«Между Питером и Ленинградом»
| Вид материала | Интервью |
- Экономистом Питером Друкером как не имеющая закон, 393.11kb.
- Сочинение на тему: «Страшные годы войны- грозные годы блокады», 55.96kb.
- -, 1144.3kb.
- Конкурс знатоков истории Великой Отечественной войны. Цель, 73.21kb.
- Реферат на тему: “Изображение деревни в романе Ф. А. Абрамова, 64.13kb.
- Конкурс знатоков истории «Ленинград город герой», 292.57kb.
- Юрий Ротенфельд "На пороге третьей мировой, 51.32kb.
- Говори меньше. Скажи больше, 749.19kb.
- 1. Мотивация и стимулирование трудовой деятельности, 73.63kb.
- Имя собственное в поэтике яна сатуновского, 294.65kb.
Лирику Александра Меледина нельзя назвать лёгким чтением. Дело, видимо, в крайней независимости его поэтического мира от взгляда и оценки извне. Автор не старается оттолкнуть читателя, но и, как кажется, не ждёт от него ни одобрения, ни понимания. Более того, он как будто специально прилагает усилия, чтобы не понравиться, хотя ему изначально дан такой лирический тембр, который не понравиться не может:
Та же соль на сомкнутых губах,
Та же пыль под тонким каблуком,
Та же сладко-горькая судьба
Провела по волосам рукой.
Эта наша жизнь мелькнула вдруг –
Не держи её и не зови!
Десять лет… Мир сделал полный круг.
Полный оборот вокруг любви.
Однако читатель, который ищет в стихах сладкозвучия, ему просто не интересен, как не нужен и сам этот столь редкий дар:
Со мною о стихах не говори –
Мы тихо доживаем нашу эру,
Чтоб снова пасть
в позор красивых рифм,
Приятных фраз,
классических размеров…
Закрытый поэтический мир сегодня не такая уж редкость, и дело здесь не в том, что поэт ищет только провиденциального собеседника, а в том, что поэзия просто никому не нужна. Это положение вещей возникло не сегодня и не вчера. Оно – часть того состояния мира, которое можно охарактеризовать словом post.
Состояние мира и человека, зафиксированное в лирике Меледина, – это и есть состояние «после…»: после 2000 года, после времени поэтов, после личной катастрофы, после грехопадения Адама. Центральное событие его лирики – «тихий день Адамова изгнания». Но у Адама за плечами остаётся не потерянный рай, куда он чает вернуться, а сожжённый Божиим гневом город, и «по пеплу Содома вздыхающий Лот / Поднимается с вёдрами горькой пустынной воды».
Это мир руин, освещённых предзакатным солнцем. Поздняя осень в раю – один из сквозных мотивов в лирике Меледина – образ красивый и внутренне противоречивый. Потому поэт не любит нарочитой красоты, что это красота осени – красота тления, а стихи «рифмуются с грехами». Руины живописны, но упиваться этой красотой автор не позволяет ни себе, ни другим.
Книге стихов Александра Меледина «Жребий», вышедшей в 2004 г., предшествует эпиграф из Георгия Иванова: «Построили и разорили Трою, / Построили и разорят Париж / Что нужно человеку – не герою / – на склоне?.. Элегическая тишь».
Эти строки важны не только как содержательный камертон к книге, рассказывающей о том, что за «элегическая тишь» ожидает человека «на склоне», но и как основа поэтики Меледина, которую он стремится преодолеть.
Георгий Иванов – один из тех авторов, которым нельзя подражать, у которых нельзя ничему научиться, как нельзя научиться творить чудеса. Кажется, что Иванов настолько полно выразил и меру красоты, и степень отчаяния в своих стихах, что продолжить этот путь уже невозможно. И всё-таки Меледин продолжает идти этой же дорогой, может быть потому, что совсем не рассчитывает на успех. Поэтическая линия Иванова нужна ему для того, чтобы передать «бесконечное, чистое горе», а для этого ничего лучше и не подберёшь. Но Меледин, безусловно, развивает Иванова не по прямой, а, говоря словами В. Вейдле, несколько покосив его путь, придавая его сиреневому аду (узнаваемый ландшафт ивановской лирики) более приземлённые, более человечные черты.
На этом пути Меледин решителен и беспощаден в отвержении точных рифм, правильного метра там, где этого сбоя звука совсем не ждёшь. Зачем? Может быть, для того, чтобы подчеркнуть бессмысленность «постпоэзии»?
Книга «Жребий» – рассказ о ломке поэтического голоса, происходящей на уровне переживания. В стихах 2005–2009 гг. мы застаём изменившуюся мелодическую основу, строки стали более длинными, образы – более сложными, и, главное, переживание катастрофы на уровне чувства достигло своего максимума, дальше идут не чувства, а размышления:
Чувств нелепая ложь,
бесконечная ночь ощущений,
По надломленным звёздам
струится прозрачная пыль,
Это в бездну последнего сына
уходит Рахиль,
Это тени приходят –
и шёпотом просят прощенья…
Хотя пейзаж стихов Меледина лишён человеческого тепла, нельзя сказать, что его лирика бесчеловечна (бесчеловечность – один из родовых признаков современного искусства), нет, «бесконечное, чистое горе» – это горе человеческое, и сам герой человечен, не ироничен, но романтичен, а порой и сентиментален. Поэт идёт по самой грани отчаяния, но от отчаяния что-то его удерживает, может быть, память о том, что этот обращённый в руины рай и человек в нём созданы Богом:
Мои стихи везде лежат, как снег,
Я их с земли печально подбираю,
Как жёлтую листву земного рая,
В котором Богом создан человек.
Александр
КОБЫЛИНСКИЙ
Время глубокого зрения
Ю.А. Хижняков. У школы на набережной. Саратов: Изд-во «Рата», 2009.
Для саратовского прозаика Юрия Александровича Хижнякова наступило время глубокого зрения, обострённого слуха, углублённого понимания происходящих в окружающей жизни перемен и событий. Книга «У школы на набережной» свидетельствует о том, что в дальнейшем автор рассказов будет создавать объёмные прозаические произведения, ибо в запасе у него имеются немалый жизненный опыт и мастерство – всё то, что делает слово писателя весомым и значимым. Именно это обстоятельство позволяет Юрию Хижнякову идти к своему читателю с прочувствованной, добротной прозой. С той самой прозой, в которой реалии окружающего мира становятся основой для создания обобщающих художественных образов.
И мы сразу же, с первых страниц новой книги «У школы на набережной», ясно понимаем, что, с одной стороны, писатель не стремится никого эпатировать, а с другой – не поддаётся влиянию массовой литературы, её заштампованности. Перед ним, вдумчивым и серьёзным автором, стоят совсем другие задачи, которые он решает несуетливо, ненавязчиво, интеллигентно.
Новая книга Юрия Хижнякова целостна по своему замыслу, но, при более пристальном прочтении, в ней можно увидеть несколько равноценных «пластов», связанных с адресатом произведения, нацеленностью на определённую читательскую аудиторию.
Первый «пласт» включает произведения о детях и для детей. Они исподволь говорят нам о том, что душа ребёнка всегда была, есть и остаётся открытым солнцу и всем ветрам полем, которое нужно оберегать и лелеять, взращивать на нём чистое, светлое, гуманное. Это пронзительно-щемящий рассказ «Петькин улов»; повествующий о юном таланте рассказ «Подарок»; рассказы о Великой Отечественной войне: «Партизанский фонарик», «Андрейкины уроки», «Таськина акция» – и здесь бы уместно вспомнить мнение известного детского писателя Льва Кассиля, говорившего, что детям нужно показывать войну. Юрий Хижняков изображает скорее не саму войну, не захваченную немцами территорию, а военное время – глазами ребёнка, и это особенно ценно, так как в этих рассказах задействован автобиографический материал, что делает их настоящим человеческим документом, подлинником эпохи. Вот подробно выписанная сцена встречи с партизанами, увиденная глазами маленького героя рассказа «Партизанский фонарик»:
« — ...Время военное, немец всё у ребенка выпытать может. Прямо не знаю, что и делать. – Материнская ладонь недоумённо застыла на губах и подбородке... – А может, Павел, нас с собой возьмёте? А, Павел?
