«Между Питером и Ленинградом»
| Вид материала | Интервью |
- Экономистом Питером Друкером как не имеющая закон, 393.11kb.
- Сочинение на тему: «Страшные годы войны- грозные годы блокады», 55.96kb.
- -, 1144.3kb.
- Конкурс знатоков истории Великой Отечественной войны. Цель, 73.21kb.
- Реферат на тему: “Изображение деревни в романе Ф. А. Абрамова, 64.13kb.
- Конкурс знатоков истории «Ленинград город герой», 292.57kb.
- Юрий Ротенфельд "На пороге третьей мировой, 51.32kb.
- Говори меньше. Скажи больше, 749.19kb.
- 1. Мотивация и стимулирование трудовой деятельности, 73.63kb.
- Имя собственное в поэтике яна сатуновского, 294.65kb.
– Разумеется, все мои герои – саратовцы!
– А они – реальные люди или вымышленные персонажи?
– Моя пьеса – это художественное произведение, и, конечно же, все герои –вымышленные. Но в этих собирательных образах присутствуют отдельные черты моих друзей, родственников и знакомых. И даже мои собственные… Единственный персонаж, которого я списала один в один, – это кот Пузик, прототипом которого является кот моих друзей, Евы и Андрея.
– Вы довольны воплощением вашего произведения на сцене театра драмы?
– Очень! Меня очень порадовал спектакль, он вполне соответствует духу и смыслу моей пьесы. Герои получились объёмными и яркими. я довольна спектаклем и благодарна всем, кто принял участие в его создании.
– Какие планы строите на будущее?
– У меня всегда один и тот же план: заниматься любимым делом, потихонечку писать новые пьесы…
– Скажите, Ксения, а что вам помогло добиться успеха в таком молодом возрасте, на таком сложном и неженском поприще? Наверняка ведь есть люди, которые пишут, и пишут старательно, но не так счастливы в судьбе…
– Вы использовали очень правильное слово – «судьба». Думаю, это простое везение и никаких моих особых заслуг в этом нет. Разумеется, я честно, ответственно и изо всех сил работаю, но несколько раз в жизни мне крупно везло – это правда… Вот и эту постановку моей пьесы в театре драмы я считаю большим везением!
– Расскажите о других подарках судьбы.
– Я могу с точностью до минуты сказать, когда со мной случилось самое главное везение: 4 ноября 1978 года, примерно в пять часов дня. В этот момент я появилась на свет – и именно у моих родителей, а не у кого-нибудь ещё. Мне очень повезло с семьёй, и это главное везение в моей жизни. Мне повезло со страной – несмотря ни на что, я рада, что родилась именно здесь. Повезло с языком и культурой, к которой принадлежу. Думаю, что родители, родина и язык – это три самых главных везения в моей жизни.
– А как вы считаете, повезло ли вам со временем? Ведь «времена не выбирают, в них живут и умирают». И всё же, вы довольны своей эпохой?
– Ну, я же не идиотка, чтобы перебирать: эту эпоху не хочу, хочу другую! Я принимаю её такой, какая она есть. Это время мне нравится, потому что оно моё и другого времени у меня не будет – как известно, «из Истории не выскочишь». Кроме того, оно всё-таки не такое тяжёлое, какой была вся история России ХХ века. Время относительно «вегетарианское», наступила какая-то передышка… Слава Богу, нет войны, репрессий, голода и эпидемий. А для России это уже неплохо. А с экономическим кризисом и всем остальным, надеюсь, как-нибудь справимся…
– Чем продолжилась череда ваших везений?
– Однажды у меня в голове что-то щёлкнуло, и я совершенно неожиданно для самой себя начала писать. Писала, писала… и вдруг – главная премия на Всероссийском конкурсе драматургии «Действующие лица», которую я получила в 2004 году за пьесу «2х2=5». До этого момента, до 1 ноября 2004 года, о том, что я драматург, знали только мои близкие и друзья. А с этой премии началась моя какая-никакая, но уже профессио-нальная карьера: публикации, постановки, поездки, знакомства…
– Следующая удача?
