Geum.ru

Рецензия на книгу Л. С. Клейна «Другая любовь»

Вид материалаДокументы

Содержание


2.11. Сухой остаток: 9-я глава
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   13

2.11. Сухой остаток: 9-я глава


Здесь Клейн рассматривает само сообщество геев изнутри.

«При всей наивности этой разбивки на патологических, отвратительных завсегдатаев бань или туалетов и привлекательных, обольстительных "голубых", наблюдение о двух группах среди мужчин, которые любят мужчин - о, так сказать, рабах секса и рыцарях культуры, - солдат сделал очень меткое. В какой-то мере оно совпадает с американским различением гомосексуалов и геев, приобретающим всё большее значение… А слово "гей" появилось тогда, когда возникла особая субкультура, сформировались "голубые" гетто в американских городах (вот уж подлинно "голубые города"), оформилось особое сообщество, появились специальные журналы, литература, клубы, бары, общественные организации… Принадлежность к сообществу геев, сетует он, стала модным амулетом на шее. Сообщество геев увлекается созданием институций и т.п., оставляя без внимания душу движения - кем геи хотят быть… Килхефнер считает, что перед геями два пути. Один - путь ассимиляции. Он основан на позитивной переделке того же Мифа о Гомосексуале - на предположении, что "мы не отличаемся от кого-либо за исключением того, что мы делаем в постели". Для геев-ассимиляционистов гражданские права и признание гетеросексуалов - главная цель… Сеймур Клайнберг осуждает "новую мужественность" (кожаных мотоциклистов, ковбоев), потому что они эротизируют те же ценности общества "натуралов", которое геев угнетает и тиранизирует (Kleinberg 1988). А что, собственно, Клайнберг хотел бы, чтобы эротизировалось? Женственность? Манерность? Гедонистические цели? Но это только подкрепило бы стереотипный образ гомосексуала в глазах гетеросексуалов, да, кстати, и неверный образ, так как большинство "голубых" стремится к мужскому идеалу… Самовозвеличение геев частенько принимает запальчивые и наивные формы… По мере формирования и стабилизации геевских общин как очагов геевской субкультуры их негативные черты всё больше начинают тревожить самих геев, по крайней мере наиболее мыслящих среди них. Собственно, еще в начале века, когда движение за гражданские права сексуальных девиантов только начиналось, оно уже было сопряжено с самоидентификацией, с формированием небольшого сообщества гомосексуалов и соответственно некой конформности. И уже тогда это вызывало неприятие у тех гомосексуальных интеллектуалов, которые чувствовали в этом опасность для своего индивидуализма и своего индивидуального самосознания… Жизнь, посвященная похождениям в банях и гей-барах, предстала на всеобщее обозрение. Манерность геев, их провоцирующая сексуальность, истеричность, напускная женственность, весьма близкая к кривлянию, их вызывающие одежды и пустой трёп - всё это было трезво и жестоко высмеяно в романе. В геевской среде роман вызвал возмущение - как предательство, ренегатство. И лишь немногие сообразили, что автор бросает им горькие истины в лицо, потому что страдает от этих реалий… Но гетто - это не только центр общины; этот также хорошая цель для погрома. Коль скоро геи есть "другая раса", они могут быть подвергнуты расизму».