Лежа на кровати, я размечтался: «Вот хорошо, если б взяли» – и уже представлял себя с партизанами в лесу.
Рослый долго не отвечал, думая о чём-то своём. Неподвижно застыли тени на стене.
– Ну куда ты, мать, к нам, с ребёнком? – не выдержал он тишины. – Малый он у тебя. А условия наши, сама знаешь, объяснять не надо, какие. Потерпи, Тимофеевна, потерпи. Наши уж Витебск освободили.
– Боюсь я чего-то, Павел, а чего – сама не пойму. Ходишь, ходишь по деревням, попрошайничаешь, высматриваешь где что, а всё душа не на месте.
– Дело наше с тобой такое, Тимофеевна, – вздохнул Павел. – А дело – оно важнее всего.
Вдруг где-то за рекой прозвучал одинокий винтовочный выстрел. Оружие расхватали быстро.
– В рожь, ребята, в рожь, не скошенная она ещё, – взволновалась мать, выбегая в сени.
…Я лежал тихо, ожидая услышать перестрелку, воображение рисовало бой с фашистами, в котором Павел с друзьями побеждает, и приходит наконец долгожданное освобождение нашего хутора от немцев...
«А, может, они уходят от погони? – думалось мне. – Но почему тогда не стреляют?»
И мне представилось, как они в темноте спешно идут по лесу, пробираются сквозь кусты. Спать укладываются на сырой, холодной земле, свернувшись под мокрыми плащ-палатками. Я поёжился, натянул до самого подбородка тёплое одеяло...»
Второй пласт – это проза философская, психологическая, отражающая и преображающая жизнь с точки зрения взрослого человека. Одной из главных тем этих рассказов становится природа, через образы которой писатель показывает всю сложность человеческих отношений. Это рассказы «На острове», «В тихой заводи», «Расплата».
Язык этих рассказов мягок. Автор вошёл во внутренний мир своих героев почти неслышно, но он рядом. И вместе с ними радуется, что вспомнившие какую-то обиду юноши («На острове») бегут прочь от ссоры навстречу тихой красоте волжских окрестностей, навстречу песне, которая могла бы и должна была здесь прозвучать, не забудь один из них дома баян. И вместе с браконьером и инспектором рыбнадзора изумляется сметливости старого леща, уведшего всю стаю от стоящих на её пути сетей («Тихая заводь»). А как автор негодует на Павлова-старшего (рассказ «Расплата»), чуть не погибшего на глазах у сына в погоне за наживой – пойманным на продажу сомом!
«... Мальчик ещё долгое время заворожённо всматривался в тёмно-зелёный омут, над которым перекатывались волны. Там, в глубине, в страшном гневе на людей бесновался сом – старожил подводных глубин. Он плыл, конечно же, выручать из беды своих привязанных к коряге собратьев…»
Тут вам и борьба характеров, и жизненные коллизии, и нравственные уроки.
Что нужно особо отметить в творчестве Юрия Хижнякова, так это то, что сложность перипетий, в которые попадают герои его рассказов, вызывает сочувствие и понимание. Пенсионер Илья Никанорович Болотников («На заре завтрашнего дня») останется жив, и мы снова будем сопереживать ему. Профессору медицинских наук Игнату Фомичу, человеку из прошлого («Часы»), будем благодарны за честно и с достоинством прожитые годы. Улыбнёмся тренеру Акулову, герою рассказа «Святочный пирог». Порадуемся за маркёра Александра Ивановича, инвалида войны в Афганистане, по справедливости наказавшего заносчивого бильярдиста («Маркёр»).
Творческий диапазон Ю. Хижнякова широк: писателю подвластны лирический рассказ и философская притча («Жестокий выстрел»), произведения для детей и даже… детектив. Повесть «Дело Кузьмина» – тому прекрасный пример. В ней в полной мере проявляются возможности и способности Юрия Хижнякова как писателя: тщательно выписанные «внутренние» и «внешние» конфликты, столкновение жизненных позиций героев, необходимость веры в добро и справедливость, ясность и увлекательность повествования. И потому так остро сопереживаешь Павлу Ивановичу Кузьмину, волею судеб и обстоятельств попавшему в сложную жизненную ситуацию, но не потерявшему себя; и понимаешь молодого служаку-милиционера Спиридонова, сумевшего-таки прочувствовать чужую застарелую боль и попросить прощения у натерпевшегося всего и вся Кузьмина.
Книга писателя Юрия Хижнякова прочтена? Думается, нет. Просто настоящий, вдумчивый читатель вновь и вновь поймает себя на желании пробежаться по полюбившимся ему страницам книги, найти в них доброту души, столь необходимую нам в непростое время коренной ломки прежних устоев и радикальных перемен.
Елизавета МАРТЫНОВА
В поисках родства
А. А. Солодов. Потерявшийся пёс на холодном снегу: Повести. Саратов: Изд-во «Новый ветер», 2010.
Новая книга Алексея Солодова включает три прозаических произведения, связанных единым сюжетом – историей жизни одного героя. Герой автобиографичен, повествование ведётся от первого лица. Время действия – несколько лет, но основные события происходят в течение нескольких недель или даже дней. События эти скорее не явные, внешние, а внутренние – «события души»: переживания героя, связанные с потерей близких людей.
Алексей Солодов повествует о своём герое обыденно и приземлённо, но это говорит не об упрощении жизненной трагедии, а о чёткости и ясности мышления писателя – и одновременно о его герое, который светло и по-доброму смотрит на мир и людей. Все герои Солодова – положительные персонажи. Тётя Лида, Мишка-регулировщик, Ирина, Серёга. Автор и герой предельно близки друг другу, между ними нет дистанции, что создаёт впечатление достоверности происходящего. Со стороны автора отсутствие дистанции – это не нарочитая доверительность, а воздействие искреннего художественного слова, которое вызывает ответное доверие читателя.
В книге Алексея Солодова нельзя найти избыточных самоценных литературных приёмов, примеры которых можно было бы привести, процитировать, чтобы привлечь внимание к мастерству писателя, его индивидуальному языку – так органичен этот текст. Единство его продиктовано цельностью судьбы героя, его мировосприятия.
Но сказать, что язык книги безличен, не индивидуален, тоже нельзя. Особенности его определяются не «кричащими» стилистическими приёмами. Главное в прозе Алексея Солодова – это его завораживающая искренностью интонация: «Всё чаще по вечерам я стал уединяться в своей комнате: включу магнитофон и тихо-тихо, чтобы слышно было только мне одному, слушаю музыку. Не современные ритмы, а классику. Купил кассеты с классической музыкой и слушал потихоньку: надо же как-то спасаться от одиночества. Мне было действительно очень одиноко в это время. Такая тоска наваливалась – не передать. А началось это с тех пор, как я похоронил своих родных. А моих родных вы знаете: помните, я вам рассказывал, как мы телевизор покупали? Я тогда ещё деньги потерял, и мама расстроилась, а бабушка ничего про эти деньги так и не узнала. Телевизор до сих пор работает, а мамы с бабушкой уже нет в живых. Я о них постоянно думаю, поэтому и тоска у меня на душе так и не проходит...»
Отрывок этот производит впечатление дневниковой записи. Время – настоящее, но при этом автор не показывает героя, а рассказывает о нём. Смысловые доминанты текста, отражающие настроение героя: «уединение», «одиночество», «тоска». Они характерны для всей повести, а не только для этого отрывка. Эти знаковые слова встречаются почти везде.
