Ii том (рабочие материалы)

Вид материала

Содержание

Аветисян Ашот Гагикович
Андреев Сергей Вольфович
Бабич Ростислав Борисович
Божек Игорь Владимирович

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 30

1980-е годы

Аветисян Ашот Гагикович (1949 г.р.)

Впервые я участвовал в игре Г.П. Щедровицкого в Цахкадзоре в 1989 году, затем осенью того же года – в Паланге. Обе игры были посвящены теме «Свободная экономическая зона».

В это время я руководил сектором системного анализа в Ереванском НИИ математических машин. Однако, в немалой степени игра, а также последовавшие в тот период масштабные события в стране и в моей личной жизни (женитьба) вывели меня в деятельностную позицию – в процессы государственного строительства и экономической реформы. Мои планы претерпели кардинальное изменение, и с осени 1990 года я стал заниматься совершенно новой для меня деятельностью, выйдя из НИИ и бросив т.н. научную работу.

Весной 91-го мне удалось участвовать в игре Петра Георгиевича Щедровицкого в городе Сысерть (под Свердловском), посвященной социальной политике. Игра захватывала меня полностью и давала возможность реализации нового понимания стоящих передо мной проблем и задач, а потому в то время мне казалось, что удастся и в последующем активно участвовать в играх. Однако из-за напряженной практической работы и полного отсутствия свободного времени жизнь распорядилась иначе, надолго лишив меня этой возможности.

Основным результатом последующего периода стало не только самоопределение, но и совместная деятельность и дружба с наиболее близкими мне по мироощущению участниками упомянутых игр, в частности, с Тиграном Саркисяном. Именно благодаря его настойчивости и целеустремленности нам удалось возобновить наше участие в игровом движении, наладить временно утерянные контакты и провести ряд игр в Армении.

Вначале в качестве «разминки» мы в 2000 году провели игру силами армянских игротехников и методологов, в дальнейшем последовали игра 2001 года с Сергеем Валентиновичем Поповым и цикл игр 2002-2004 гг. под руководством П.Г. Щедровицкого. В 2005 году с целью подготовки резерва и вовлечения молодежи в игровое движение был проведен цикл семинаров-лекций под общим руководством Петра Георгиевича, посвященный геопроблематике и развитию.

В то же время, начиная с 1998 года в Центральном банке Армении постоянно действует семинар под руководством Т.С. Саркисяна, посвященный выработке стратегии экономического и социокультурного развития страны в глобализирующемся мире. В плане личного развития мне много дали игры, организованные Школой культурной политики в 2000 г. (Алушта, Крым) и в 2003 г. в семейной игре (Сенеж, Подмосковье) в группе «Армения».

Считаю саму игру непреходящей ценностью, а себя как ее участника – безусловным членом игрового сообщества.

В настоящее время: кандидат экономических наук, член-корреспондент Инженерной академии Армении, работаю в ЦБ Армении, советник председателя банка.

Андреев Сергей Вольфович (1966 г.р.)

Мой первый контакт с методологическим движением произошел в 1984 г., когда я учился на первом курсе Института нефти и газа в Москве. Закончив 2-ю физмат школу, я отличался заносчивостью, юношеским максимализмом и гипертрофированным самомнением: «воинствующего интеллектуала» просто несло по дороге конфликтов с системой, с органами и с отдельными группами людей.

Одним из моих любимых предметов были лекции по матлогике, читаемые на кафедре прикладной математики Ю.В. Буркиным. Однако к окончанию очередного курса в его изложении стали прослеживаться отступления от жесткой математической системы рассуждений. Он стал указывать на существование других типов логик, маркируя их словами «генетические», «деятельностные» и т.п. Когда чаша терпения была переполнена, я отвел его в сторону и спросил, что все это означает. Он указал мне на группу С.В. Попова, имевшую лабораторию в Институте, и на Г.П. Щедровицкого, ведущего семинар по системным исследованиям в геологии. Через пару недель я сбежал с занятий в город Горький на ОДИ-39, организованную Георгием Петровичем.