Клейн явно на стороне ассимиляционистов и против изоляционистов, почти подписываясь под цитатой: «Один петербургский голубой интеллигент сказал американскому журналисту: "Эти паршивые активисты только и делают, что всюду ходят и рассказывают о своей гомосексуальности. И делают они это только для того, чтобы привлечь внимание Запада; активизм здесь появился потому, что западные люди научили этому русских. Мои добрые друзья знают, что я гей, но это мое личное дело». Автор указывает и на парадокс: «Гораздо важнее другое - та альтернатива, перед которой теперь оказался юноша, только уразумевший свою голубую обособленность. Раньше он, осваивая свое нестандартное поведение, свою трудную социальную роль, мог по крайней мере сохранять обычную внешность и обычный стиль жизни. Теперь, в условиях обозначившегося сепаратизма и раскола, ему предстояло сразу же публично оформить свой выбор, отказаться от общепринятого в обществе стиля поведения, одеть униформу изгоя, громогласно присоединиться к кучке отщепенцев и добровольно наложить на себя клеймо - стать объектом молчаливого или нескрываемого презрения толпы и героем анекдотов. Не всякая психика может вынести эту нагрузку, не сломаться». Клейн продолжает: «Итак, у популяции тех, кто "любит иначе", обозначилось два направления развития. Одни мечтают о тихом допущении и признании гомосексуальности, другие устремлены к мятежу геев. Видимо, рано подводить итог спору об этих двух направлениях. На стороне первых единение со всем народом и работа в общенародной культуре - великой культуре. Они очень многочисленны. Но они обычно равнодушны к массе своих собратьев по сексуальной ориентации, скрытны и - в качестве гомосексуалов - незаметны. По крайней мере, хотят быть незаметными. Вторые образуют громкое и скандальное меньшинство. На их стороне - та политическая борьба, которая и привела к нынешнему признанию гражданских прав сексуальных меньшинств, но на их счету и опасное отделение голубых от обычной публики, резкое противопоставление геев прочему люду, уход в узкую и не совсем здоровую субкультуру»

Клейн дальше несколько неожиданно обращается к теме размера фаллоса как идее-символе гейского сообщества: «Здесь выступает характерное для гомосексуалов пристальное, неодолимое внимание к половым членам других мужчин и особенная тяга к большим членам, проявляющаяся уже с детства… Мужская сексуальность вообще гораздо сильнее женской сосредоточена на гениталиях, а гомосексуальная страсть, развивающаяся в отрыве от женской личности, от подлаживания к ее вкусам и интересам, естественно, усиливает эту особенность и дает ей свободно реализоваться». Шахиджанян ехидно парирует: «Подчеркнул я слова "неодолимое внимание к половым членам". Но кто проводил исследования, кто смог доказать, что это неодолимое внимание… тяга к большим членам?.. Я таких работ не видел. В детстве, юности, как правило, тяга просто к человеку, к тому, кто тебя поймет, поможет, станет тебе другом».

Автор даже делает исторический экскурс: «Огромные члены оставлялись у древних греков рабам и специализированным на сексуальной стороне жизни богам и сверхъестественным существам, Приапу, сатирам. В формировании эротического канона для греческого гражданина эти образы не участвовали. То были, как отмечалось в названной дискуссии, "знаки другой культуры" по Бахтину. В "первой культуре" их не было - там была скромность размеров. Но на то были особые причины. В мировоззрении греков особая важность отводилась умеренности, мере. Их идеология выдвигала на первый план гражданские доблести и атлетические качества, а не наслаждение. Идеальным возрастом виделась юность, когда тело было еще не вполне созревшим для сексуальных наслаждений, а душа беззаботной. Вечно юными были их боги, вечную юность дарили они некоторым людям как высшее благо. Соответственно красивым считался у мужчины маленький член, закрытый, как у мальчика. Древний Рим не поддержал эту традицию в отношении гениталий. Там мужчины, подобно современным, точно так же мечтали о большом члене, завидовали своим собратьям, имеющим большой член, гордились его наличием… Средневековое христианство с его культом аскетизма и подавлением телесных проявлений, разумеется, либо вообще не изображало член, либо изображало его крайне редуцированным, несущественным… Только с эпохи Возрождения… начинается мода на гульфики - появившиеся между штанинами спереди и специально выделенные швами и цветом мешочки для гениталий, становившиеся всё больше и рельефнее… Этим деталям штанов соответствовали и, пожалуй, даже предшествовали железные гульфики в рыцарских доспехах эпохи Возрождения - брагетты. Они нередко даже просто изображали эрегированнный член огромных размеров. В данном варианте демонстрации возродилась исконная идея угрозы, агрессии и притязаний на превосходство… "Простонародная", "карнавальная", "мирская" и жизнерадостно-плотская традиция оказалась не только живучей, но и влиятельной… Многие усматривают корни этого явления в животной предыстории человечества - у обезьян демонстрация эрегированного члена означает угрозу и притязание на господство, на более высокую ступеньку иерархии… Над геями властвует фаллическая гипербола, и это вряд ли придает этой субкультуре привлекательность и уважение в общей культуре». На деле 80% мужчин имеют размеры в пределах 13-18 см.