Несмотря на «дневниковость», каждая повесть Алексея Солодова не только рассказ-монолог, но и разговор. Разговорность не есть облегчённость текста, она, скорее, свидетельствует о том, что автор книги – хороший рассказчик, использует те приёмы повествования, которые уже были опробованы в Золотом веке русской литературы. Эти приёмы действительно привлекают внимание: «А моих родных вы знаете: помните, я вам рассказывал, как мы телевизор покупали?».
Обращённость к читателю говорит о том, что Алексей Солодов чувствует аудиторию, никогда не пишет в никуда, в пространство, в пустоту. Он рассказывает о своём герое так, как будто разговаривает с близким человеком. «Может, слышали: есть такая станция... Нет, я вам не буду говорить ее название. Сначала хотел сказать, но потом передумал. Потому что не знаю, как к этому отнёсся бы Серёга. Может, ему вообще не понравилось бы, что я вам про него рассказываю...»
Именно с уподоблением разговорному стилю связаны особенности авторской манеры: лексические повторы, короткие, простые предложения, не перегруженные информацией, обращения, напоминания, воспоминания на фоне настоящего – герой всегда их подразумевает, хотя повествование почти везде ведётся в настоящем времени.
Действие в повестях Алексея Солодова нелинейное, постоянно происходят сбивы-возвраты к прошлому, закольцовывание изображением настоящего, как в процитированном отрывке: герой слушает классическую музыку, рассказывает о причинах своей тоски – и снова возвращается к описанию взаимоотношений с квартирантами: «... поэтому и тоска у меня на душе никогда не проходит. Но об этом я никому не говорю: некому. Не Ромке же с Серёгой об этом рассказывать. Ромка ещё мальчишка, какое ему дело, что у меня на душе. Ему, по-моему, вообще на всё наплевать. Мне иногда кажется, что его интересуют всего лишь три вещи: сало, молоко и телевизор. А с Серёгой я вообще не разговариваю, у него одна водка на уме. Вот и получается: вроде бы и раньше нас было трое, и сейчас столько же, а поговорить по душам не с кем...»
И снова стиль откровенно напоминает дневник. Дневники, как известно, ведут люди одинокие, но фиксируют в нём наболевшее, скупые факты, постоянно возвращаясь к одному и тому же. Герой Алексея Солодова не ощущает себя писателем, т.е. он пишет как обычный человек и от лица обычного человека. Он пишет письмо, для того чтобы избавиться от своей боли. Его не занимает, как он это скажет, важнее – что. И мы ощущаем уместность бедности, аскетичности авторского языка, когда писатель говорит о повседневном существовании своего героя (а то, что он пережил, переживают многие, и Алексей Солодов говорит от их лица), о трагедиях, происходящих в жизни обычного человека, о его переживаниях, зафиксированных в мимолётных ощущениях, о желании избавиться от одиночества, обрести родство.
Авторская тема Солодова – это именно родство, сохранение семейных традиций, исторических корней. Поиск родства – это и есть заданное сюжетное движение книги-триптиха. Сначала смерть близких людей («Потерявшийся пёс на холодном снегу»), потом временное избавление от одиночества («Квартирант»), затем возвращение к прошлому, его «переоценка» – и действительно обретение родства, хотя более в метафорическом смысле, чем в реальном («Как мы искали папу»). Эта же повесть вошла в сборник Алексея Солодова «Колыбельная для мамы», но надо отметить, что в последнем сборнике она смотрится более органично, подводит некий итог в жизни героя. Нельзя сказать, что герой смирился с существующим порядком вещей, но всё же – он нашёл своё место в мире, которое позволяет ему быть нужным, не одиноким. Судьба его сливается с судьбой города, его историей, судьбой других людей, с прошлым. Прошлое в книге Солодова постоянно существует рядом с настоящим и, пожалуй, даже реальнее настоящего. Акцент делается именно на прошлом времени, и повесть «Как мы искали папу» заканчивается сценой из детства, воспроизведённой по детским воспоминаниям.
Автор книги «Потерявшийся пёс на холодном снегу» создаёт неповторимое изображение эпохи 70–80-х годов прошлого века, порой просто обозначая её пунктиром-перечислением реалий, вещей, событий, но это так точно и правдиво, что не вызывает сомнения в художественности изображения. Чувствуется трепетное отношение ко всему тому, что хранит на себе отпечаток времени. Это не обязательно предметы, вещи, которые автор книги постоянно одушевляет. Это может быть песня. Или комнатное растение. «Я уверен, что у нашей китайской розы есть душа. Представляете, что творится у неё на душе, если она даже перестала цвести! Я-то хоть днём ухожу на работу, а каково ей, несчастной, стоять весь день в тихой квартире…»
Неслучайно мне хочется назвать книгу романом: в ней есть масса свёрнутых сюжетов, коротких рассказов о человеческих судьбах, которые, возможно, когда-нибудь воплотятся в отдельную книгу. Вот один из них. «…Икона настоящая, старая-старая. Ей лет сто, наверное, или больше. Я её ещё по нашей пяти-этажке помню. Намоленная икона. Я, когда её вижу, всегда свою бабушку вспоминаю. Не знаю почему. Вспоминаю, и всё. На этой иконе святой Серафим изображён. Бабушка перед этой иконой провела не одну бессонную ночь, молилась за мужа – дедушку моего. Его тоже звали Серафим, как этого святого. Он пропал без вести на войне в сорок первом году. Бабушка его всю жизнь ждала, надеялась, что вернётся. Ведь пропавший без вести – это ещё не погибший. Сколько слёз видела эта икона!..»
Внимательный читатель книг и журнальных публикаций А. Солодова найдёт совпадения в стихах и повестях, и многое станет понятным, обретёт свой новый смысл. Ведь герои его лирических стихотворений и герои прозы – одни и те же. Мама и бабушка, солдат Серафим и даже квартирант Серёга. Те же школьные воспоминания «о стране, которой нет на карте». Тот же город, тот же голос, записанный на плёнке, те же старые вещи, пережившие своих владельцев. Стиль Алексея Солодова нелитературен в хорошем смысле этого слова – он идёт от жизни. И именно поэтому находит читательский отклик.
на волне памяти
Николай
КУРАКИН
Время байконура
Николай Куракин – поэт, автор пяти книг. Проходил срочную военную службу на боевых испытательных и космических стартах «Байконура». Живёт и работает в Саратове.
2 июня 2010 года исполняется 55 лет со дня основания космодрома Байконур. Дата знаковая. Юбилей должен широко праздноваться как на всероссийском уровне, так и на самом космодроме. В Саратове и губернии живут и ныне здравствуют ветераны, прошедшие в своё время военную службу на боевых и космических стартах Байконура. Они входят в Межрегиональную общественную организацию ветеранов космодрома, местное отделение которой возглавляет заслуженный испытатель Байконура, полковник в отставке, Анатолий Петрович Шматов. Этим людям есть что вспомнить и рассказать. Долгие годы ракетно-испытательный полигон был совершенно секретным объектом стратегического назначения. Поэтому воспоминания очевидцев представляют сегодня особый интерес. Байконур – наша высоко летящая космическая песня, наша отеческая слава.
ЗА ПОВОРОТОМ СУДЬБЫ
Было так и не могло – иначе:
Здесь, в пустыне, на пределе сил
Человек как первую задачу
Строил старты, город возводил.
Время, перелётная птица-время… Куда держишь ты путь свой? Где твоё пристанище и где твоё начало? Сменяются эпохи, рушатся империи, истирается в песчаную пыль камень-гранит… Ты неумолимо, время. И только память, человеческая память нетленна. В ней – связь времён. Не дай оборваться ниточке этой, соединяющей поколения, связующей сердца наши с сердцами отцов и дедов в глубинах русских веков, и внуков с правнуками – в нашем будущем. Не дай перекати-полю беспамятства разметаться по
неоглядным просторам твоим, Русь! Неужели тебе недостаточно того, что перекати-поле гуляет сегодня по бессчётным тюра-тамским пескам и такырам, там, где ещё два десятилетия назад кипела жизнь и не стихал грохот уходящих в зенит межконтинентальных советских ракет, космических и боевых испытательных?..