– Конечно, знакомство со Станиславом Сергеевичем Говорухиным. Он прочёл мою пьесу, она ему понравилась, и он предложил мне написать для него сценарий. Я с детства знаю и люблю его фильмы, так что можете себе представить, как я была поражена!.. И даже если бы из нашего сотрудничества ничего не получилось, я всё равно была бы благодарна судьбе за знакомство с ним. Он мудрый и обаятельный человек, и с ним безумно интересно общаться!
– О чём ваш сценарий?
– Моя пьеса «2х2=5» состоит из фрагментов, никак не связанных между собой. Станиславу Сергеевичу понравился один из них: две сестры и молодой человек на кухне. Он предложил мне использовать этот маленький кусочек в качестве завязки и придумать, что случилось с героями дальше. Я придумала, написала, и сейчас он приступил к съёмкам фильма.
– А вообще вы часто бываете в Москве?
– Довольно часто. Это не всегда связано с работой – бываю по различным театральным делам или просто приезжаю в гости. В середине октября ездила на Форум молодых писателей России, который проводится ежегодно в подмосковных «Липках». Его организует фонд СЭИП, возглавляемый Сергеем Филатовым. Там собираются молодые (строго до 35 лет!) прозаики, поэты, драматурги, критики, переводчики со всей страны. Я езжу туда уже не первый год, и мне там всегда очень интересно: мастер-классы, лекции, творческие встречи с известными писателями и поэтами, в том числе – с живыми классиками. Особое место на форуме, конечно, занимает личное, неформальное общение. Именно так и формируется творческая среда! Все мои литературные знакомства – оттуда. А в некоторых случаях знакомство уже переросло в дружбу…
– Где ещё идут ваши пьесы помимо Саратовского театра драмы?
– В московском театре «Школа современной пьесы» идёт спектакль «2х2=5». Преподаватели различных театральных вузов выбирают мои пьесы в качестве учебного материала для своих студентов и ставят по ним дипломные спектакли (Челябинск, Томск и др.). Пьесы, особенно детские, активно ставят студенческие и школьные драмкружки, студии… В июне небольшой детский русскоязычный театр в Чикаго поставил мою пьесу «Розовый Бантик». Приятно!
– А вам доводилось бывать в Америке?
– Да, весной я ездила в Америку по приглашению Принстонского университета, в рамках проекта «Открытый мир». Нас, четырёх молодых российских драматургов, профессора, аспиранты и студенты кафедры славистики принимали как дорогих гостей. Эта поездка была интересной и полезной, я привезла оттуда массу впечатлений! Но ещё больше – из Индии, где провела всю прошлую зиму: гостила у брата, который там живёт и работает. Он – уникальная личность: окончил филфак нашего университета, блестяще выучил английский язык – специально, чтобы путешествовать. Для начала, пока учился в университете, объездил автостопом всю Россию. А потом – понеслось!.. Влад проехал всю Юго-Восточную Азию: Китай, Непал, Бирма, Таиланд, Вьетнам, Камбоджа… В итоге осел в Индии, в Гоа. Индия прекрасна хотя бы тем, что у них +35 тогда, когда у нас –35. Я была как раз в тропической её части: кокосовые пальмы, пляжи, океан… И, конечно, древности. Мне интересны индийская культура, древние храмы, развалины, раскопки… Я побывала в Эллоре и Аджанте, Хапми, Гокарне и других удивительных местах.
– Поделитесь своими впечатлениями поподробнее.