Затем Клейн обращается к вопросу границы порнографии и эротики, уделяя этому пристально внимание (цитируя определения Ходасевича и Набокова). «Не было бы запретов на порнографию и преследования ее, если бы не было тяги к ней… Христианская церковь всегда и везде выступала как враг порнографии, но рассадником и уж во всяком случае потребителем ее часто были именно церковные и монастырские обители… рядом с житиями святых стоит Анакреон… Само слово "порнография" было введено в конце XVIII века французом Ретифом де ля Бретон для осуждающего описания проституции… Различение по сюжетам, конечно, удобно для чиновников. Заглянул в инструкцию - и всё просто. Но тогда придется зачислить в порнографию анатомические атласы, медицинские пособия, этнографические труды и книги для новобрачных. Закроется для живописи, литературы и кино важная сфера человеческой жизни и отношений. Даже сами запреты придется высказывать иносказательно (чтобы запретить, надо ведь описать, что именно запрещается)… И наоборот, наглая откровенность не всегда рождает вожделение. Уже давно подмечено, что частичная обнаженность больше возбуждает, чем полная… Насчет того, что порнография скучна - это смотря какая (сколь мастерски сделанная) и как для кого. И Набоков, и Ходасевич явно противопоставляют порнографию искусству. Городецкий считает шаблонность, наличие канона признаком этой нехудожественности (как будто не бывает художественного канона)… Иными словами, порнография оказывается понятием не абсолютным, а относительным. Нет порнографии вообще, а есть то, что в данном обществе, в данной среде и в данное время считается порнографией». Далее Клейн касается голубой порнографии (Cyt13): «Но игнорировался адресат. Упускалось из виду, что все эти намерения и средства по-разному воздействуют на разных людей. То, что у одних вызовет вожделение, других повергнет в отвращение, а третьих оставит совершенно равнодушными, не произведя никакого впечатления… С гомосексуалами дело обстоит как раз наоборот. Совершенно ясно, что изображения женщин, сколь угодно соблазнительные и развратные, для гомосексуалов абсолютно не являются порнографией. Сцены лесбийской любви им неинтересны и зачастую просто неприятны… Есть люди, на которых в силу их слабой сексуальности или чрезмерной опытности самые откровенно изображенные сладострастные сцены не производят ни малейшего впечатления и не способны заинтересовать. Всё это для них не порнография. Наоборот, есть чрезвычайно возбудимые личности (многие подростки таковы), у которых самые, казалось бы, невинные изображения с налетом эротики или хотя бы с намеком на эротику вызывают глубокое волнение и сексуальные помыслы».

Клейн продолжает: «В чем, собственно, вредность порнографии? Среди ученых, исследующих этот вопрос для законодателей, есть два противоположных мнения. По одному, увидев сцены насилия, извращений, сексуальных эксцессов, человек немедленно бросится им подражать или впоследствии станет сексуальным маньяком ("теория модели"). Согласно другому мнению, эти сцены снимут напряжение, и человек, даже склонный к подобным деяниям, успокоится ("теория очищения", "теория катарсиса")… гомосексуалы гораздо больше увлекаются откровенными эротическими изображениями, чем обычные люди… К сожалению, с половым просвещением в большинстве стран дело обстоит из рук вон плохо, и порнография берет на себя эту функцию… Для некоторых порнография может послужить компенсацией нехватки сексуальных наслаждений… Порнография возмещает нехватку привлекательности секса и примиряет с наличными партнерами… Ну, а сама по себе страсть к порнографии характеризует ли человека отрицательно? Является ли чем-то унизительным? Вряд ли. Она говорит лишь о большой сексуальности его и о некоторых аспектах этой сексуальности… Увлечение порнографией может быть болезненным и чрезмерным. "Может быть" означает, что может и не быть… В гомосексуальной среде можно констатировать сущий культ порнографии. На Западе, где производство диктуется спросом, гомосексуальные журналы и киностудии процветают. По количеству они приближаются к гетеросексуальным - даром что обслуживают они меньшинство».