Сегодня жизнь эта болезненно съёжилась до одного военного городка, именуемого Байконуром, и нескольких космических стартов, арендуемых Россией у Республики Казахстан. На большее у нашей Родины не хватает сегодня сил, как не хватает их на подъём экономики и достойную поддержку образования и науки, на обеспечение новой боевой техникой собственных Вооружённых Сил. Такое выпало нам время.
А я вспоминаю другое… Когда ненавязчиво, но неуклонно внедрялось в сознание и находило отклик в наших сердцах: «Раньше думай о Родине, а потом – о себе!». И думали, и покоряли космические дали, а прежде – обживали вековые тюра-тамские пески.
Тюра-Там – в переводе с тюркского «одинокая могила». Маленькая железнодорожная станция в Кзыл-Ординской области Южного Казахстана. Сюда ветреным морозным днём 1966 года призывной эшелон доставил нас, команду саратовских новобранцев, для прохождения срочной военной службы.
Двое суток пути от Саратова – в неизвестность. Воспоминания об этой неказистой запущенной станции назначения вовсе потерялись бы в глубинах сознания, если бы не широко раскинувшийся неподалёку, примыкающий к берегу Сыр-Дарьи и обнесённый высокой кирпичной стеной с непременным КПП (контрольно-пропускным пунктом) большой закрытый город. И гордое панно на въезде: «Звездоград». Распахнулись ворота, и выехало несколько больших автобусов, в которых, выбранные из общего числа «офицерами-покупателями», разместились мы, призывники. Свою группу лейтенант, сопровождавший нас из Саратова, отобрал заранее, в ней оказались ребята пограмотней и побоевитей.
Автобусы, не теряя времени, покатили по широкой гладкой бетонке навстречу новой, незнакомой нам пока жизни. Так и не увидел я в тот первый раз ровных городских улиц и выстроившихся вдоль тротуаров многоэтажек, широкоэкранного кинотеатра «Сатурн» и городского телецентра, с примыкающими к нему домиком космонавтов и правительственной дачей, – внушительного, сверкающего на солнце металлом и стеклом, помпезного сооружения. К нему ещё со времён хитрющего и мужиковатого генсека Никиты Сергеевича прилепилось да так и осталось название «Хрущёвская дача». Неподалёку на обширной территории разместились бассейн и хорошо оборудованные летние спортивные площадки. Всё это я разглядел много позже, когда был командирован, в качестве поощрения, за канцтоварами для своего подразделения. Увольнений как таковых наша служба не предусматривала. Закрытый город ракетчики, несмотря на звёздную вывеску, называли просто «Десяткой» («Десятая площадка»). В официальном же почтовом адресе он значился как «Ленинск-10».
Только в автобусе, во время почти двухчасового пути до ставшей нам на три года родным домом площадки под номером 43 – жилая, (при ней 41-я – стартовая, 42-я – монтажно-испытательная), сопровождающий нас офицер «раскрылся», объяснив, что служить мы будем на ракетном испытательном полигоне, который обычно (по радио, телевидению и в газетах) именуют Байконуром, но здесь говорить так не принято. Больше, в течение трёх лет моей службы на полигоне, этого названия от сослуживцев я так ни разу и не услышал. Ракетчики именовали свои жилые городки и старты просто и буднично: «Первая площадка» – стартовая «гагаринская»; «Вторая площадка» – жилая «гагаринская»; «Десятка» – центральная, т.е. Ленинск-Звездоград; «Тридцать первая» – «Тридцать вторая» – новая космическая, по соседству с нашей, «Сорок третьей», и так далее.
Так как я перед самым призывом окончил Саратовский авиационный техникум и получил специальность радиотехника, то после «карантина» и прохождения жёсткой муштры в «школе молодого бойца» был направлен для дальнейшей службы на узел связи отдельной ракетной испытательной части, именуемой, как это принято в войсках, в/ч 14332. Весь первый год был от начала до конца заполнен ежедневной боевой учёбой. Строевая и политическая подготовка, уставы, стрельбы, «хим-дым», физподготовка и марш-броски... Систематически – дневальная и караульная служба и, чего врагу не пожелаешь, наряды в солдатскую столовую. Четверым, с вечера и до утра, надо было начистить полную ванну картошки – на тысячу ртов. Сон в наряде – не более четырёх часов в сутки. И стимулом для работы была как раз возможность эти часы всё-таки поспать. Так нас учили безропотно переносить уставные «тяготы и лишения военной службы». Но такова была судьба всех новобранцев. «Старикам» делались всевозможные «нарядные» послабления и поблажки, и это казалось естественным, так как старослужащие уже получили свою «порцию лиха».
Ко второму году службы, после сдачи зачётов по спецподготовке, нас стали допускать к работе «на технике». Все новобранцы были назначены в соответствующие дежурные смены. Я попал во взвод обслуживания местной АТС, кросса, телефонного коммутатора и аппаратуры дальней связи. Служба стала и легче, и интересней, так как дежурные расчёты, заступая на свои технические посты, освобождались от совпадающей с их сменой ежедневной общей плановой муштры.
Мне повезло, что на службу попал уже двадцатилетним, «умненьким-разумненьким», имеющим специальное техническое образование. К тому же я всегда был дисциплинированным и инициативным, участвовал в выпуске стенной газеты и в художественной самодеятельности, даже солировал под аккомпанемент вокально-инструментального ансамбля нашей части. В армии мне очень помогли студенческий опыт общественной работы и комсорговские навыки. Всё это не осталось незамеченным и позволило довольно бойко перескакивать со ступеньки на ступеньку в прохождении младших командирских должностей. Ко времени демобилизации я занимал уже старшинскую должность техника дальней связи и носил лычки старшего сержанта.
В начале 1967 года я был избран секретарём комсомольской организации узла связи (на учёте – более ста человек). Это фактически освобождало меня от заступления в дежурные смены. И так как в подразделении не было штатного замполита, а политподготовка беспременно числилась в войсковых планах, в отсутствие офицеров (а они постоянно отзывались из подразделения на совещания, сборы, в наряды и пр.) я систематически проводил с личным составом политзанятия и политинформации. Благо, эрудиции хватало.
Узел связи имел хорошие воинские традиции и считался одним из самых престижных подразделений в части. Поставленная мною комсомольская работа вывела связистов по результатам социалистического соревнования в число лучших подразделений. В
1967 году я сам был награждён Почётной грамотой ЦК ВЛКСМ. Акцентирую на этом внимание потому, что, став «передовым» комсомольским секретарём, я не однажды бывал на различных сборах и комсомольских конференциях как в масштабе управления, так и соединения в целом. Это давало некоторый доступ к дополнительной информации, что было для меня особенно важным потому, что с юных лет я писал стихи, и хотя не делал систематических дневниковых заметок (а зря!), но кое-что всё-таки помечал и записывал. В нашем положении, когда запрещалось даже извещать родных о том, где ты служишь и чем занимаешься, а письма периодически подвергались выборочной перлюстрации, такой способ самовыражения отнюдь не приветствовался. И если бы что открылось, то непременно бы заинтересовало «особистов». Но, слава Богу, обошлось.
За годы службы как комсомольскому активисту мне дважды посчастливилось бывать в Музее боевой славы полигона на «Второй (гагаринской) площадке». Я не просто хлопал глазами у стендов, но не поленился выписать многое из истории соединения. Этому не препятствовали, так как подразумевалось, что комсорг должен «нести знания в массы». Этот бесценный материал сохранился, и теперь, по истечении сорока лет, когда давно вышли все сроки моей «подписки о неразглашении», считаю своим долгом поделиться с читателем.