– В Индии я провела всю зиму, почти три месяца. В конце ноября из Москвы я прилетела в Мумбаи, лететь туда – всего лишь 6 часов. Это ближе, чем до Красноярска. В Москве шёл снег, а в Мумбаи было +30, солнце, пальмы, стайками летали попугайчики… Именно в те дни в городе происходили трагические события. Террористы захватили часть Мумбаи: отель «Тадж-Махал», вокзал «Виктория», атаковали аэропорт, расстреляли посетителей одного очень популярного среди иностранцев кафе… Фактически в Мумбаи шли боевые действия. Индийская полиция и спецназ освобождали город. Но у меня уже билеты были на руках, так что деваться было некуда. Если бы я прилетела на два дня раньше, попала бы в самый разгар этих кровавых и печальных событий. Но мне повезло: я прилетела на следующее утро после того, как город был освобождён от террористов. Мумбаи в это утро был тихим, напряжённым, с траурными фотографиями погибших спецназовцев – и немноголюдным, что очень странно для Индии…
– Какие места в Индии произвели на вас наибольшее впечатление?
– В эту поездку – Эллора и Аджанта. Это древние, уникальные места, они находятся недалеко от Аурангабада. Мы поехали туда на поезде из Мумбаи. Эллора знаменита огромным храмом Кайлаша. В нём несколько уровней, много помещений, галерей, он весь покрыт барельефами, на которых изображены сцены из «Махабхараты» и «Рамаяны», там стоят статуи и колонны, украшенные каменной резьбой… И всё это высечено из цельной скалы – не выстроено, а именно высечено много веков назад. То есть индийский храм построен по принципу Микеланджело: «Отсекать всё ненужное!» Совершенно не укладывается в голове, как можно было это всё высечь вручную…
Аджанта – это ещё более потрясающее место. Представьте себе: огромная подковообразная скала, у подножия которой протекает река, заросшая зеленью. А посередине, вдоль всей скалы, высечены буддийские пещерные храмы. Когда-то здесь располагался огромный буддийский монастырь. В пещерах – статуи, колонны, резьба… То есть всё тоже высечено вручную. А самое удивительное в Аджанте – её знаменитые росписи. Стены нескольких пещер покрыты яркими, удивительными росписями на сюжеты из жизни Будды. До сих пор непонятно, как вообще расписывали стены, чем в это время освещались пещеры – это одна из загадок Аджанты. Ведь факелы и костры использовать нельзя: в закрытой пещере можно было просто задох-нуться от дыма и закоптить сами росписи. Есть предположение, что на дно пещер наливали воду, которая отражала свет солнца, падающий от входа. Сами росписи – очень искусные, тонкие, они сложны сюжетно, имеют большую философскую глубину. Скорее всего, стены расписывали сами буддийские монахи. В этих пещерах потрясающая энергетика. В Индии есть понятие «шанти» – то есть мощная, позитивная, священная энергетика. Аджанта – это шанти-место.
– В Индию ещё многие едут и просто отдыхать…
– Да, и едут, как правило, в Гоа – я там тоже провела какое-то время. Гоа – это один огромный пляж. Это самый маленький штат Индии, самый богатый, туристический и европеизированный. В Индии каждый штат, по сути, отдельная страна. Поэтому в Индии несколько десятков государственных языков… Если вся остальная Индия была английской колонией, то Гоа был колонией португальской. Португальцы были католиками и очень активно, в отличие от англичан, обращали в свою веру местных жителей. Поэтому среди жителей Гоа до 40 процентов христиан, и самые распространённые там фамилии – Перейра, Санчес и Десуоза. И среди кокосовых пальм стоят огромные белые католические соборы... А в 60-е годы прошлого века Гоа был облюбован хиппи, которые приехали туда из Европы и Америки и там остались. Тогда Гоа был хипповым раем на земле: вечное лето, океан, пальмы, рыбацкие деревушки и всё очень дёшево… Несмотря на то, что сейчас Гоа стал туристическим, атмосфера «прихиппованности» сохранилась. Люди занимаются йогой, пропадают на транс-пати или просто валяются на пляже и курят траву. Рай для ленивцев…
– А какой из индийских храмов вам особенно запомнился?