Следующий логичный ход Клейна – тема гомосексуальных проституток (хастлеров). Шахиджанян дополняет: «А в России своя особенность. В моем досье - пять исповедей от тех, кто работал по вызову. Возраст - 17, 19, 21, 23, 24 года. Пытался найти 25-летнего - увы, в четверть века молодые люди уходят в тираж. И каждый рассказ грустен до невероятности. Изломанные судьбы! А ведь все начинали с надеждой, что это временно, и впереди их ожидает светлое будущее: любовь, профессиональный рост, свое дело, относительная стабильность… В женской проституции все просто: товар-деньги. А здесь, как правило, идут разговоры о помощи, о спонсорстве, о материальной поддержке. И сегодня на некоторых досках геевской направленности всегда можно прочесть: "Займусь сексом за материальную поддержку". Так-то! Не продаюсь, не проституцией занимаюсь, а прошу о материальной поддержке… Прикрытие словесной шелухой». Клейн же пишет так: «Как установлено рядом обследований (Humphreys 1970; Caukins and Coombs 1976; Brongersma 1990: 72; West 1992: 264-265), клиенты мужской проституции (на английском жаргоне "мальчиков на продажу" они зовутся punters - "понтёрами", "игроками, делающими ставки")… люди не первой молодости (средний возраст по одной выборке 34 года), женатые (больше половины), с солидным социальным положением. Большей частью это гомосексуалы, неудовлетворенные своим сексом в гетеросексуальном браке, но часто это бисексуальные люди, ищущие острых ощущений вне брака, на стороне… Люди непривлекательные или утратившие с возрастом сексуальную привлекательность получают за деньги общение с молодыми и привлекательными… Но вот проститутки-мужчины, обслуживающие гомосексуалов (хастлеры), - иное дело. В активной роли такой продажный мужчина сталкивается с теми же трудностями, что и в обслуживании женщин. Но ведь тут он может исполнять и пассивную роль (как в анальном сношении, так и в оральном), а в этой роли он вполне подобен проститутке-женщине; от него не требуется эрекция… Требуется лишь отсутствие непреодолимого отвращения к мужскому телу. Часто парень, решающийся на то, чтобы сделать обслуживание гомосексуалов своей профессией, - сам либо гомосексуал, либо по крайней мере бисексуал… Среди мотивов, толкающих парней на занятие проституцией, Уэйсберг (Weisberg 1985: 56) ставит нужду в деньгах на первое место - 87% опрошенных выдвинули этот мотив, но 27% указали тягу к сексу и 19% - развлечение и жажду приключений. Драматург Теннесси Уильямс выдвигал повышенную сексуальную возбудимость на первый план в стимулировании мужской проституции… Более широкие и глубокие обследования в США и Канаде показали, что около половины хастлеров гомосексуальны, треть бисексуальна, и лишь 15-20 процентов гетеросексуальны».