Так как же Родина наша стала ведущей ракетной и космической державой?
ЭТО БЫЛО ТАК
Формирование ракетных частей в нашей стране началось в
1946 году, после выхода постановления Совета Министров о развитии в СССР реактивного вооружения. Директивой начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР от 13 мая 1946 года было принято решение о создании первой ракетной части – Бригады особого назначения резерва Верховного Главного командования.
Первые шесть ракет испытывались на полигоне «Капустин Яр» в Астраханской области. Начало было положено пуском 10 октября 1948 года баллистической ракеты «Р-1», разработанной в НИИ-88 (конструктор В. П. Глушко) по немецкому образцу «ФАУ-2». Этот тип ракеты в 1951 году был принят на вооружение, однако не устраивал политическое и военное руководство СССР из-за недостаточной максимальной дальности действия. Для создания ядерного щита стране нужны были ракеты, способные преодолевать огромные расстояния, более 6–10 тысяч километров за время в 30–35 минут.
К 1954 году в СССР был достигнут такой уровень развития ракетной техники, который позволил поставить вопрос о создании межконтинентальных баллистических ракет, искусственных спутников Земли и других космических аппаратов.
12 февраля 1955 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление о создании научно-исследовательского испытательного полигона (НИИП-5). Выбор пал на территорию Казахстана, где условия южных широт, безоблачность и ясность неба, развитая железнодорожная сеть, а также широкие незаселённые просторы полупустыни были наиболее благоприятными для проведения боевых испытательных работ.
20 мая 1955 года на небольшой разъезд Тюра-Там Кзыл-Ординской области высадилась первая оперативная группа в составе двух
офицеров – подполковника Н. И. Кузьменко, инженер-капитана
А. А. Белушкина – и 16 человек рядового и сержантского состава.
Директивой Генерального штаба Советской Армии от 2 июня
1955 года положено начало формированию головной войсковой части, которая выросла впоследствии в ракетное испытательное соединение. 2 июня стал днём рождения космодрома.
19 июня 1955 года к месту постоянной дислокации части прибыла оперативная группа командования и штаба НИИП-5 в составе семи офицеров, во главе с начальником штаба гвардии подполковником А. С. Буцким и начальником политотдела гвардии полковником
Н. М. Прошлецовым. Встретила их неоглядная степь, коричнево-серая, голая, пустая. На выжженных солнцем кызыл-кумских песках лишь изредка попадались седые островки ковыля да сиротливо покачивали ветками заморённые жарой кусты саксаула. В полдень температура достигала +40… +50 градусов в тени, к песку невозможно было прикоснуться, он раскалялся до 60-70 градусов. Ночью же температура падала до +5… +10 градусов по Цельсию. Так что в ночных караулах жарко не казалось, а зубы частенько выбивали дробь.
В короткий срок – несколько месяцев – в пустынную местность были направлены тысячи советских людей, чтобы решить задачу первостепенной государственной важности. Предстояло построить полигон, подготовить и провести испытание нового оружия – межконтинентальных баллистических ракет, которые позволили бы изменить соотношение сил на мировой арене в пользу СССР.
В июне 1955 года началось сооружение объекта «135» – первого стартового комплекса, ставшего впоследствии известным как «Гагаринский старт». Одновременно строился и жилой городок для первопроходцев космической гавани.
Возведением первого в мире космодрома руководил легендарный строитель генерал Георгий Максимович Шубников, построивший до этого известный мемориальный комплекс Трептов-парк в Берлине.
Все работы велись в атмосфере строжайшей секретности. «Легендой прикрытия» объекта стало название небольшого посёлка Байконыр в Джезказганской области. Выросший рядом со станцией Тюра-Там военный городок испытателей в разное время именовался по-разному: Москва-400, Ташкент-90, Кзыл-Орда-50, посёлок Заря, посёлок Ленинский, Звездоград, город Ленинск и, наконец, Байконур.
1956–1957 годы были самыми напряжёнными и трудными в истории полигона. Начавшиеся во второй половине 1955 года строительные работы в 1956 году приобрели широкий размах. Военные строители и воины-ракетчики, понимая значение создаваемого объекта, прилагали все силы к тому, чтобы вовремя выполнить поставленную задачу.
Много трудностей и лишений выпало на долю первопроходцев космического века. Нестерпимо жгло южное солнце, не хватало питьевой воды, «обычным делом» стали дизентерия и гепатит, несколько раз нависала угроза распространения холеры. Жили в землянках, бараках, палатках, железнодорожных вагонах. Но невероятно тяжёлые условия не сломили мужества и целеустремлённости советских воинов, веривших в конечный успех дела, ради которого они были здесь. Люди рыли нетронутую веками землю, о которую даже ковш экскаватора ломал стальные зубья. Глину и песок месили ногами, воевали с песчаными бурями. Не знали выходных, спали по четыре часа в сутки. Баня и чистое бельё считались здесь роскошью. Строили дома, тянули коммуникации, линии электропередач, закладывали первые метры уходящей в песчаные дали бетонной дороги.
В рекордно короткие сроки – через полтора года от начала работ – строители сумели сдать в эксплуатацию первый стартовый комплекс и МИК (монтажно-испытательный корпус), в котором производились сборка и технологические испытания ракеты «Р-7».
Первым начальником соединения был назначен генерал-лейтенант
А. И. Нестеренко. Уже 15 мая 1957 года полигон получил первое боевое крещение. В 19 часов, после доклада инженер-полковника Носова председателю Государственной комиссии о готовности к старту, инженер-подполковник Е. И. Осташёв нажал кнопку «Пуск», и мощный грохот ракетных двигателей потряс веками спавшую пустыню. Стартовала королёвская «семёрка» – «Р-7», первая ракета, способная нести ядерную боеголовку. Она просуществовала всего 109 секунд, но и это было великим достижением, открывающим грандиозные перспективы.
Следующие испытания ракеты, 9 июня и 12 июля, закончились
неудачей: первая отказала по причине заводского брака, а вторая взорвалась на активном участке полёта. Все неудачи детально анализировались испытателями и конструкторами во главе с Сергеем Павловичем Королёвым, вносились необходимые коррективы в конструкцию и делались соответствующие доработки – «ракету учили летать».
Четвёртый запуск модернизированной ракеты «Р-7», произведённый 21 августа, увенчался успехом. Головная часть достигла полигона «Кура» на Камчатке – в шести тысячах километров от места пуска, хотя после отделения и рассыпалась в воздухе. Это позволило ТАСС 27 августа 1957 года, после подтверждения результатов стрельб, сообщить об успешном испытании в нашей стране межконтинентальной баллистической ракеты (МБР).
В КОСМОС ПЕРВЫЕ ШАГИ
4 октября 1957 года весь мир был потрясён вестью из России: воинами-ракетчиками совместно с конструкторами и инженерами космодрома был запущен первый искусственный спутник Земли. Он просуществовал на орбите 92 дня, посылая в эфир легендарное «бип-бип»,
пока не сгорел в плотных слоях атмосферы.
С 1957 года личный состав соединения начал работы над решением проблем полёта человека в космос. Одновременно проводились запуски всё более совершенных искусственных спутников Земли. Эти достижения были результатом напряжённой работы наших ведущих учёных.
День 2 января 1959 года ознаменовался запуском межпланетной станции «Луна-1», ставшей первой искусственной планетой Солнечной системы. «Луна-2», которая стартовала 12 сентября 1959 года, достигла поверхности Луны и доставила на неё вымпел СССР, а космический аппарат «Луна-3», запущенный 4 октября 1959 года, облетел вокруг нашего ночного светила и передал на Землю снимки невидимой стороны Луны. Однако следующие два запуска наших «лунников», 15 и 17 апреля 1960 года, закончились авариями, и дальнейшие работы в этом направлении были временно приостановлены.
