Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике

Вид материала

Содержание

Л. цороева.
И. блищенко.
И. блищенко.
И. блищенко.
В. борщев.
В. грицань.
Л. цороева.

Подобный материал:

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 45

Л. ЦОРОЕВА. Я только вчера приехала из Ингушетии, где была свидетелем некоторых "свежих" вариантов военных действий. Ингушетия уже почти втянута в военные действия. Жители Ингушетии очень возбуждены, обстановка может стать неуправляемой.

Горные села Галашки, Мужечи, Аршты – это ингушская территория. 3 января 1995 года там "ошибочно", якобы не довезя до чеченской территории, нанесли ракетно-бомбовый удар, угодив в ингушское село Аршты. Пострадала семья Султановых. Комитет солдатских матерей Ингушетии занимается этой семьей, так как в этом доме пять человек пострадавших. Это мирные граждане: у девочки оторвало ногу, отец потерял обе ступни, погибла мать, погибла дочь 22 лет и одна из дочерей получила черепно-мозговую травму, сейчас ее обследуют в институте Бурденко, она потеряла зрение.

То, что войска движутся по территории Ингушетии, для ее жителей уже стало привычным. Тяжелая бронетехника идет с момента ввода войск в Чечню. Рано утром 22 ноября 1994 года начался большой поток войск с тяжелой бронетехникой в сторону Чечни. Мы думали, что это очередное подкрепление для тех, кто там находится, хотя официально объявляют, что выводят десантные войска из Шатоя, но мы уже знаем, что, когда выводят одни войска, в три раза больше вводят другие. Оказалось, что село Аршты окружено якобы для того, чтобы не просочились "боевики". И опять знакомое оправдание: кто-то выстрелил сначала со стороны села, поэтому "вынуждены" были стрелять российские войска. Эти заявления – абсолютный абсурд. Конечно, никто не стрелял. Был произведен целенаправленный обстрел мирных граждан. (238)

А сколько молодых прошло через фильтрационные пункты Северной Осетии! В их числе – сестры Хутиевы. Родителям удалось их спасти, они стали студентками Дагестанского мединститута. Но недавно одна из сестер, Марина, выехала в Ингушетию к своим родителям. С нею был ее двоюродный брат Ятагазов Тимур Омранович, 1976 года рождения, студент Дагестанского политехнического и его товарищ Сычоев, тоже студент этого института. Они наняли машину. В ней уже сидела чеченка с ребенком двух или трех лет. Об этой истории я знаю со слов матери Марины Хутиевой. Они ехали по трассе, на которой была только одна их машина. Выехав из Новогрозненска, не доезжая Курчалоя, они наткнулись на один российский танк, и он прицельным огнем обстрелял движущуюся машину, в результате чего погибли Ятагазов и Марина. Сычоев в тяжелом состоянии, с переломами двух ног и руки находится в Шалинской больнице. В связи с событиями в Новогрозненске родственники не могут его забрать оттуда и доставить в более безопасное место на территории Ингушетии. Женщина с ребенком и водитель тоже доставлены в больницу.

События аналогичные чеченским разве что меньших масштабов происходят сейчас в Северной Осетии. 24 января, открывая свой дом в поселке Карсап, на подложенном взрывном устройстве подорвался Хутиев, родственник погибшей Хутиевой Марины, ему оторвало ноги, и он скончался во Владикавказской больнице. За неделю до этого Сусламбек Яндиев, отец десяти детей, был так избит российскими и осетинскими военными, что скончался во Владикавказской больнице от черепно-мозговой травмы...

Я привожу эти примеры, чтобы показать, что произвол и бесчинства вершатся не только на чеченской территории, но и на сопредельных. Гибнут мирные люди, и никто не несет за это ответственности. 26 октября 1995 года был обстрелян ингушский аэропорт, имеются жертвы среди мирного населения. Погибли люди, которые были совершенно непричастны к военным действиям. Вертолеты, откуда ни возьмись, налетели на аэропорт и потом улетели в сторону Северной Осетии.