– Мы ездили в Гокарну – это один из священных городов Индии, центр шиваизма, то есть поклонения Шиве. Здесь стоит огромный храм, посвящённый Шиве – Махабалишвар. Индусы очень приветливы, доброжелательны, и, если соблюдаешь простейшие правила в отношении одежды и поведения, они тебя радостно пустят в свой храм. Но в стране есть несколько самых священных храмов, куда из соображений ритуальной чистоты не пускают иностранцев. Один из них – Махабалишвар, потому что там находится самый священный в Индии шивалингам – сакральный символ Шивы. Однако раз в году, в день рождения Шивы, сюда пускают всех, даже и иностранцев – но в этот день здесь собирается такая толпа, что всё равно не попасть. Территория вокруг храма тоже священна, и специально для не очень воспитанных иностранцев здесь висят таблички на английском с просьбой не шуметь и не курить. Рядом – тоже очень древний храм Ганеши, слоноголового сына Шивы. Это самый любимый всеми индусами бог – весёлый, добрый, сладкоежка, любитель танцев. Он отвечает за благосостояние и путешествия – повелевает препятствиями. Хочет – убирает, хочет – ставит препятствия на пути человека. Мне он тоже очень дорог: ведь Ганеша ещё и покровитель всех пишущих! А за рекой находится храм богини Кали, покровительницы погребальных обрядов. У индусов принято кремировать покойного, и это осуществляется как раз возле храма Кали. Труп укладывается на специальную подставку, обкладывается дровами и сжигается. После сожжения кости собирают и сбрасывают в общий колодец, а прах опускают в реку…
– И в этих реках купаются?
– Река в Гокарне впадает в море, и купаться там вообще нельзя – город же священный. Да и в других местах индусы особо не купаются. Даже в Гоа разве что дети могут плескаться в воде. Ну и рыбаки, понятное дело… Крайне редко можно увидеть молодых девушек и парней – но в этом случае они купаются в одежде. Ни плавок, ни купальников… да и плавать-то немногие умеют. Нет, есть, конечно, в больших городах богатые и европеизированные индусы, которые и купальник могут надеть, и в бассейн нырнуть – но вообще-то это исключение из правил.
– Пришлась ли вам по вкусу индийская кухня?
– Да, она мне нравится – немного островата, правда, но быстро привыкаешь. Кухня в Индии традиционно вегетарианская: где-нибудь в Мумбаи вы садитесь в кафе, вам подают меню – и там на 15 страницах вы не найдёте ни одного рыбного или мясного блюда. Но не в Гоа, конечно, – там очень много рыбы и морепродуктов. Главное блюдо индийской кухни – это тали: вареный рис, к которому подаются в мисочках различные тушёные овощи, острые соусы, простокваша, лепёшки… Очень люблю панир – кусочки пресного сыра, тушённые с овощами и специями. Наны и чапати – очень вкусные лепёшки. Ну, и чай – это отдельная тема. Индусы варят чай в молоке, с сахаром и специями. По улицам, в поездах ходят разносчики с бидончиками и продают этот чай, очень дёшево, и он такой вкусный! Мы пытались сварить такой чай сами, но ничего не получилось. И в Индии, конечно, безумно вкусные молочные продукты – все. Казалось бы, обычное молоко или дахи, то есть простокваша, – но… это нечто!
– Ксения, а какое ваше самое сильное впечатление от этой страны?
– На русский взгляд, специфика Индии ощущается даже в небольшом городе, не говоря уже о Мумбаи, Дели или Калькутте: в Индии очень много людей. Люди там – ну просто везде! Сейчас, по официальным данным, в стране проживает миллиард с четвертью – хотя на самом деле больше. А в России живёт 145 миллионов. Вот и представьте… Наш проспект летним вечером – это маленькая тихая улочка Мумбаи. Когда я прилетела в Россию и ехала на автобусе из Шереметьево в Москву, я не могла понять: что-то, наверное, случилось – почему на улицах почти нет людей? Причём при бешеном уличном движении в Индии практически нет никаких дорожных знаков и светофоров. Во всем Мумбаи я увидела только два светофора, и то один из них не работал. Сигналами, криками и жестами, высовываясь из машины, водители показывают друг другу, кто куда едет. И никаких аварий! Никакой агрессии – люди просто общаются на дороге. Вперемешку с машинами едут запряжённые буйволами повозки, идут козы, люди сами катят тележки – и ничего страшного не случается… Это потому, что индусы – крайне доброжелательные люди. Когда мы с братом гуляли по центру Мумбаи, мы были единственными белыми людьми в толпе, и на нас все оборачивались, глазели, раскрыв рот, но в этом не было никакой агрессии, были только детский интерес и любопытство. Правда, несколько утомительные для нас…
– Как сложился год после приезда из экзотических мест?