Однако успешно продолжались испытания космической техники и боевых МБР, что позволило советскому правительству в 1959 году принять решение о создании нового вида Вооружённых Сил – Ракетных войск стратегического назначения. Первым главнокомандующим Ракетными войсками был назначен выдающийся военачальник, прославленный герой Великой Отечественной войны, Главный маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин.
После успешного завершения серии испытательных запусков с манекеном «Иваном Иванычем» (так любовно его здесь окрестили) и с собачками Белкой и Стрелкой (19 августа 1960 г.), собакой Чернушкой (9 марта 1961 г.) и с собакой Звёздочкой (25 марта 1961 г.) было принято решение о полёте в космос человека. Ещё в марте 1960 года была тщательно подобрана группа молодых лётчиков-истребителей, которые начали космическую подготовку.
5 апреля 1961 года первая шестёрка космонавтов (Гагарин, Титов, Быковский, Николаев, Нелюбов и Попович) прибыла на Байконур. А 8 апреля на специальном закрытом заседании Государственная комиссия приняла решение, кто первым отправится в космос. 10 апреля на торжественной встрече членов Госкомиссии с космонавтами было объявлено, что для первого полёта в космос утверждён Юрий Гагарин (дублёром – Герман Титов).
День 12 апреля 1961 года положил начало новой эры в истории человечества. Человек, преодолев силу земного тяготения, вырвался в космос. И не случайно первопроходцем стал наш соотечественник – Юрий Гагарин. Смоленский паренёк, «вставший на крыло» в Саратовском аэроклубе, совершил первый в мире орбитальный космический полёт. Сто восемь героических минут в космосе, виток в 40 тысяч километров вокруг земного шара, голубой Планеты людей, – таков итог титанической работы на земле и в небе.
Долгие годы замалчивался один нюанс, связанный с возвращением Юрия Гагарина на Землю. Официально было объявлено, что первый космонавт планеты приземлился в спускаемом аппарате. На самом деле Юрий Гагарин катапультировался из спускаемой капсулы в специальном кресле и приземлился на обычном парашюте. Легенда о приземлении была вынужденным шагом: иначе советский космический рекорд могла не зарегистрировать Международная организация по аэронавтике. Космический аппарат «Восток» не имел системы обеспечения мягкой посадки, и потому остальные пятеро космонавтов, летавшие на кораблях «Восток-2»–«Восток-6», приземлялись подобным же образом: катапультированием. Новая, модифицированная серия кораблей «Восход» (первый запуск 12 октября 1964 года) уже была оснащена системой мягкой посадки спускаемого аппарата и обеспечена высокой степенью герметизации кабины, что подвигло к принятию конструкторского решения об отказе на всех этапах полёта от скафандров. Решения, как оказалось впоследствии, рокового.
Автору этих строк Юрий Гагарин особенно дорог тем, что он дважды мой земляк: родился под Смоленском, учился и мужал в Саратове. В судьбе Гагарина символически соединились издревле русская смоленская земля и великоволжские степные просторы земли саратовской. Ещё в юные годы я написал балладу о городе рождения и детства – Смоленске («Ключ-город»), одна из частей которой посвящена подвигу моего знаменитого земляка.
Вглядись: отчётливо видны
В замшелых письменах столетий,
В величье русской старины
Твои, Смоленск, крутые плечи.
И время бьётся у строки,
Победно устремляя в вечность
Твои Грюнвальдские полки –
Российской гвардии предтечи.
И время подтверждает вновь,
Не укрощая шаг саженный,
Исконно русскую любовь
Твоих сынов и поколений.
И вот уже гляди! Вот тот,
Кто первым на земле весенней,
Уйдя в космический полёт,
Шагнул в объятия Вселенной.
Чтоб Землю взглядом враз объять,
Чтоб возвеличить Человека,
Чтоб возвратиться и сказать:
Я твой, Земля! Я твой от века.
Я твой! В глазах моих цветёт
Смоленский лён бездонной ширью.
Сыновне чествую Россию,
Дарю ей первый свой полёт.
ПУТЬ В НЕИЗВЕДАННОЕ
Байконур стал точкой отсчёта, с которой мир вступил в космическую эру.
Много ярких событий космической эпопеи вписано в историю Байконура: первый групповой полёт, первый выход человека в открытый космос, первая в мире женщина-космонавт, осуществлённые впервые космическое маневрирование и сближение кораблей на орбите, стыковка двух космических аппаратов, исследование «Луноходом» нашего ночного светила и т. д.
Однако путь в неизведанное – это всегда преодоление и риск. Выкрикнув лихое «Поехали!», пошёл на осознанный риск Юрий Гагарин. И именно в этом его героизм. Через шесть лет, пережив испытания мировой славой и всеобщим почитанием, первый космонавт стал дублёром друга своего, Владимира Комарова, при первом пилотируемом испытании нового космического корабля «Союз». Полковник Комаров испытывал судьбу во второй раз, будучи к этому времени самым опытным из космонавтов. Последовавшее заявление ТАСС было для нас, несведущих: «Первый испытательный полёт нового космического
корабля «Союз-1»… Владимир Михайлович прекрасно знал, что летит он на четвёртом «Союзе», а беспилотные испытания первых трёх фактически закончились неудачей. Последний, третий корабль, официально названный спутником серии «Космос», хотя и вернулся на Землю, но отнюдь не по расчётной траектории.
Первый старт «Союза» под кодовым названием «Космос-133» состоялся в конце ноября 1966 года. С интервалом в сутки должен был стартовать второй беспилотный «Союз» для обеспечения автоматической стыковки кораблей на орбите. Но второй запуск отменили, так как технические неполадки не оставляли никаких шансов на успех. В довершение неурядиц выяснилось, что корабль должен сесть на чужой территории, и поэтому он был уничтожен «системой аварийного подрыва объекта».
Судьба второго «Союза» сложилась ещё более нелепо. На этапе предпусковой подготовки несанкционированно сработала «система аварийного спасения корабля» (САС). Сам спускаемый аппарат был «отстрелен», что вызвало пожар и взрыв ракеты-носителя прямо на стартовой площадке. Этот взрыв буквально разворотил старт, погибли нескольких человек из состава боевого расчёта. 14 декабря 1966 года я стал невольным свидетелем этой трагедии. Всё произошло на старте соседней космической площадки («Тридцать первой»), которая находилась в пределах прямой видимости от нашей жилой площадки («Сорок третьей»).
Однако к 50-летию Октября надо было непременно рапортовать партии и правительству о новых достижениях и победах, более того, США шли по пятам, форсированно гнали свою космическую программу и были близки к тому, чтобы вырваться вперёд, пообещав «отправить в ближайшее время астронавтов на Луну». В этих условиях робкие возражения о неготовности к пилотируемому полёту не получили серьёзной поддержки в Правительственной комиссии. Сторонники пилотируемого запуска рассчитывали на опытность космонавта Владимира Комарова, знавшего «Союз» буквально «до винтика» и готового взять на себя управление кораблём в случае, если откажет техника.
Ранним воскресным утром 23 апреля 1967 года в 5 часов 35 минут (3.35 по московскому времени), незадолго до подъёма, нас разбудил грохот над головой. Бросились к окнам, знали – это пилотируемый космический запуск, однако низкая облачность не позволила по традиции проводить ракету взглядом, как бы напутствуя её. Через сутки, на следующее утро, ждали второго пуска с космонавтом. Но весь первый день ТАСС упорно отмалчивался, второго пуска не последовало. По площадке поползли слухи, что пуск неудачный и космонавт погиб...