Основной вопрос, который я пытался решить на первых этапах своего участия в методологических мероприятиях, носил скорее личный оттенок: как получилось так, что многие участники движения могут строить свои рассуждения убедительнее и точнее, нежели я сам? Именно это было для меня самым удивительным. Темы, формы организации, байки и притчи, социальные действия, даже персоны были вторичными атрибутами, хотя и отличались некоторой экзотикой. Так в чем же секрет такой интеллектуальной способности? Можно сказать, что я ищу ответ на этот вопрос до сих пор.

Мое пребывание в методологическом сообществе в 1984-94 гг. было достаточно обычным для моей генерации. Я активно участвовал в семинарах, ездил на игры и школы по методологии сначала в качестве игротехника, потом методолога и зама руководителя. Основным кругом сообщества, в рамках которого я находился, были посетители регулярных семинаров ГП, физтеховская группа Попова и совместная группа Попова – Петра Щедровицкого.

Мне сложно проанализировать перипетии методологического движения на этапе моего вхождения. Внешне это выглядело как раскол и размежевание когда-то единого движения. Чтобы передать впечатление, отмечу хотя бы два семинара, имевших, на мой взгляд, серьезные последствия для моего дальнейшего восприятия методологического движения и ориентации в нем (да и для движения в целом).

Первый – методологический семинар в Институте нефти и газа то ли в 85-м, то ли в 86-м году. Он до сих пор остался для меня загадкой. Не возьму ответственность за точность изложения происходящего, а передам только сухой остаток. Это была дискуссия С.В. Наумова и ГП о построении антропотехники (антропоники). Сергей Наумов излагал возможные основания ее построения, ГП критиковал и разрушал все, связанное с попытками выхода на проблематику «человека» и его организации. Попытки Петра Щедровицкого поддержать позицию Наумова были изничтожены. После той дискуссии Наумов навсегда покинул движение (по крайней мере, я его больше никогда не видел). Тема антропоники стала табу на долгое время. Я понимал неоднозначность вопроса и собственную некомпетентность в предмете, но решение мне показалось странным. На долгое время методология отгородила себя от целой зоны вопросов, которые стали набирать обороты в тогдашнем менталитете постсоветского общества. Не знаю, как обстоит с этим дело сейчас – ни про методологию, ни про менталитет.

Второй семинар, по-видимому, гораздо полнее» нашедший свое отражение в текстах, – это один из вторничных семинаров на квартире С.Б. Поливановой (опять же не точно – то ли в 86-м, то ли в 87-м году), посвященный коммерциализации и социализации игр. Если убрать все тонкости, то обсуждали простой вопрос: советский строй ликвидирован – как жить дальше? Если выходить из подполья, то как? Накал страстей в дискуссии между ГП, Поповым, Петром Щедровицким и Громыко создал необходимую критическую массу и взорвался Комитетами ОДИ, Школой игротехников, ШКП, Лицеем и прочими формами организации отдельных участников. С этого времени началась другая история.

Когда Попов создал ММАСС и набрал игротехников (1987 г.), я попросил его, учитывая мой юный возраст, разрешить мне выполнить формальные условия прохождения программы по подготовке игротехников – то есть диплом, двухдневный диспут и всю связанную с этим работу. Я готовился к самостоятельному движению и судорожно искал свой звук.

Первую самостоятельную игру я провел в Новосибирске с энергетической системой. Я попросил Сергея Валентиновича не присутствовать на игре, поскольку до этого наблюдал печальные исходы игр А. Ожигина и П. Мрдуляша, проводивших свои игры в его присутствии (к чему я не был готов). Он согласился, но я понимал, что это временный компромисс, отложенная расплата. Перед отъездом он научил меня двум вещам. Первое: участники игры могут устать. (Вы будете смеяться, но мне это никогда не приходило в голову). Второе: ответ на вопрос, как мне сдержать определенного деятеля на игре, – а ты пойми, где он ворует. Поймешь, и все – ты готов с ним сладить.

Нельзя сказать, чтобы я последовал этим советам, но это открыло для меня совсем другой взгляд на реальность, которой я до того не видел. Юношеская наивность стала уходить вместе с приходом рынка, хотя имела рецидивы.