Хочу обратить ваше внимание на то, что в нашей общественной организации работают женщины, многие из которых потеряли родных, детей. Без всякого финансирования мы работаем четвертый год. Мы считаем, что нельзя рассматривать события в Чечне отдельно от событий в Пригородном районе Северной Осетии, хотя бы потому, что серия фильтрационных пунктов, начиная с Майрамадака, Сунжи, подвала мединститута, ДОСААФа и теперь всем нам известного Моздока – находится в тесном контакте с фильтрационными пунктами в Ассиновской, Ханкале, ГПАП-1 и рядом других фильтрационных пунктов. (239) Освобождением людей из них мы, ингушские женщины, занимались вместе с русскими женщинам.

С солдатскими матерями России мы работаем с первого дня, как на улицах Грозного появились трупы российских солдат. Мы по своей инициативе начали обзванивать города России, где у нас были знакомые еще с 1992 года, и стали вызывать солдатских матерей на территорию и так задыхающейся от беженцев Ингушетии. Мы опасались, что наше руководство примет в штыки этот самостоятельный наш шаг, но пошли на это. Мы надеялись, что объединившись, сможем хотя бы подобрать на улицах Грозного трупы, раздираемые кошками и собаками.

И. БЛИЩЕНКО. По вашему мнению, в чем смысл использования территории Ингушетии для военных действий?

Л. ЦОРОЕВА. Ингушетия находится между двумя прессами в силу своего географического положения. Здесь Осетия, здесь Чечня, а мы, маленький мостик дружбы, – посредине. Сегодня войска в основном выходят из Осетии, потому что еще в то время, когда из Германии выводили наши военные части, Осетия заявила, что она готова расквартировать и поселить эти войска у себя. В то время и была начата кампания по милитаризации Осетии. Поэтому сегодня, чтобы ингуши не требовали свой Пригородный район, чтобы они не претендовали на него, их проблема одновременно решается с проблемой Чечни. Как говорится, нет ингушей – нет проблемы Пригородного района.

И. БЛИЩЕНКО. А на территории Ингушетии нет чеченских формирований?

Л. ЦОРОЕВА. У нас нет чеченских формирований. У нас есть беженцы из Чечни. Мы принимаем всех, кто ищет у нас помощи, кто ищет убежища. По нашим улицам бежали раненые русские матери с детьми, которые спасались от обстрела. Я сама сопровождала их в миграционную службу, пыталась максимально быстро их зарегистрировать, а потом оказать медицинскую помощь, чтобы они у нас не умирали. Те люди, которые организовали события в Пригородном районе, не угомонились, виновные не наказаны. Правовая оценка их действий не дана. Все на воле, поэтому мы и видим серии провокаций с их стороны.

И. БЛИЩЕНКО. Нет указа президента о наказании этих лиц?

Л. ЦОРОЕВА. Нет. Если бы своевременно была дана правовая оценка тех событий и если бы виновники понесли (240) наказание, думаю, что высокие организаторы чеченских событий сдержали бы свои страсти.

В Чечне мы с группой солдатских матерей чуть не погибли, когда 23, 24 и 25 января 1995 года были в Грозном. Мы оказывали помощь в том числе и медицинскую, помогая и чеченцам, и русским – всем, кто в этом нуждался. В команде Ковалева, которая в это время находилась в Грозном, был Сергей Сироткин. Мы живы потому, что Сергей Сироткин своевременно нам сообщил, что нам нужно выехать с территории Грозного.

Я хочу рассказать, как к нам приехали солдатские матери. Приехала большая группа, и мы стали их дифференцировать: одна часть – матери военнопленных, которые уже знают, что их ребята в плену; вторая – те, кто не знает судьбу своих детей; третья – те, кто знает, в какой части ее мальчик служит. В это пекло полезли матери, у которых дети в плену, но они не знали, найдутся их дети или нет, как Бог даст.

Мы, вайнахские женщины, владеем ингушским языком, который близок чеченскому, и русским. Это помогало нам выходить на контакты с чеченским ополчением и устраивать судьбу этих ребят. Чтобы добраться до тех мест, куда мы хотели попасть, нам вместе с группой "Солдатские матери" приходилось работать и с русскими федеральными войсками. Солдатские матери из Майкопа отбили на посту в Самашках семь чеченцев, которые с руками, закинутыми назад, стояли босиком на снегу. Их должны были отправить на вертолете в Моздок. Мы понимали, что только наши совместные действия помогут освободить конкретного человека от той или другой участи.