– Я поехала дальше! В апреле я полетела в Америку. В рамках программы «Открытый мир», которую основали академик Дмитрий Лихачёв и директор библиотеки Конгресса Джеймс Биллингтон, меня и ещё трёх молодых российских драматургов на две недели свозили в США. Нас пригласил Принстонский университет, и мы жили в Принстоне и в Нью-Йорке. Принстонский университет – один из самых знаменитых в мире. В первую очередь это центр физико-математических исследований, основы которых заложил сам Альберт Эйнштейн… Поразил меня в университете большой арт-музей. Заходишь в зал, а там на стене висят в ряд Ван Гог, Гоген, Модильяни, Сезанн… Разумеется, подлинники. Огромный подвальный зал античного искусства… Если продать те ценности, которые находятся в музее, то можно построить ещё один такой же университет. Все эти сокровища Принстон получил в дар от своих выпускников. Они преимущественно люди небедные и, делая блестящую карьеру, не забывают свою альма-матер. Да, обучение в Принстоне очень дорогое. Но примерно 40 процентам студентов либо полностью, либо частично обучение оплачивают различные благотворительные фонды и организации – разумеется, это все очень одарённые ребята… Главное, самое старое здание университета увито плющом и увешано табличками с годом выпуска студентов. Каждый выпуск сажает свой плющ, и по тому, как он разросся, можно судить, как у них обстоят дела… Студенты – люди суеверные. Они никогда не ходят через красивые кованые центральные ворота, потому что есть поверье: пройдёшь под ними – никогда не защитишься.
– А где ещё вы побывали, кроме Принстона?
– Один день мы провели в Филадельфии. Дженнифер Уилсон, аспирантка кафедры славистики, пригласила нас к себе в гости на Пасху. Она афро-американка, и благодаря ей мы окунулись в эту часть американской культуры. Мы побывали на пасхальной службе в баптистской церкви, слушали госпел – афро-американские религиозные песнопения… Потом был небольшой приём в нашу честь в доме Уилсонов. Мы замечательно пообщались и провели время! А из Принстона мы переехали в Нью-Йорк... Небоскрёбы Манхеттена, Метрополитен-музей, Центральный Парк, Пятая Авеню, Бродвей, музей Гуггенхайма, статуя Свободы… Впечатлений масса!
– Хотели бы жить в Америке?
– Мне понравилась эта страна, и люди нас везде очень хорошо встречали, как дорогих гостей. Вообще, Америка идеально приспособлена для эмиграции. Там никого не удивит твой плохой английский, например... Не говоря уже о том, что в Америке очень легко натолкнуться на русскоговорящего человека, начиная от прислуги в гостинице и заканчивая профессорами в университете. И в музее, и в ресторане можно услышать русскую речь – да и просто на улице. Идёт передо мной по Манхеттену тётенька, с виду – обычная американка, достаёт телефон и отвечает по-русски…
– А ваши наиболее яркие впечатления от США как литератора?
– Вечер в клубе «Русский самовар», который основали Иосиф Бродский, Михаил Барышников и Роман Каплан. Мы там выступали, и потом у нас был очень приятный ужин в обществе русскоязычных литераторов Нью-Йорка. Ну, и сам Роман Каплан, конечно, обаятельнейший человек… В ресторане есть столик, который никто никогда не занимает, там стоит фотография Бродского – это было его любимое место. Другое яркое впечатление – это когда американские актёры играли отрывки из наших пьес для американской публики. Я предложила для перевода отрывок из «Частной жизни», четвёртую новеллу: молодая пара накануне Нового года ждёт гостей и разбирается со своим котом.