Моя игропрактика завершилась в 1993 г. Уже договорившись провести игру с Всероссийским симпозиумом комитетов по управлению имуществом, я от нее отказался: посмотрел на оргкомитет, на заказчиков и будущих участников и решил, что если я соглашусь, то среди этих людей мне придется жить всегда…

После десяти лет пребывания вне России, не имея никаких контактов с методологией, игротехникой, культурой и политикой России, я бы задал вопрос: а что же остается вне прежнего контекста?

Пожалуй, пока этот вопрос я подвешу...

Бабич Ростислав Борисович (1955 г.р.)

После окончания аспирантуры в МГУ я был направлен представителем в экологическую секцию Международного молодежного форума, проводившегося в Москве. Подготовку участников форума осуществляли С.В. Попов и П.Г. Щедровицкий при активном участии Ю.В. Громыко. Так я вместе с Людмилой Ткаченко и Татьяной Бочкаревой узнал о методологии и схемах. В дальнейшем участвовал как игротехник, эксперт, консультант в играх и семинарах С.В. Попова и П.Г. Щедровицкого (ОДИ в Иркутске, выборы штаба ЦК ВЛКСМ на БАМЕ), С.В. Попова (Экологическая экспертиза на озере Байкал), а также в семинарах и методологических съездах, проводимых Г.П. Щедровицким. Безусловно, имею кучу милых сердцу воспоминаний о встречах, контактах с Георгием Петровичем и шлейф его влияний (игры в Красноярске, где обсуждалось, что есть история, в Одессе, под Ереваном, когда Нагорный Карабах уже стрелял, и время шло вперед, к событиям в Баку…).

Игры, семинары, выступления ГП, его присутствие захватывали и вели за собой. Так было и со мной. Я хотел бы передать способ включения в мышление и действия, необходимый тогда так же, как и сейчас.

Для меня ключевым понятием, способным передать событие игры, семинара либо выступления ГП, является сюжет. Сюжет – инструмент мощи и власти. Он сильнее меня. Например, я родился …, далее без особого ущерба можете продолжить Вы (только прошу, больше неудач – именно они осуществляют поворот сюжета, проявляют самосознание). В театре актер исполняет роль по-своему, но сюжет неизменен. Он объединяет действия, сцены, актеров, зал в целое спектакля. Фрагменты воспоминания, газеты, кинофильма, Вашей жизни нанизываются на сюжет. Только так можно непоследовательно, но упорядоченно разворачивать смыслы и интриги, эмоции, взаимодействия и мышление во времени. Наша жизнь и профессиональная деятельность – это вариации известных сюжетов.

Сюжет необходим. Дело в том, что мыследействие опережает сознание. Мы действуем, а затем соотносим осуществленное действие с нашим сознанием, выделяем самосознание и смотрим, что получилось и что не вышло. А сюжет обнаруживает либо гармонию действия и сознания, либо их взаимное отрицание, либо поле переходов. Все наши возможности сводимы к предварительному осознанию вариантов сюжета или к введению имплантата в разворачивающийся сюжет, чтобы сделать его пластичным.

Г.П. Щедровицкий – единственный, кто останавливал сюжет. Он организовывал действительность сюжетной паузы. Здесь важно воображение: Вы есть Вы, но вне сюжета. А как?

Попробуем остановить сюжет, прорваться в действительность мысли и деятельности. Поскольку сюжет разворачивается во времени, то откажемся от времени, тем самым от сюжета. Будем рассматривать все пространственно, статично. Для этого нарисуем сюжет «на доске», знаками. Здесь я. Оформим то, как я мыслю. Рядом нарисуем, каким образом то, что Вы оформили, попало к Вам и каким способом Вы понимаете данность, заданную Вами. Нарисовали пространственно.

