Избранные сказкиииистори и
| Вид материала | Сказка |
СодержаниеП у т е ш е с т в и я б о д и: л о н д о н |
- А. Н. Леонтьев Избранные психологические произведения, 6448.08kb.
- Сергей Лычагин «Макиавелли Н. Избранные произведения.», 922.62kb.
- Bank Austria Creditanstalt, 0221-00283/00, blz 12000 Избранные главы доклад, 625.47kb.
- Bank Austria Creditanstalt, 0221-00283/00, blz 12000 Избранные главы доклад, 286.59kb.
- А. Н. Леонтьев Избранные психологические произведения, 6931kb.
- Книга Специальные беседы для группы, названной «Немногие избранные», 3409.98kb.
- Программа учебной дисциплины избранные вопросы теории и методики обучения физике Для, 187.82kb.
- И. И. Ш м альгаузен избранные труды организм как целое в и ндивидуальном и и сторическом, 7370.54kb.
- Кудрявцев Г. Г. M. 77 Мишель Монтень. Опыты. Избранные произведения в 3-х томах. Tом, 5755.77kb.
- Перевод Ф. Сологуба Вольтер. Избранные сочинения: Пер, 1414.67kb.
П У Т Е Ш Е С Т В И Я Б О Д И: Л О Н Д О Н
«Просыпаюсь я – и в поле туманно…
Но с моей вышки – на солнце укажу…»
Ал. Блок
Что-то нынче туманно…
Продолженье, правда, у Блока - безжеланное…
Но странно – столько раз быть в Лондоне, а так и не попасть в знаменитый лондонский туман… Вот и на этот раз – замечательная, пронзительно-прозрачная и ветреная весна, и нарциссы и крокусы на аллеях Кенсигтонского парка, и Питер Пэн, скликающий в свой рожок лебедей с Серпентайна – «The boy, who would never grow up»….
Почувствуйте со мной это прохладное дуновение ветра на лице, и тепло солнца, которое то появляется, то снова исчезает за быстро бегущими белыми облачками, кажется, и несущими с собой ветер – тот, что пытается сдуть птиц с пруда, и треплет цветы… Разглядите большого белого лебедя, предостерегающе шипящего из воды на чуть опешившую собаку – которая немедля начинает носиться от хозяйки к лебедю (а лебедь, заметим, между тем продолжает недовольно пошипывать, но от берега не отплывает) и обратно, изредка радостно погавкивая…
Войдите в лондонские сумерки, которые начинаются с того, что в витринах и длинных окнах начинает ослепительно сверкать садящееся солнце (вспомните Булгакова!) - и наступают они сначала в невысокой тени разноцветно-коричнево-кирпичных ухоженных домах Мэйфейра, где в палисадниках цветут розы и краснеет виноград, а старинные витиеватые чугунные решетки садов уже давным-давно вросли в стволы гигантских ильмов – таких же, как те, листья которых гонял ветер по зеленеющей травке Гайд-парка нынче…- а продолжается наступление сумерек лишь чуть заметным потемнением голубизны небес, на фоне которых всё более четко становятся видны башни и флаги Тауэра…
А потом… а потом мы незаметно окажемся в ночном Лондоне, где поток огней и машин сливается, но стоит лишь свернуть с большой улицы, и оказывается, что там - за витринами небольших уютных кафе, в неглубоких скверах, за дверями маленьких отелей, идёт своя, какая-то другая вовсе, не зависящая от нас жизнь – к которой мы никогда не станем иметь отношения – но потому такая уютная и чуть грустная…
Вот совсем юная английская мама нежно улыбаясь, усаживает своё дитя в высокое ужинное кресло – и сквозь улыбку её, и чуть-чуть смугло-вьющиеся волосы непоседливого ребятёнка проступают – неведомо для неё самой – её индо-африканские предки…
А вот – о! – истинный подарок – изумительный английский старичок – нет-нет! – джентльмен, в белых усах и твидовой шляпе, заставляющий, грешным делом, вспомнить Джеромовых «актеров-англичан» – но ведь совсем-совсем настоящий, вышагивающий качающейся, но уверенной походкой по мощеному тротуару, неторопливо постукивая тросточкой, и сверкая новенькими желто-коричневыми ботинками к серым – ах! – брюкам…
А вот – прозвучавшая в переходе в гитарном исполнении двух ребятишек «She Loves You» и первая – первая! услышанная по телевизору мелодия – одна из самых любимых в их же исполнении, спетая в январе 69 года, но не здесь – на Abbey Road, на переход которой до сих пор даже в будни приходят туристы, хотя никакой музейной редкости кроме перехода да вывески тут и в помине нет, а в студии, после знаменитого концерта на крыше…