Только через день пришло траурное сообщение ТАСС: «Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают, что 24 апреля 1967 года при завершении испытательного полёта на космическом корабле «Союз-1» трагически погиб один из первых покорителей космоса, талантливый испытатель космических кораблей, член КПСС, лётчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, инженер-полковник Комаров Владимир Михайлович.
Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР выражают глубокое соболезнование семье погибшего».
Связисты – народ информированный, и трагедия постепенно стала обрастать подробностями. Трудности возникли с первых минут после запуска. Не раскрылось левое крыло солнечных батарей. Питание аппаратуры оказалось рассимметрированным и недостаточным, отказали системы ориентации. Владимир Комаров как никто понимал своё положение, но не терял самообладания и сутки боролся с почти
неуправляемой машиной. Запуск второго «Союза» был отменён. Стояла задача: как возвратить первый корабль на Землю? Поскольку автоматика не работала, космонавт взял всё управление на себя. По рекомендациям с Земли, вручную, «на глазок» осуществив ориентацию корабля и коррекцию траектории, Комаров в расчётное время включил двигатель на торможение. Этого на орбите ещё никто не делал. Управляемый спуск оказался заблокированным, и «Союз» перешёл на траекторию баллистического (неуправляемого) спуска.
Дальнейшие детали судьбы корабля и космонавта я узнал совсем недавно из статьи «Космонавт был обречён», опубликованной в газете «Труд» (№ 43 от 10 марта 2004 г.). Руководитель научно-технического центра ЦНИИ машиностроения Владимир Ходаков вспоминает: «Казалось, всё самое трудное осталось позади. Но через несколько минут произошло непоправимое. На 7-километровой высоте не вышел основной парашют, а запасной не наполнился воздухом… Спускаемый аппарат с огромной скоростью врезался в землю, зарылся глубоко в грунт. Произошёл взрыв, начался пожар…» О той страшной картине гибели Комарова даёт представление запись в дневнике генерала Каманина: «Через час раскопок (на месте катастрофы) мы обнаружили тело Комарова среди обломков корабля. Первое время было трудно разобрать, где голова, где руки и ноги. По-видимому, Комаров погиб во время удара корабля о землю, а пожар превратил его тело в небольшой обгорелый комок размером 30 на 80 сантиметров…».
Как любое большое и новое дело, как всё, что совершается впервые, освоение космоса не обходится без неудач, трагедий и потерь. Природа надёжно хранит свои тайны, и только мужество, только непомерный труд, граничащий порой с самопожертвованием, позволяют раскрыть эти тайны и поставить их на службу людям.
Первый выход человека в открытый космос в марте 1965 года чуть было не закончился трагедией. Скафандр Алексея Леонова, не имеющий достаточной жёсткости, в безвоздушном пространстве из-за перепада давления неожиданно раздулся и не позволял космонавту при возвращении проникнуть в шлюзовую камеру корабля «Восход-2». Остававшийся на борту командир экипажа Павел Беляев в случае неудачи обязан был оставить Алексея Леонова навечно в открытом космосе и возвращаться на Землю в одиночестве. Сегодня возможность такого поворота событий подтверждается разными источниками, хотя самому Алексею Архиповичу очень не хочется в это верить. Но то было трагическое и нелёгкое решение Земли. Спас положение сам Алексей Леонов, принявший единственно правильное в сложившейся ситуации решение: продышать некоторое время чистым кислородом, чтобы вымыть азот из крови и избежать её закипания при снижении давления внутри скафандра. Так ему удалось в два раза сбросить внутрискафандровое давление. Скафандр сжался, что и позволило космонавту ценой нечеловеческих усилий войти обратно в шлюзовую камеру корабля, но не ногами, как следовало, а головой. Как потом Леонову удалось перевернуться, чтобы закрыть наружный люк, он сам не мог понять, видимо, жажда жизни заставила сложиться вдвое.
Перед посадкой космонавтов поджидал ещё один пренеприятный сюрприз: отказала система ориентации корабля на Землю, необходимая для включения тормозных двигателей. Экипажу пришлось совершить дополнительный, 18-й виток вокруг Земли, чтобы подготовиться к работе вручную. Взяв управление на себя, они благополучно совершили спуск в ручном режиме. Приземлились, однако, в глухой тайге, в 180 километрах от Перми, в лютый не по-весеннему мороз, от которого никак не спасала лёгкая космическая одежда. Спасибо группе поиска – не дали окончательно замёрзнуть. Вертолётчики, обнаружив экипаж «Восхода-2» и осознав, что приземлиться негде, сбросили космонавтам свою меховую одежду и обувь. Силами местного населения были организованы вырубка просеки, а затем (через двое суток!) эвакуация экипажа на лыжах.
В октябре 1976-го космонавты Вячеслав Зудов и Валерий Рождественский приводнились на покрытое ледяным крошевом озеро Тенгиз – ночью, в снегопад, без связи с поисковой службой…
Такие вот непредвиденные «приключения» ожидают порой первопроходцев…
Первое испытание пилотируемого корабля «Союз-1» 23–24 апреля 1967 года – первая горькая утрата для человечества. Погиб самый опытный из космонавтов – инженер-полковник Владимир Комаров.
Первая стыковка корабля «Союз-11» и модуля «Салют» с образованием обслуживаемой орбитальной научной станции 7 июня
1971 года – и опять невосполнимые потери. 30 июня при возвращении на Землю после 23-дневного полёта на траектории снижения неожиданно произошла разгерметизация спускаемого аппарата, и весь воздух моментально вытек в вакуум. Космонавты Добровольский, Волков и Пацаев были без скафандров и погибли от удушья. Это трагическое событие произошло с дублирующим экипажем, которому предстояло лететь на следующем «Союзе». Основной экипаж (Леонов, Кубасов и Колодин) был снят за три дня до старта, так как у Валерия Кубасова медики обнаружили грипп. Так судьба в очередной раз проявила благосклонность к Алексею Леонову, пощадив его.
После трагедии с экипажем «Союза-11» скафандр снова стал непременным рабочим облачением космонавтов.
ДЕНЬ ПАМЯТИ
Об одном трагическом эпизоде из истории полигона я узнал, только перелистав страницы боевого пути своей войсковой части 14332, сформированной на основе 347-го Краснознамённого ракетного полка.
24 октября 1960 года произошла первая в мире и самая крупная в истории ракетостроения авария. При подготовке к пуску межконтинентальная баллистическая ракета «Р-16» (8К64) конструкции академика Янгеля взорвалась на старте («Сорок первая площадка»), когда этого никто не мог ожидать. Из-за нарушения технологического цикла предстартовой подготовки произошёл самопроизвольный запуск двигателей второй ступени. Мощный реактивный поток, как автогеном, вспорол огромную первую ступень ракеты. Последовал взрыв, разлив 120 тонн компонентов ракетного топлива, и всё в округе заполыхало адовым огнём. Температура в эпицентре взрыва достигала трёх тысяч градусов. Асфальтовое покрытие стартовой площадки превратилось в вязкое кашицеобразное месиво, не позволяющее вытянуть сапог. Люди оказались в смертельной ловушке. Советские Вооружённые Силы и наука понесли тяжёлые потери. В пламени погибли
74 человека (по другим данным – около и более ста). В том числе маршал Ракетных войск М. И. Неделин, следивший за ходом работ в
20 метрах от старта. Многие из участников испытаний, получив серьёзные ожоги и отравления, умерли в госпитале или остались инвалидами. Четыре дня спустя в центральных газетах было опубликовано сообщение ТАСС, в котором извещалось о гибели маршала и сопровождавших его лиц в авиационной катастрофе. Да, все аварии и потери у нас тогда были строго засекречены, хотя теперь очевидно, что 1960 год (с учётом фатального стечения обстоятельств в «лунной космической программе») оказался в истории полигона Байконур самым неудачным и даже трагическим. Сегодня на месте той ужасной аварии, на пустующей «Сорок первой площадке» установлен обелиск с именами всех погибших при испытаниях первой ракеты «Р-16».