Вне времени человек осмыслен как носитель мышления, деятельности и коммуникации. Он понимает себя как комбинацию разнородных начал: сюжетов и мыследеятельности. Здесь неизбежны попытки проявить себя через сюжеты. Поскольку сюжеты взаимосвязаны, то все контролирует сюжет, нарисованный Вами, те «скрепы», которыми его вариативность скреплена с остальными сюжетами. Образуется удивительная действительность сюжетной остановки: набор зарисовок сюжетов, межсюжетных казусов, обрамляющих схему, которая предъявляет и именует «скрепы» (знак схемы имеет имя, понятие, категорию, с ним можно вступить в коммуникацию). Схема всегда садится на конкретных людей; текст не есть схема. Схема проявляет границы. В результате высвобождается ограниченная ранее человеческая активность мысли, слова, действия. Особым становится время. Оно длится и делится. И все усилия направлены на соорганизацию сюжетов вне «скреп», в иных условиях.

В этом суть Вашей игры, Вам необходим следующий шаг, его проект, программа.

Но не для Г.П. Щедровицкого. Его мыследействие, вопреки Вам, наперекор сознанию ориентировано на остановку сюжета, освобождение содержания, дление и деление операционального времени.

Прошлый сюжет окончен. В результате получаем группу с особым самосознанием и мышлением, которой противостоит плотный мир известных сюжетов и технологий. Методология с ним не борется, она им пользуется. Поэтому группе следует натурализоваться, для чего требуется оригинальное программное обеспечение, комплексные алгоритмы, экономика инженерных знаний, информационные протоколы, аутсорсинг, языки, то есть то, что не было обязательным при Г.П. Щедровицком. Плюс главное – способы остановки и запуска сюжетов.

…С 1994 г. я работаю в Фонде содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, занимаюсь проблемами неудачными – без результативного внедрения новых инновационных разработок и изделий – малыми предприятиями страны, их утилизацией либо реанимацией.

Божек Игорь Владимирович (1956 г.р.)

После средней школы поступил в Московский авиационный институт, где пытался найти себя «на всю» оставшуюся жизнь, в этом поиске сменил 2 факультета и 4 кафедры. Последняя оказалась тем, что, в общем-то, и искал – это была кафедра 106: «Динамика полета, летные испытания и управление авиационными комплексами». Как раз то, что позволяло работать со «всем целым», а не с детализацией частностей. Мы оказались первой экспериментальной группой в институте со специализацией по летным испытаниям, до нас гражданских специалистов не выпускали, они появлялись «сами собой» по мере включенности в испытательскую практику из «типовых сотрудников» КБ и НИИ этой сферы.

А через дорогу от института находилась Строгановка, где училась добрая половина моих школьных друзей, поэтому, если какая-либо лекция мне казалась второстепенной и далекой от того, чем я собирался заниматься, я шел в Строгановку, где постигал «гуманитарную часть». То, о чем там рассказывалось, в МАИ и не снилось: в нашем военизированном вузе доминировал заскорузлый «краткий курс» партии и научный коммунизм в предельно обессмысленной форме, а в Строгановке – и Платон, и Ницше, и всякие «вольнодумия».

После института (1981 г.) судьба забросила меня в г. Химки в КБ «Факел», как раз в отдел испытаний, где я стремительно прижился, т.е. «курс молодого бойца» проходить не пришлось, а сразу в самолет – и на Балхаш, пуск анализировать… Молодых в отделе было мало, в основном суперпрофи в возрасте за сорок – мы для них были из новой эпохи. У «стариков» основной инструмент – лист бумаги, логарифмическая линейка, счетная машинка «Феликс» или, максимум, калькулятор. Мы же строили модели и компьютерную обработку телеметрии и больше смотрели в монитор и распечатки. И удивительно дополняли друг друга: у них – опыт, у нас – интеллектуальные модели. Мы мыслили категориями, системными принципами, а они были жутко эрудированны, предельно догматичны и самодостаточны. Каждый был уникум, которого вырастила природа их деятельности с момента ее рождения и до тех славных дней. В 85-м стало ясно, что мы их заменить не можем, что мы другие и многое из того, что они на себе вырастили, нам не передается. Это было расценено как парадокс, но отодвинуто «за кулисы в запасники», чтобы не мешало текущему. Тут закончился цикл смертей генсеков, пришел молодой Горбачев, а «злой» Рейган объявил программу «Звездных войн».