В январе мы отправили через спутниковую связь ко всем посольствам мира из Грозного свое Обращение с просьбой защитить нас, остановить бомбежки. Мы сообщили точный адрес, где мы находимся (это было Черноречье в Грозном), и просили дать нам возможность хотя бы подойти и забрать трупы, лежащие на улице... Так вот, дом, где мы были, обстреляли сверху. Мы выбежали оттуда босиком, спрятались в подвале, где нас спасали чеченские так называемые ополченцы.

Потом мы попали к Масхадову, целый автобус солдатских матерей. Мы видели, как заносили раненых ребят, видели пленных. Чеченцы кормили их тем же, что ели сами, и если покидали то или другое место, то уводили их с собой. Если мать опознавала своего сына, ей сразу же разрешали его забрать. Но сначала нам чеченцы сказали: «Тут недалеко до генерала Бабичева – 500 метров, вас могут довезти наши ребята. Вы можете сказать ему: "Мы же все под Богом ходим, дайте возможность хотя бы убрать трупы...».

У нас была своя атрибутика – плакаты, флаги. И вот наступил день, когда нас привезли поближе к федеральным (241) войскам. Шел страшнейший обстрел: с земли стреляли, сверху били, не передать словами этот ужас. Мы уже собирались идти пешком до генерала Бабичева, но в этот момент ворвался во двор Сергей Сироткин, который сообщил нам, что вчера было закрытое заседание Госдумы, где сказали, что подготовлена очередная провокация: якобы президент Аушев совместно с чеченским ополчением в лице солдатских матерей подготовил очередную провокацию, и что если мы сейчас двинемся, то будем лежать на улицах Грозного и будут говорить, что чеченцы даже матерей не жалеют.

Нас посадили в автобус, автобус был с пробитыми окнами, мы неслись на нем из города. С нами уехали шестеро ребят, которых опознали матери и которых мы забрали у Масхадова. Этих ребят мы спрятали, потом я помогала им нелегально выехать (я не скрываю этого) через территорию Ингушетии, потому что они признавались дезертирами, покинувшими воинские части. И так по мере возможности мы помогали многим ребятам.

18 февраля 1995 г. с целой колонной матерей (с нами были и чеченки) мы оказались в Грозном и попали на Петропавловское шоссе. Уже стемнело и нам некуда было деваться, мы остались как бы между двух огней. На блокпосту стоял парень и посоветовал нам самим не ехать, потому что по всему тому, что двигается, будут стрелять. По его подсказке мы нашли войсковую часть и попросили себе охрану. Они были удивлены, что мы у них появились, но все-таки полковник выделил нам БТР и молодого человека, который сопровождал колонну.

Всю ночь мы провели в Грозном, город горел, везде стреляли, ночевали мы в аэропорту "Северный". Продвигаясь по городу, мы увидели такую сцену. Стояли БТРы, на них развалившись сидели обросшие, говорившие с акцентом наглые люди в военной форме, но это были не русские и не чеченцы, я это хорошо чувствовала. Мне показалось, что это были осетины. Парень, которого они схватили прямо на улице, был в черном приталенном пальто, похож он был на художника, на интеллигента. Они надели ему на голову белый мешок, поставили к БТРу и прикладами били его.

Затем наш автобус, заполненный женщинами, попал в аэропорт «Северный». В этом аэропорту был кошмар. Это был пир во время чумы. Здесь накануне разбомбили коньячный завод – пьяные были все. Солдаты не знали друг друга, кто из каких войск. С нами был Николай из Нижнего Новгорода, который сопровождал меня, когда я искала начальника, чтобы он дал нам возможность переночевать в аэропорту. Мы прошли все этажи аэропорта, я залезла на чердак. Извините, но это был туалет, пьяные солдаты и офицеры мочились и (242) говорили: вот так мы эту Чечню… Там было страшно находиться. Когда мы шли по территории, мне Коля говорил, чтобы я громко не разговаривала, а то они спросят пароль, а я не смогу ответить, и они без предупреждения могут выстрелить. Он сказал, что если он меня толкнет, то я сразу должна падать.