Для автора, по-видимому, очень важно указать на изначальную гомосексуальность хастлеров и обелить клиентов: «клиент может появиться как человек, который очень нужен, как заботливый взрослый спаситель… Между мужчинами дело обстоит иначе. Часто такой гомосексуал действительно любит своего подопечного, заботится о нем, старается дать ему образование и устроить его судьбу. Обычно парень из бедной и скверной семейной обстановки попадает в гораздо более спокойную среду, приобщается к более интеллигентной жизни, к более высокой культуре». Шахиджанян иронично комментирует: «Спаситель? Возможно, спаситель на час, на вечер, на ночь. Такой "спаситель" ходит по вокзалам в поисках беглецов. Находит. Идет в буфет. Кормит. Дает деньги. Предлагает покататься на машине. Уговаривает заехать в гости. Отмывает беглеца в ванной. Кладет в постель - и далее по сценарию, где финал прост и шаблонен: удовлетворить себя, использовать подростка, а потом спокойно с ним попрощаться. И возникнет желание отправиться на новые поиски. А что подросток? А он начинает искать таких дяденек. И находит. И порой подобные истории заканчиваются убийствами. Подросток (подростки) убивает хозяина». Клейн, конечно, вполне понимает реалии: «Есть немало сетований на опасности - огромный риск заболевания, ограбления, ареста, есть жалобы на кратковременность "производительного" периода в жизни хастлера (после тридцати он быстро выходит в тираж), на неопределенность будущего, на чувство приниженности и опустошенности, есть отдельные выражения презрения и даже ненависти к клиентам. Есть недовольство необходимостью отдавать слишком большую долю прибыли агентствам или хозяевам борделя и т.п. Многим из сторонних людей кажется ужасной необходимость интимного контакта с абсолютно чужим и, возможно, неприятным человеком. Гомосексуала, коль скоро он к мужчинам неравнодушен, пожалуй, еще острее, чем гетеросексуала, должна травмировать необходимость иметь сношение с непривлекательными клиентами… Но ведь это не так уж далеко от работы массажиста, санитарки, от бесчисленных поцелуев киноартистки». Шахиджанян более реалистичен: «Теряешь желание, все наскучило? Я ставлю вопросительный знак. Думаю, что все сложней. Любая работа приедается. А это уже работа по обслуживанию клиента (клиентов) - и вытравляются чувства, а тело становится потрепанным, а жизнь - "особой", и ты теряешь уважение к самому себе. И тут - невроз, депрессия, срывы. И тебе дают отставку, ибо подросли новенькие, свеженькие, незатертые, - тебя отправляют в разряд бывшего в употреблении. А ты уже привык к подобному образу жизни. И идешь на Плешку».

«Особенно ясно глубинная связь гомосексуальности с проституцией определилась с возникновением геевского сообщества и геевской субкультуры… Таким образом, профессионализация и проституционализация гомосексуального секса - это первое негативное следствие победы геевского движения, которое бросается в глаза. Субкультуру гей-баров, голубых дискотек, клубов гомосексуалов, специальных бань и других мест для встречи, с ее упором на случайные встречи и сексуальные победы, часто называют рынком секса… прорезанные голубыми променадами ("плешками"), представляют собой один большой бордель, со всеми его преимуществами для гуляк - легкостью контактов и толерантностью, но и с его постылыми недостатками - пустотой, бесцельностью, скукой, а также наигранностью чувств и болезненными страстями… для восхитительных картин легко выбираемой и приобретаемой любви служат далекие бордели за границей». Клейн резюмирует: «Но Стоунуолл был не только восстанием с либеральными требованиями, не только борьбой за толерантность. Он был одновременно бунтом работников и завсегдатаев гей-баров и мужских борделей, отстаивавших свою свободу: одним - работать в этих заведениях, другим - околачиваться в них беспрепятственно. Это были их позитивные идеалы. Такими они и остались. Это теперь позитивные идеалы геевской субкультуры. Вот они-то оказались убогими».

Клейн затем переходит к проблеме старения, как бы второй стороне гейской проституции. «"Юность долго не блестит", - с таким предостережением обращался Лермонтов к юному барону Тизенгаузену. Для гомосексуалов эта истина обладает действительно грозным звучанием… у гетеросексуалов, по крайней мере, удельный вес сексуальных проблем меньше: отвлекают семейные заботы, экономика, квартирный вопрос, проблемы детей. Гомосексуалы же и вообще более сексуальны, да еще и нет этих "отвлекающих" проблем. Проблема старения поэтому стоит острее… Трудно забыть унизительную картину молодящегося и подкрашивающегося гомосексуального старика, подмазывающегося к стайке молодежи, в рассказе Генриха Манна "Смерть в Венеции"». Еще одну историю приводит Клейн: «Философ Ролан Барт к 64 годам столкнулся с той же проблемой: он пылал страстью к красивому юному гостю Оливье, но тот не реагировал. Барт пришел в отчаянье: «Мне хотелось плакать» — записывает он в дневнике. Он отправил юношу домой, «зная, что это конец и что в моей жизни закончилась еще одна вещь: любовь к мальчику» (Barthes 1987: 115-116). Это была последняя запись в его дневнике. Вскоре он умер».