Амбиции Горбачева были такими же, и нас засыпали деньгами и заказами на доселе невиданное. Американы нас обходили, у них уже были успешные пуски, а у нас только опытные образцы. К этой программе были привлечены ведомства, которые на оборонку прямо не работали, особенно «оптики». Поэтому когда эксперты и специалисты разных министерств и ведомств, сидя в одной лаборатории в Химках, стыковали на опытном образце свои «примочки» и находили принципы этой стыковки и синхронизации, все было ОК. Но как только они расползались по своим ведомствам и пытались унифицировать под свои стандарты, все, что получилось у всех вместе «до кучи», разваливалось. На уровне понятий и смыслов разваливалось.

Меня тогда это потрясло: у каждого свой «монастырь» и свой «устав», а общего – нет. Такого понятия, как онтология, ни у нас, ни у них не было, не было и такой «штуки», как схема многих знаний. Диамат из сферы знаний выкинул все, что могло бы намекнуть на природу таких различий. А ведь где-то рядом был Г.П. Щедровицкий с его представлениями, схемами, методами…

Короче, к 1989 году я был в шоке. Выяснилось, что только проектировщикам можно передать идею целостности и заставить их найти те общие основания для кучи разнородного «всего», которые нужны были для успешной реализации. И передать ее можно было только как частный случай. Но ведь, кроме проектировщиков, были «серийщики» и прочие… Туда ничего не проходило, все переформатировалось под свои «стандарты, нормы и образцы».

В 89-м мне стукнуло 33. По традиции я должен был задуматься «о сущем и преходящем». И я задумался – автоматически, типа «время пришло»! А чтобы думалось лучше, улетел на Балхаш на пуск, а жене сказал: «Ты поглядывай всякие объявления о работе уже вне ВПК, но чтоб на уровне было»… В сентябре звонок на полигон: «Срочно приезжай». Без уточнения деталей. Если ты нужен был семье и КБ, то приоритет был на стороне семьи. Это было золотое правило на «Факеле». Замена всегда должна быть. И я срочно вылетел домой, где меня ждала вырезка из «Московского комсомольца» за подписью Сергея Зуева, первого директора Школы культурной политики. Жена мне сказала: «Я туда сходила, мне показалось, что все это близко к тому, чего ты хочешь». И я поехал в Киноцентр.

Мда… это было необычно… Затем – первая игра с Союзом театральных деятелей, где СМД методология была представлена в действии и достаточно развернуто. Если бы я впервые попал на другую игру, скажем, по проблематике образования или города, то точно не получил бы такого масштабного представления о СМД методологии вообще и ОДИ в частности. А тут была игра с игрой. Куча режиссеров и администраторов со всего Союза, монстры своего дела, – но кучка каких-то людей, непонятно почему называвших себя методологами, игротехниками и экспертами, возглавляемая парнем на 2 года младше меня, Петром Щедровицким, не только увела монстров от привычной «профсоюзной» склоки и меряния «степенями величия», но и заставила их продуктивно мыслить и даже… слышать друг друга!

До того у меня был опыт организации экспертиз, совещаний, принятия решения с достаточно большим количеством участников, имевших достаточно глубокие противоречия во взаимоотношениях и в оценке перспектив дальнейшего хода событий. Но на ОДИ я столкнулся с ситуацией, в которой любая «подковерная» игра становилась неэффективной и отмирала как бы сама собой. На второй день я подошел к Петру Щедровицкому и задал вопрос почти в лоб: «В чем фишка?» Он нарисовал оргтехническую схему или схему рефлексивного охвата со стрелками вне и вовнутрь… и сказал: «Вот… думай… и пытайся применять…»