А вот и памятник знаменитому детективу, неподалёку от его же музея - музея, куда приглашает от метро его оживший двойник, и где невозможно удержаться от искушения посидеть в его кресле у камина, в котором все так же трещат дрова, где веет тем неуловимым английским, знакомым с детства духом, а стену украшают буквы VR – «Victoria Regina», выбитые револьверными пулями, а совсем юная английская мисс Хадсон в передничке вытирает пыль с медных каминных решеток…
И здесь же – совсем рядом, в двух шагах – толстенькие белки в Риджентс-парке, наверное, ближайшие родственницы тех, Кенсингтонских… А потом – решетки моста, Вестминстер, и снова – некий неуловимый английский дух – дух времени, Шекспира, Beatles, империи, природы – витающий и слышимый в звуках речи ни о чем таком даже не подозревающих англичан – дух кельтов и норманнов, и нынешних клерков Сити…Возможно, только я его и чувствую, но – право слово, он есть…
И всё же Лондон поражает каждый раз чем-то новым, неожиданным и необычным.. Ну кто мог бы представить, что в самой что ни на есть середине Вестминстерского аббатства (да-да, Westminster Abbey!) есть дивный зеленый садик, с квадратным каменным фонтаном, и чашею посередине? Так и видишь средневекового монаха, проходящего среди всего этого уже тогда древнего величия плит, надгробий, витражей – и вдруг выходящего вот в такой, напоминающий о всесильности бытия, садик. А за аркой весенний солнечный день, о зиме напоминает лишь нерастаявший снежок вокруг цветов, да настойчивый ветер придаёт живую упругость флагам, и тот же ветер сгоняет голубей и чаек со статуи Нельсона на Трафальгаре.
Но туда – туда мы ещё не дошли, потому как вот здесь, на повороте на White Hall вдруг раздались звуки волынок и барабанов, и целая процессия необычайно живописных выучеников школы верховой езды, сопровождаемая флейтистами и барабанщиками собственного оркестра впереди, и ротою одетых в шотландские национальные костюмы волынщиков позади155 (всё это не считая множества полицейских кругом), проходит церемониальным маршем, щеголяя новенькой зелёно-черно-белою формой с лихими ковбойскими шляпами на английский манер; при этом через каждые десять рядов пеших следуют с важностью верховые, а чуть раньше – зрелище и вовсе бесподобное: огромный, белый (так и хочется сказать – йоркширский, хотя – кто его знает!) тяжеловоз с ухоженною гривой и стриженными «под клёш» ногами сопровождается его абсолютно идентичной, уменьшенной втрое, копией, причем юная английская леди лет восьми, важно восседающая на пони – также в совершенстве уменьшенная копия молодой английской дамы (ее мамы?), держащей поводья тяжеловоза. Надо думать, процессия сия вызвала немалое оживление среди вороных лошадок королевской стражи, среди которых, блестя золотыми шлемами – словно статуи замерли юные – кровь с молоком – доброжелательные, тоже в вороных плащах британцы...
А жизнь вокруг идёт своим чередом, и знаменитый Амур на Piccadilly Circus уже снял бюстгальтер, повешенный на него в прошлый раз (полгода назад!) – каким-то шутником, все так же продолжает рассыпать свои стрелы, и все также под звуки рваного музыкального ритма движется закованный в серебристые доспехи робот-реклама Virgin – под одобрительные разноязычные попискивания детворы, которой он раздаёт значки; также немногословны и полны достоинства продавцы маленьких художественных рынков, выставляющих свои работы и коллекции здесь, вдоль решеток Гайд-парка, где другим – тоже до странности – англичанам – многословность сия дозволена, ежели б кто-нибудь желал слушать... а Сам и Боди – хотят, и слышат этот шум времени над городом, бывшем когда-то столицею мира, но и поныне сохранившем какое-то своё, неуловимое величье и прелесть, городом, которого всегда мало, который живет отныне своей отдельной жизнью в вас, и в который все так же всегда хочется возвращаться, возвращаться... и возвращаться...