Когда мы вошли в бункер, их начальник меня спросил, что я здесь делаю и как я сюда попала. Затем он прицепился к тому солдату, который меня привел, и тот ошибся, когда называл имя своего командира. Из-за этого они чуть с ним не расправились. Они тоже были пьяные. Но я сказала, что я отсюда не выйду, что мы будем с женщинами здесь ночевать под их "надежной охраной".

В. БОРЩЕВ. Могли бы вы назвать конкретные факты, когда препятствовали вашему благородному делу, вашему движению?

Л. ЦОРОЕВА. Это было 18 июня 1995 года. Предупредив федеральные органы власти, мы пошли на встречу с военнопленным Алексеем Бирюковым. Они обещали нам не стрелять. Мы шли через Ачхой-Мартановский район на село Орехово. Чеченское ополчение знало, что мы на второй день вернемся. Они не могли в нас стрелять. И вдруг большой снаряд полетел в нашу сторону. Перед тем, как пойти туда, мы разговаривали с полковником федеральных войск, который сказал, что этот молодой человек из их части, и что они не хотят свою часть позорить, а Алексей Бирюков единственный беглец. Им важно было найти его. А в фильтрационном пункте находился чеченец, молодой человек по фамилии Асмаев, которого надо было обменять. Федеральные власти не были против. И все же – в нас стреляли, когда мы осуществляли эту миссию.

В. ГРИЦАНЬ. Когда вы в последний раз были в Аршты? Вчера вечером и сегодня утром официально сообщили, что артиллерийские обстрелы Аршты были потому, что оттуда ведут огонь боевики Дудаева. Что вы можете сказать по этому поводу?

Л. ЦОРОЕВА. Я была в Аршты позавчера. Вайнахи празднуют свой национальный праздник в связи с окончанием святого месяца, и сейчас они стрелять не могут. Огонь из села не велся и не мог вестись. Люди празднуют святой праздник, и если бы началась стрельба, то это было бы истреблением собственного народа.

Сейчас войска стоят у ингушского села Алхан. Целое поле занято. Это чисто ингушское село, и там стоят войска. (243)

Опрос свидетеля Сергея Ковалева

Бывший Уполномоченный по правам человека РФ, депутат Государственной Думы, г, Москва

Положение русского населения в Чеченской Республике. Механизм принятия решений по Чечне в российском руководстве. Дезинформация о войне. Буденновск (июнь 1995 г.). Преступления против мирных жителей.^⁴¹

С. КОВАЛЕВ. Уважаемая следственная комиссия, я мог бы ограничиться одной фразой и сослаться на материалы, собранные и опубликованные "Мемориалом". Я подтверждаю все написанное в них от первого до последнего слова. Это не значит, конечно, что во всех опросах, на основании которых написаны эти брошюры, я лично участвовал, хотя во многих случаях участвовал и я сам. Группа, которая занималась этими расследованиями, работала под моим руководством. Это была группа, очень тщательно отобранная и весьма добросовестная, и я могу ручаться за достоверность всех ее материалов. Однако я хочу сегодня начать несколько издалека и попытаться воссоздать атмосферу принятия важнейших государственных решений. Я должен предупредить, что в своем рассказе буду иногда высказывать предположения, что, вообще говоря, не полагается делать свидетелю. Но, может быть, они натолкнут расследователей на не исследованные до сих пор эпизоды. Я буду четко различать факты и оценки.

Начну с того, что мне было известно о событиях и планах в Чечне как члену Экспертно-аналитического совета (это был достаточно авторитетный совет). Вел его заседания тогда глава администрации Президента Сергей Филатов. И в конце каждого заседания, посвященного разнообразным проблемам, Сергей Александрович в течение пяти минут произносил некоторые резюме о развитии событий в Чечне. Это был конец лета – начало осени 1994 года.

Если характеризовать эти краткие отчеты главы президентской администрации, то общий смысл каждого из них сводился к следующему. В Чечне разгул преступности. Дудаев катастрофически теряет поддержку населения и какой бы то ни было авторитет.

Blog

Содержание