бессовест­но ущемляет женщину в ее правах, а также частной жизни и созна­нии.

Изоляция,

частные дома

и запрет на человеческую общность

Наше общество — это не сообщество, а просто собрание отдель­ных семейных ячеек. Страшно неуверенный в себе, боящийся, что женщина покинет его, если у нее будет доступ к другим мужчинам или к чему-либо, напоминающему жизнь, мужчина стремится изолировать ее от других мужчин и от того, что считается цивилизацией, поэтому он вывозит ее в пригород, с частными домами, где проживают эти груп­пы семейных пар со своими детьми, замкнутые на самих себе. Изоляция помогает ему делать вид, что он личность, поскольку он «закоре­нелый индивидуалист», одиночка, считающий нежелание сотрудни­чать и одиночество проявлением индивидуальности.

Есть еще причина для изолированности мужских особей: каждый мужчина — это остров — каждый. Запертый внутри себя, эмоцио­нально изолированный, неспособный на отношения, мужчина испы­тывает ужас перед цивилизацией, людьми, городами, ситуациями, где требуется понимание и отношения с людьми. Поэтому, напуганный как кролик, он мчится, захватив с собой папашкину задницу, в леса, в пригороды, или (в случае с «хиппи») он скрывается на коровьих па­стбищах, где вволю размножается, кувыркаясь в траве со своей флей­той и бусами. «Хиппи», чье желание быть «Мужчиной», «закорене­лым индивидуалистом», не так сильно, как у среднего мужчины, и который вдобавок заводится от мысли иметь доступ ко многим жен­щинам, восстает против тягостей жизни Кормильца и однообразия одной женщины. Под видом соучастия и сотрудничества, он создает коммуну или племя, которые при всей их «совместности» и отчасти благодаря ей (коммуна — всего лишь разросшаяся семья, разросше­еся посягательство на права, частную жизнь и сознание женщины) являются таким же сообществом, как и обыкновенное «общество».

Настоящее сообщество состоит из личностей (а не просто из пред­ставителей вида и не из пар), уважающих индивидуальность и част­ную жизнь друг друга, в то же время взаимодействующих интеллек­туально и эмоционально, — свободных душ в свободных отношениях друг с другом, сотрудничающих друг с другом для общей цели. Тра­диционалисты говорят, что главная ячейка «общества» — семья; «хип­пи» говорят, что это племя; никто не говорит, что это индивидуум.

«Хиппи» бубнит об индивидуальности, но имеет о ней не больше пред­ставления, чем любой другой мужчина. Он жаждет вернуться к Приро­де, к полям и лесам, к обиталищам пушистых зверьков, к которым сам принадлежит, — прочь от городов и мест , где, по крайней мере, просле­живаются зачатки цивилизации, а хочет жить на уровне вида и прово­дить время в простой, неинтеллектуальной деятельности, фермерстве, ебле, нанизывании бус. Самым главным занятием в коммуне, ее осно­вой, является групповуха. «Хиппи» в коммуне привлекает, в основном, перспектива доступных пизд — главного доступного всем предмета по­требления, — а также возможность получить, только попросив; но ос­лепленный жадностью, он не может принять ни других мужчин, с кото­рыми должен делиться, ни ревность и собственничество самих пизд. Мужчины не способны сотрудничать для достижения общей цели, по­тому что цель каждого мужчины — пизда только для него самого. Следовательно, коммуна обречена на провал: каждый «хиппи» в панике схватит любую простушку, которая им восторгается, и как можно быс­трее утащит ее в пригород. Мужчина не способен развиваться социаль­но, — он просто мечется между изоляцией и групповухой.