«Что касается культа юности, специфического для геевской субкультуры, то он сложился под действием ряда причин. Первая — органическая. Именно у юноши уровень выработки сексуальных гормонов — самый высокий, соответственно сексуальность чрезвычайно велика, а это придает ему особую сексуальную возбудимость и привлекательность… Это возведение сексуальных качеств в ранг высших ценностей, выше всех других, оценка человека прежде всего с точки зрения его сексуальных качеств, нередко — чисто физических (большой член, неутомимость в сексе, высокая техника секса). Геи, можно сказать, существуют в атмосфере вечной юности. Они видят себя юными и хотят общаться только с юношами… Можно сказать, что геи создали субкультуру, неуютную и убийственную для них самих, хотя многие из них начинают понимать это только по мере взросления, становясь старше и мудрее. Тогда они открывают для себя ту истину, что и помимо секса есть то, ради чего стоит жить… Прежде всего, конечно, сохранение здоровья, силы, опрятности и чувства собственного достоинства. Это как раз то, что в рамках геевской субкультуры, с ее барами, алкоголем и наркотиками, ночной жизнью и венерическими болезнями, сохраняется меньше всего… старик становится привлекательным для молодых в том случае, если он накапливает к этому возрасту богатые знания и умения и щедро делится ими, если с его именем связаны выдающиеся достижения — словом, если он оказывается чрезвычайно интересным человеком».

Последнюю фразу Клейн, очевидно, с трогательным прямодушием относил и к себе. А далее он рисует картину причастия: «Ведь сексуальной притягательностью обладают не только свежесть и красота, но и духовная сила, ум, воля. Разумеется, также слава и власть… «Эстафета гомосексуального причащения» интеллектуалов продолжалась: когда Гэвин Артур состарился, с ним переспал молодой Нил Кэссиди, а тот, став старше и завоевав громкую славу, сделал своим любовником молодого Аллена Гинзберга, который, в свою очередь, тридцатилетним влюбился в двадцатилетнего красавца Питера Орловского... Но если в юных и красивых влюбляются сразу, с первого взгляда (а потом нередко быстро разочаровываются), то чем старше человек, тем больше времени должно пройти от первой встречи до восприятия его как возможного объекта любви, тем больше внимания он должен тратить на иные, не сексуальные стороны контакта, тем больше сдержанности и такта должен проявить. Но стать по-настоящему интересным человеком в рамках геевской субкультуры также очень трудно, потому что это предполагает широту интересов личности и ее активность в общей культуре, а не жизнь, в которой много свободного времени, и оно всё проходит между барами и банями». Клейн по-прежнему пишет о себе… и даже находит утешение в существовании геронтофилов: «Эта небольшая прослойка гомосексуалов имеет очень большое значение для всех геев, ибо стареют все, а наличие этой прослойки дает всем старикам по крайней мере шанс найти свою любовь - не покупную, а более-менее бескорыстную и искреннюю».

«Но нечто подобное существует и для более взрослых юношей и молодых людей. Тут еще чаще, чем с подростками связь оказывается не чисто коммерческой, а более теплой и искренней. Часто образуются довольно прочные пары, можно сказать, семьи, состоящие из пожилого человека, обычно состоятельного и авторитетного, и молодого начинающего гомосексуала, при чем старший оказывает младшему не только материальную поддержку, но и профессиональную - помогает его становлению как мастера, передает свой опыт, вводит в недоступные без того круги». Шахиджанян ехидно парирует: «Да, сегодня он воспитанник, завтра - сильный и здоровый гей, покидающий своего папика, а через лет 15-20 он сам становится папиком… Целая папка у меня с таким названием: "Папик". Так и глава будет называться; речь в ней - об одном известном человеке (конечно, без фамилии), пережившем трагедию папика. Когда угрохали его двое подопечных». Клейн констатирует: «Из геевской субкультуры такого выхода нет. Безжалостно выбрасывая своих стариков и обрывая связи между поколениями, она затрудняет формирование традиций, а это ослабляет ее именно как часть культуры. Ослабляет в противостоянии другим фракциям культуры».