– В какой уголок мира вам бы хотелось попасть ещё?
– Хочу побывать везде! А если говорить о России, то очень хочется увидеть Камчатку, Алтай, Соловки… Жаль, что у нас туристический бизнес развит очень плохо. А таскать на спине тяжеленный рюкзак и жить в палатке безо всяких условий – это, к сожалению, не по мне. Ещё хочется побывать в Италии: Рим, Венеция, Флоренция... Мир огромный и прекрасный, надеюсь, что у меня ещё получится поездить!
– Брат – профессиональный путешественник. А чем занимаются ваши родители?
– Мама – лучший фармацевт на свете, папа – подполковник ракетных войск в отставке. Сейчас он строит дачу и пишет военно-приключенческие романы. Так что способности к литературе у меня от него!
– «Частная жизнь» с начала нынешнего сезона идёт в нашем театре драмы. Как её принимают зрители?
– Мне нравится, как публика принимает спектакль. И смеётся, и задумывается, и даже замирает… Особенно внимательно зал слушает ту сцену, в которой играют Эльвира Данилина и Виктор Мамонов – видно, что отношения родителей и детей цепляют почти каждого. А в «смешных местах» люди искренне хохочут! У нашей публики хорошо с чувством юмора, и это меня очень радует. Потому что, когда случайно видишь в телевизоре какие-то идиотские, якобы юмористические передачи, слышишь закадровый смех, думаешь: «Для кого же это делается? Неужели есть люди, которым это смешно?! Может, это у меня что-то не то с головой?» А потом, когда приходишь в театр, видишь: вот они, настоящие живые люди, почти тысяча человек, они смотрят спектакль и смеются над тем, что я сочинила. Значит, и у них, и у меня всё в порядке и с головой, и с чувством юмора!
– Ваша пьеса – о любви, и поэтому, в завершение нашего разговора, хочется спросить вас: «Что такое любовь?»
– Да я ведь и пишу-то пьесы, пытаясь ответить на этот вопрос. Когда все мои пьесы будут написаны, можно будет понять, что я думаю о любви. А пока извините – я не знаю ответа!
Записала Татьяна Лисина
камера абсурда
Ольга
СОЛОВЬЁВА*
ЭМИГРАНТСКИЕ ЗАПИСКИ,
или Я, ТЫ, МЫ, ОНИ...
* По желанию автора биографическая справка отсутствует.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Момент отхода поезда. Женщина одна в купе, прильнула к окну. Поезд пошёл. Колёса... За окном детский крик. Женщина резко отвернулась от окна, вцепилась в верхние полки, ритмично и глубоко дышит. Помогло. Села, смотрит в окно – вперёд, по ходу движения... В темноте – песня на стихи Бродского «Мне говорят, что нужно уезжать...» или Мандельштам: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочёл до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся...» Так начала бы сценарий.
Впервые в жизни – бессонница. Сегодня три недели, как я покинула страну, дом, близких. И вот – не депрессия, не тоска даже, всего лишь – бессонница. Просто смотрела ночью в тёмный потолок, и мысли были – не чёрные... Что происходит? Это всё – со мной? А может, бессонница – зов? Чтобы осмыслить, чтобы писать?
С чего начать? С чего начать, Господи? С вокзала? Что я помню?.. Замерзшие фигуры моих – теперь уже бывших – студентов (ах, мороз, мороз...) Дочь... И мальчик, дороже которого – никого в целом свете. Беззвучно плачущая Галка...Что я делаю?!
Поезд пошёл, фигуры поплыли назад... Вдруг страшно стиснуло горло. Вцепилась в полку, давя готовое вырваться рыдание. И сумела, пересилила, не позволила себе... Села и стала смотреть вперёд – туда, куда везли, куда ехала. И ещё – по привычке анализировать движения души, своей и чужой, вглядывалась в себя с жестоким любопытством: ну и как оно?.. Слышала, знаменитый Павлов когда-то так фиксировал своё умирание.