Конформизм

Несмотря на то, что мужчина хочет быть индивидуальностью, он тем не менее боится всего того в себе, что хоть немного отличает его от других особей; это наводит его на подозрение, что он не настоя­щий «Мужчина», что он пассивен и абсолютно сексуален, а это очень неприятное предположение. Если мужчина — это «А», а он нет, тогда он не мужчина — он, наверное, пидар. Поэтому он старается подтвер­дить свою «Мужественность», пытаясь во всем походить на других мужчин. Непохожесть на других мужчин пугает его; это значит, что они пидары, которых нужно избегать всеми способами, поэтому он стремится сделать так, чтобы все другие мужчины подчинялись об­щим правилам. Мужская особь осмеливается быть непохожей до та­кой степени, что приемлет свою пассивность и свое желание быть женщиной, свою голубизну. Самый отдалившийся мужчина — транс­вестит, но он также, несмотря на отличие от других мужчин, абсо­лютно похож на других трансвеститов; будучи функционалистом, он находит в этом свою идентификацию — он женского рода. Он пыта­ется избавиться от своих тревог, но индивидуальности нет, как и не было. Неуверенный до конца, что он женщина, боясь успешно стать ею, он невольно подчиняется стереотипу мужского восприятия жен­щины, усваивая набор претенциозных ужимок. Чтобы удостоверить­ся, что оно «Мужчина», мужское существо должно быть уверено, что женское существо — это «Женщина», противоположность «Мужчи­не», а значит женщина должна вести себя как трансвестит. И Папи­на Дочка, чьи женские инстинкты были искорежены в ней с мало­летства, легко и послушно принимает эту роль.

Авторитеты

и правительство

Не имея представления о добре и зле, совести, которая может проис­ходить только от сопереживания другим ... не веря в свое несуществую­щее «я», неизбежно конкурентный и изначально неспособный на сотрудничество, мужчина нуждается в управлении извне и контроле. Для этого он создает авторитеты священников, экспертов, боссов, лидеров и т.п., а также правительство. Желая, чтобы женщина (Мама) направля­ла его, но не имея возможности признать этот факт (он ведь в конце концов МУЖЧИНА), желая играть роль Женщины, узурпировать ее функцию Наставницы и Защитницы, он старается сделать так, чтобы все авторитеты были мужского пола. Нет разумных причин, по кото­рым общество, состоящее из разумных существ, способных на сочув­ствие друг к другу, цельных и не имеющих естественных причин для конкуренции, нуждалось бы в правительстве, законах, лидерах.

Философия, религия

и мораль на основе секса

Мужская неспособность соотноситься с кем или чем-либо делает его жизнь бесцель­ной и бессмысленной (наивысшее мужское откровение — это то, что жизнь абсурдна), по­этому он изобрел философию и религию.

Пустой сам по себе, он смотрит вовне не только чтобы получить направление или уп­равление, но для спасения и обретения смыс­ла жизни. Поскольку счастье на земле для него невозможно, он придумал Рай.

Поскольку мужчина не способен сочувство­вать другим и абсолютно сексуален, «зло» — это сексуальная «вседозволенность», а «деви-антные» («немужские») сексуальные практи­ки не связаны с отказом от пассивности и аб­солютной сексуальности, которая, если ей потакать, может разрушить «цивилизацию», поскольку «цивилизация» базируется исключительно на потребнос­ти мужчин защититься от этих определений. Для женщины (с пози­ции мужчин) «зло» — это любое поведение, которое вовлечет муж­чину в сексуальную «вседозволенность», а также нежелание быть пидаром если, конечно, она не ставит потребности мужчины выше своих.

Религия не только обеспечивает мужчинам цель (Рай) и привязы­вает женщин к мужчинам, но предлагает ритуалы, через которые он может искупить вину и чувство стыда, которые он испытывает, если недостаточно сопротивляется своим сексуальным позывам, — то есть вину и стыд за то, что он мужчина. Большинство мужчин, трусливо перенося присущие им слабости на женщин, обозначая их как женс­кие слабости, считают, что они обладают женской силой; многие философы, те, что не столь трусливы, признают тот факт, что мужчи­нам свойственны недостатки, но все же не могут признать, что они свойственны только мужчинам. Поэтому они называют мужские ка­чества Человеческими Качествами и рассматривают проблему своей никчемности, которая их ужасает, как философскую дилемму. Муж­чины придают значимость собственному скотству, а свою никчем­ность высокопарно именуют как «Проблему Идентичности» и про­должают высокопарно пиздеть о «кризисе индивидуальности», «сущности бытия», «экзистенции выше сущности», «экзистенциальных видах бытия» и т.д., и т.п. Женщина не только естественно приемлет свою идентичность и индивидуальность, но инстинктивно знает, что единственное зло — это причинение боли другим, а смысл жизни -это любовь.