Последний раздел главы и книги называется «Это сладкое слово “свобода”».

«Свобода не только выбирать сексуальную ориентацию, форму секса и, разумеется, партнера, но и свобода придерживаться любой продолжительности связи, свобода менять партнера как угодно часто в поисках свежести, разнообразия и богатства ощущений. В свободе от брака многие геи усматривают важнейшее преимущество своего образа жизни по сравнению с гетеросексуальным… Эта мужская особенность - роста сексуального возбуждения при смене объекта привязанности - получила в сексологии название "синдрома Кулиджа"… просто гомосексуалы свободнее от социальных обязательств и потому дают больше свободы своим инстинктам, а инстинкты те же, что у гетеросексуалов. Стремление к сексуальной свободе ненавистники голубых связывают с гомосексуальностью… В общем-то геев манит "свобода" не только для члена, но и для чувств, для личности, свобода от гонений и клейма. И не только среди геев идеал свободы порою сводится к безудержному сексу… Дело в натуре гомосексуального человека [Cyt14]». Клейн торжественно заключает: «Свобода от забот иллюзорна: отсутствие семьи не означает, что не о чем заботиться. Не о ком, кроме себя, но это еще не значит, что не о чем. И даже что не о ком - чаще всего иллюзия. Те, кто дороги - пусть на день - всегда рядом. Человек - социальное существо. Отсутствие норм и запретов еще не означает блага для личности. Да полного отсутствия и нет, оно невозможно, ибо означало бы отсутствие культуры».

Собственно говоря, этими словами Клейн мог и закончить книгу. Но автор еще чуть-чуть продолжает изложение. Осуждая промискуитет, он приводит в поддержку цитату: «Мы потеряли многие атрибуты предыдущего столетия - роскошные лайнеры, этикет, длинные обеды, рукодельные кружева, досуг и игру в мяч на корте. Боюсь, мы потеряем и секс… В сложной игре разнообразных факторов, с которыми личность вынуждена считаться, возникают разные варианты, и свою сексуальную ориентацию можно проявлять по-разному - войти в гомосексуальную субкультуру или создать гомосексуальную семью, жить в промискуитете или в прочной любовной связи, эпатировать общество открытыми проявлениями своей сексуальности или предпочитать интимность, жить преимущественно сексуальными интересами или гармонично сочетать их с другими. У личности есть выбор, и этот выбор она делает на основе собственной воли, богатства духа и моральной ответственности».

В Заключении Клейн советует: «Не надо "искоренять гомосексуализм" целиком, полностью и бесповоротно. Гиблое это дело и негуманное. Крови и слез много, а результата никакого. Потому что гомосексуальность рождается в каждом новом поколении неизбежно всё в той же пропорции к остальному населению. И ни одна семья от этого не гарантирована. Не надо и афишировать свою гомосексуальность, если она налицо, ходить на гомосексуальные демонстрации, пропагандировать гомосексуальный рай. Это только раздражает гетеросексуальную публику. Надо добиваться противоположного - чтобы никому не было дела до твоей гомосексуальности, кроме тех, кто желает с тобой близости. Надо понять: травмирует это гетеросексуальную публику - также, как гомосексуалам неприятно половое общение с женщиной и всё, что напоминает об этом. Ну, а если не иметь в виду громких и эффектных акций, то делать кое-что всё-таки можно. Нужна спокойная и длительная работа по просвещению публики - как гетеросексуальной, так и гомосексуальной. Чтобы корни гомосексуальности были ясны всем и чтобы по мере возможности родители могли не создавать те условия, которые стимулируют возникновение у детей гомосексуальной ориентации, коль скоро общество этого не приветствует… Чтобы гомосексуальные люди обладали всеми человеческими и гражданскими правами и чтобы они могли спокойно себя чувствовать в окружающем обществе, адаптироваться к нему и обогащать его. Чтобы они могли создавать для себя удобные ниши в этом обществе и в этом мире. Чтобы из этих ниш в окружающий мир сочились не зло и обиды, а дружелюбие и взаимопонимание».