Отчего слова звучат так вторично? И названия все разобрали. Как хорошо было бы – «Другие берега», «По ту сторону»... Ан нет, занято. Или просто: «Без названия»? Тоже обо-шли – Чехов, кажется.
Кто-то из ребят сказал: я знаю, почему вы уезжаете – вам хочется побыть эмигранткой! Слово красивое. Только эмигрантка представляется мне почему-то прекрасно-молодой и непременно в длинном платье... Наша «волна» – нечто совсем другое. А потом «побыть» – значит «на время»?.. А если – «Записки эмигрантки»? Кажется, тоже было. Тогда – «Записки ещё одной эмигрантки»! Или – «Ещё одни записки ещё одной...»
***
...Продавщица в крохотном магазинчике маленькой деревеньки (тут даже почты нет!) на мои попытки выяснить стоимость чая бросает презрительное: «Шпрехен зи дойч!». Для неё не говорящий по-немецки – и не человек. Могла бы многое сказать ей – о страдании и сострадании, о том, что никто не знает пути своего – но именно сказать-то...
...Мальчик лет двенадцати, хорохорясь перед однокашниками, тычет в нас пальцем, кричит: «Русский, русский...» Обзывает!.. Почему-то хочется погладить его по голове... А вместо этого – на дурном, но почти ещё беглом английском – что-то вроде: «Ах, простите, я не говорю по-немецки, но если вы готовы поболтать со мной на каком-нибудь другом...» – и всё это с улыбкой, якобы непринуждённо... И вот я уже победила: мальчик посрамлён, и смеются над ним, а не надо мной...
Поняла, что такое языковой барьер... Это когда не можешь объяснить СЕБЯ. Всё остальное – куда идти, где болит и сколько стоит – можно и на пальцах. Но вот себя... Знаю: достаточно других барьеров и понимающий слова может не понимать. Но я-то, для которой слово – профессия, и радость, и смысл, и наслаждение, я-то как собираюсь БЕЗ? На что надеюсь? Кто я для них – немцев, итальянцев, французов –
всё едино! – без моей души и интеллекта, оттенков чувств и сложности восприятия? Я ведь уже не успею освоить язык так, чтобы быть равной себе...
Воспоминание. Катит поезд. Колёса, колёса... Часа за полтора до белорусской границы вагон обходит проводница: если не хотите, чтобы вас поднимали ночью и вели на досмотр в таможенный зал, надо собрать по 150 марок (ещё марок) с носа. Пожимает плечами – не ею придумано... Уговаривает: детей надо пожалеть, ночь ведь!.. Пугает: чемоданы у всех тяжёлые, носильщики обдирают, проверка долгая, можно и на поезд опоздать... Денег всем жалко, но у кого-то их много, гораздо больше, чем разрешено провозить, да и думают: провались, пропади всё пропадом, лишь бы отсюда выбраться... Я послушно упаковываю вещи, собираясь на досмотр, вынимаю самые тяжёлые книги, чтобы оторвать багаж от пола. За этим занятием меня и застаёт таможенщица, молодая белокурая женщина. Она долго рассматривает Библию, которая по размеру примерно с треть чемодана, потом, поспрашивав, не прячу ли я что «на себе» (не сразу догадываюсь, что она имеет в виду), и куда я дела деньги от проданной квартиры, и как же это можно – совсем без денег да в чужую страну ехать, оставляет меня в покое. Потом, уже в Германии, мне расскажут, что такие поборы везде – и в московских поездах, и в украинских автобусах. Повезло? Уезжаешь? Так плати! Выкладывай!.. Помню, что первого же немца-таможенника, который серьёзно и подробно перетряхивал мои чемоданы – на самом деле проверял, а не провоцировал «отступное», мне хотелось поцеловать. Я готова была любить, знать и понимать эту страну, принимающую меня.
Общежитие, в которое попадаю, рассчитано примерно на тысячу человек – живёт около шестисот. Лагерь смешанный: здесь и русские немцы, и евреи. Говорят, остальные лагеря земли раздельные: либо – либо. А тут мы все вместе.