День 24 октября оказался роковым в истории Байконура. Ровно через три года, день в день, из-за пожара в шахтной пусковой установке площадки 70, на глубине около 30 метров, снова погибли, сгорев заживо, восемь испытателей. Жертвы этих трагедий захоронены в двух братских могилах на скорбном мемориале Байконура, который по злой иронии судьбы назван «Площадкой номер тринадцать».
Историю трагических событий 24 октября 1963 года в шахтном пусковом стволе площадки 70 помог мне восстановить их участник, ветеран космодрома майор в отставке (в те дни старший лейтенант-заправщик) Меньшиков Юрий Михайлович.
Завершался этап монтажно-испытательных работ на последнем, третьем стволе А шахты, где была установлена учебная ракета «Р-9А» («8К75»), работающая на компонентах: керосин (топливо) – жидкий кислород (окислитель). Стволы Б и В шахтной пусковой установки уже были введены в строй ранее. Командование утвердило очень плотный график завершения работ и сдачи всей шахты в эксплуатацию. Поэтому личный состав воинской части 44083 и командированные для сдачи представители разработчика и промышленности вели работы в две-три смены, не считаясь со временем.
В 23 часа 10 минут 23 октября был завершён один из самых сложных этапов испытаний – заправка с последующим сливом ракетного горючего. Жидкий кислород нагнетается в двигательную систему при температуре минус 183 градуса по Цельсию, при этом металл стальных коммуникаций доставки отчаянно трещит от напряжения. Специалисты знают, что заправочные работы часто сопровождаются неизбежными утечками кислорода разной степени интенсивности. Потому работы были прерваны до утра, чтобы сооружение достаточно
проветрилось средствами вентиляции.
Утром работы в сооружении полагалось начинать после обязательного проведения замеров загазованности помещений и только при условии отсутствия превышения допустимых норм. Приборного экспресс-метода замеров загазованности тогда ещё не существовало, и сам замер был процессом рутинным и длительным. Химики-лаборанты запропастились где-то со своими склянками-пробирками, и про них в спешке, разумеется, забыли. Каждая команда с рассветом приступила на своём участке к демонтажу рабочего макета ракеты, с тем чтобы установить в шахте штатное изделие «8К75».
Работы шли одновременно на нескольких уровнях многоэтажного 50-метрового сооружения шахты. Лифт то и дело сновал вверх и вниз, доставляя людей, инструмент, оборудование. И никто не обращал внимания на то, что в шахте дышалось особенно легко – кислорода было в избытке…
На 30-метровом ярусе седьмого этажа на системах телеметрии работали майор Ковальский, лейтенант Щербаков и гражданский представитель КБ транспортного и химического машиностроения Кулагин. В одном из двух герметичных взрывозащищённых светильников погасла лампа. Стало темновато. Расторопный лейтенант Щербаков с молодой беспечностью развинтил и раскрыл плафон, собираясь заменить перегоревшую лампу. Обесточить систему освещения, конечно же, никто не подумал. При ввинчивании лампы в патрон малой искры хватило, чтобы гигроскопичное «хэбэ» лейтенанта, вобравшее в себя свободный кислород окружающей среды, вспыхнуло факелом. «Человек горит!..» – Иван Иванович Кулагин бросился было сбивать пламя – и моментально превратился во второй факел. Майор Ковальский в панике ринулся в лифт и, поднявшись наверх, устроил большой шум.
«Пожар! Внизу пожар!» – понеслось по этажам и помещениям огромного сооружения. Пламя моментально перекинулось на оплётки кабельных сетей, повис липкий чёрный смог от горящих полимеров. Ядовитые клубы дыма обволакивали и заполняли помещения. Люди работали без противогазов. Кто-то успел покинуть свои рабочие места, кто-то замешкался. Начались шум и всеобщая неразбериха. Паника и несогласованность действий в критических ситуациях чаще всего ведут к катастрофе.
Действуя по инструкции, начальник группы подполковник Николай Васильевич Жаров с сержантом Соловьёвым и лифтёром рядовым Муртазиным, вооружившись огнетушителями и противогазами, забежали в лифт и стали спускаться к месту возгорания. Однако прежде чем тушить горящие кабели, их необходимо было обесточить…
В пультовой, на другом конце сооружения, куда успел добежать майор Ковальский, принимается решение полностью снять электропитание. Действуют опять же вроде бы по инструкции. При этом лифт с людьми зависает на большой глубине, и они оказываются обречёнными.
Выясняется, что на шестом этаже шахты остались забытыми военнослужащие команды сжатых газов – капитан Николай Котов, лейтенант Владимир Соловьёв и рядовой Александр Гудимов. Были они, конечно же, как и все, без противогазов. А огонь стремительно стал распространяться по кабельным каналам на все этажи сооружения. В таких случаях всё решают не часы, а минуты. Подобная же ситуация сложилась много позже, при пожаре на Останкинской телебашне. Тогда, 27 августа 2000 года, тоже не смогли предотвратить стремительного распространения огня по кабельным трассам сверху вниз от ресторана «Седьмое небо» и тоже погибли люди.
Главный (Сергей Павлович Королёв) тяжело пережил трагедию в пусковой шахте. По результатам работы аварийной комиссии были приняты конструктивные и организационные меры, исключающие подобные катастрофы впредь. Были перестроены шахтные сооружения, разработана и введена в строй система сквозного дистанционного контроля загазованности. Внедрены аварийные люки, соединяющие все многоуровневые помещения пусковых шахтных сооружений.
С тех пор на Байконуре 24 октября не проводятся никакие пусковые или испытательные работы, а этот день объявлен Днём памяти.
ПАЛЬМЫ В ПОЛУПУСТЫНЕ
Плотная завеса секретности вокруг НИИП-5 была на официальном уровне несколько приподнята, когда в рамках проведённой советскими спецслужбами операции «Пальма-1» 25 июня 1966 года на полигон вместе с политическим руководством страны неожиданно прибыл президент Франции генерал де Голль. Два успешно проведённых при нём пуска (спутника «Космос-122» и МБР «Р-16У» из шахты площадки 60) не оставляли никакого сомнения в ракетно-ядерной мощи Страны советов. Президенту Франции была продемонстрирована карта с нанесёнными целями противника на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств. Париж на ней был помечен жирным крестом. На вопрос де Голля «дорогой Леонид Ильич» откровенно разъяснил, что столица Франции входит в число объектов первоочередного ракетно-ядерного удара по причине нахождения в ней штаба НАТО. Такая доверительность должна была укрепить Францию в её решении о выходе из военной организации Северо-Атлантического альянса, прозвучавшем в заявлении правительства в начале марта. Во время июньского визита Шарля де Голля в СССР была подписана советско-французская декларация, в которой обе стороны высказались за разрядку напряжённости между Западом и Востоком. В итоге этот визит стал поворотным моментом в отношениях между СССР и Французской Республикой. Буквально через несколько дней штаб-квартира НАТО была перенесена из Парижа в Брюссель.
Политические цели преследовались руководителями СССР и тогда, когда в промозглые облачные дни 19–21 октября 1966 года (операция «Пальма-2») военно-космический полигон посетили главы восьми стран Варшавского Договора. Операции «Пальма-3» (23–24 октября 1969 г.) и «Пальма-4» (8–9 октября 1970 г.) продемонстрировали возможности Байконура президенту Чехословакии Людвигу Свободе и новому президенту Франции Жоржу Помпиду. Но это ничуть не поколебало жёсткий режим секретности, предписанный личному составу воинских частей.
НИКТО ИЗ НАС НЕ БЫЛ ГЕРОЕМ
1 сентября 1967 года, в День части, на территории площадки № 43 был открыт памятный монумент