Весь следующий день я поглядывал на это графическое изображение и думал, как развертывающееся на игре связано с этой схемой. Вечером пошел с этим листочком консультироваться с С. Котельниковым, М. Хромченко и Ю. Пахомовым, получил три слабо коррелировавшие одна с другой трактовки… На методологической консультации четвертого дня Петр обсуждал организацию коммуникации (ключевой процесс для театральной деятельности), по шагам развернув схему мыследеятельности… Это уже что-то проясняло. Так я впервые ознакомился с ключевыми средствами СМД методологии. Потом были другие игры, экспертные сессии, конференции – и в мае 1990 года я ушел из КБ…

Три следующих года – это бурное распространение ШКП как организации по всему Советскому Союзу. Игры, семинары, методологические съезды, освоение наработок ММК как теоретически, так и практически, удачи и провалы, попытки обретения «минимальной самостоятельности» от методологии и мышления ГП… Эпопеи с «Якуталмазом», Челябинском-65 и еще много с чем. В основном это заслуга Петра, создавшего ШКП. Но ничего не было бы, не будь Георгия Петровича с его подходом, средствами и мировидением себя как личности в масштабе лет так на 300, как он говорил. Фактически за 3,5 года бурной активности – анализа архивов, проведения внутренних ШКП-ых семинаров сразу практически по всем направлениям – нам, неофитам, возглавляемым Петром, удалось освоиться в представлениях ГП об организации, руководстве и управлении (ОРУ), образовании, истории и историческом процессе, мышлении и деятельности, коллективной мыследеятельности... Эта бурная активность была в принципе достаточно продуктивной и для СМД методологии. Продуктом стали представления, трактуемые как экранные технологии, а также рамочные средства. Все это было очень даже вовремя и, возможно, стало именно теми представлениями и средствами, которые позволили уже не в СССР, а в новой России быть на уровне и не терять позиций и масштаба.

Конец 93-го – начало 94-го были переломными и для ШКП, и для методологического сообщества. Не только потому, что 3 февраля 1994 года умер Георгий Петрович. Эта смерть была неожиданной – еще в июле 93-го я видел его на семинаре под Москвой достаточно бодрым и активным. И вдруг… Не это было причиной, но какая-то знаковость в этом есть: другая страна, куча новых возможностей и во многом крах всех старых. Я ушел из ШКП в мир. И не только я тогда ушел, и не я первый. И, кажется, именно в 94-м Петр закрыл ШКП, позже возродив ее уже как ШКП-2, но уже под другие задачи и смысл.

Так или иначе, но огромный пласт новых представлений и приобретенный опыт стал основой для «автономного» существования. В первую очередь сменились представления о научном знании и догматическом приоритете этого типа знания в анализе ситуации и формировании оргуправленческих решений. ГП достаточно четко и убедительно показал условность и статическую ограниченность научного знания, вводя новые представления о знании в схеме двойного знания и схеме многих знаний. Новыми и неожиданными стали представления ОРУ. Оргтехническая схема, схема рефлексивного выхода, схема двух/трех досок (ОД+ОО/Si) и другие средства дали возможность различать и разделять субъектное, объектное и инструментальное содержание деятельности. И уж совсем неожиданными оказались представления о развитии, искусственном и естественном процессах, «кентавр»-процессах.

Периодически пути пересекались, особенно в 1999-2003 гг. на «политтехнологических» проектах, на проектах под условными названиями «Русский мир» и «Фабрики мысли», а также на ряде проектов в Приволжском федеральном округе. В них так или иначе участвовало практически все методологическое сообщество.

И вновь автономизация, работа в консультационно-экспертном режиме. Многим компаниям, стремительно выросшим на материально-технической и социальной базе бывшего СССР, в наследство достались разные «непрофильные активы», которые очень трудно было выделить и перепрофилировать в эффективные в новых исторических условиях (не новых экономических, а именно новых исторических). А какие-то активы не достались, потому как оказались на территории новых сопредельных государств, и должны были появиться новые связи и отношения или переориентированы прежние. Не скажу, что это были грандиозные проекты – скорее насущные текущие проекты. Во многом прорисовка субъектных связей и отношений и актов деятельности средствами СМД методологии давала картину более эффективной организации.

Прошло много лет. Жизнь продолжается, но она уже немыслима без СМД методологии.

Blog

Ii том (рабочие материалы)

Содержание