Первые недели – в так называемой «транзитке»: комната с двухъ-ярусными кроватями, куда сначала селят всех подряд – мужчин, женщин, своих, чужих... Когда увидела этот «приют» с нарами, сердце сжалось, воображение заработало – клетка, тюремная камера, конц-лагерь... Да ещё здание обнесено каким-то металлическим забором, по которому, кажется, вот-вот пустят ток... Глаз уже ищет «охранные вышки»...
Самое важное было – выдержать первые дни. Принять эти новые условия жизни, как-то в них распределиться. Не позволить себе «сойти с катушек», люто вдруг затосковать... Гимнастика по утрам, вечером – ложиться, когда уже падаешь от усталости. Слава Богу – книги! Начала с Достоевского, подсветив своё существование здесь «Бедными людьми». Ещё больше подошли «Записки из мёртвого дома», дав сравнительный материал много худшего, чем моё, бытия. Самое смешное – «падать от усталости» предстояло в обстоятельствах полного безделья... Такого непривычного безделья, такого чужого... А когда наконец падала – подстерегал сон: поезд, стук колёс – и детский крик...
Женщина в хайме: «Не могу тут, слишком много евреев!». Сама еврейка, между прочим...
Ехала сюда, думала: кто я? Оттого, что родилась в войну, имя дали русское и фамилию русскую – матери. Выросла среди материнской родни, никогда не чувствовала себя еврейкой. Может, это в какой-то мере облегчило мою жизнь: поступление в институт, на работу, может быть, и замужество – кто знает! Но жила во мне и тайная печаль – отъединённости от тех, других моих корней. А если бы жизнь сложилась иначе и я росла бы в еврейской среде – я стала бы какой-то другой? Не такой, как сейчас?
Конечно, не только национальность творит человека, пролагает его путь. А если бы девочкой, лет 16–17, не успев осознать себя, я вышла замуж за кого-нибудь, кто тогда слонялся около? Был, например, какой-то парень Толя, помощник машиниста на железной дороге – он всё говорил: если пойдёшь за меня, буду пить только чай (значит, пока пил что-то другое). И ещё один учитель-грузин всё меня у мамы выпрашивал... Но мне почему-то ни за кого из них не хотелось, хотя я была маленькая и наивная, а они – самостоятельные, взрослые и, кажется, даже красивые... А кем, какой я стала бы, если бы?..
Ехала сюда с предвкушением встречи с другой, неизвестной половинкой самой себя. С надеждой обретения вглядывалась в лица, ища родства, тяги крови на уровне подсознания. Но ни у кого как будто ни тени моих мыслей, моих ощущений. Все торопятся: покупать, оформлять, узнавать, где лучше, и туда пробиваться. Что должно случиться, чтобы сущностное обнажилось, зазвучало, запело? Или не те сюда приехали? А те – куда? Есть двое музыкантов, бегают чуть ли не быстрее остальных...
Если бы не оказалась здесь, многого никогда не увидела бы и не узнала. В той прежней жизни всё давно отстоялось, было ограничено привычным кругом работы, родных, друзей. А тут – как на семи ветрах, того гляди снесёт...
Остров хайма – некий символ вынужденного человеческого общежития. На клочке земли с трёхэтажное здание, да ещё забором отгороженном (кого от кого отгородили, защищают забором – нас от местных или местных от нас?), мы, согнанные, сведённые вместе с разных концов страны, из разных пластов жизни. Сбежавшие? Изгнанные? Немцы, евреи. А за ними хвост вагончиков, разнонациональные члены семей...
Пьесу бы написать. Именно пьесу. Люди, взаимоотношения – всё так и просится. Да нет, не смогу. Чтобы всё это «в целом» увидеть, другое восприятие должно быть. Лучше записки. Может быть, когда-то в будущем – маленький документик времени. Я же историк, в конце концов, и чуть-чуть психолог.
Итак, попробуем наметить первых действующих лиц.