Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   45
Вот так формировалась эта колонна "доблестных бойцов оппозиции", и так кончился этот первый штурм Грозного. Когда мы приехали туда с группой, которая короткое время называлась "группой уполномоченного по правам человека", мы видели своими глазами следы того, что было, следы боев: искореженные танки, пробоины в стенах домов, мы узнали от местных жителей, – об этом говорили многие жители, – о жертвах среди местного мирного населения. Оценить количество жертв в результате операции 27 ноября я не берусь.

Вслед за ноябрьскими событиями, как вы помните, состоялась встреча Дудаева с Грачевым, затем как будто бы начались переговоры в аэропорту "Беслан" в Северной Осетии. Но одновременно с этим начали продвигаться и российские войска. Они шли в направлении Чечни и подходили уже к границе республики. Тогда небольшая группа депутатов Государственной Думы, в числе которых был и я, сотрудников правозащитных организаций, в частности правозащитного центра "Мемориал", решили, что уполномоченному по правам человека нечего делать в Москве, а надо быть в Чечне, в Грозном.

Сейчас я сознательно отклоняюсь от описания событий в самой Чечне и коротко расскажу об эпизодах, которые, как мне представляется, отчетливо характеризуют позицию федеральной власти в этой ситуации.

Эпизод первый. Сформировав эту группу, поначалу довольно большую, мы намерены были как можно скорее вылететь в Чечню, но хотели это сделать, разумеется, официальным порядком, поскольку рассматривали свою группу как группу (246) официальную, освященную Конституцией по правам человека. Однако все попытки связаться с кем бы то ни было из рекомендованных нам начальственных лиц – Министерства ли обороны, правительства ли, или даже с президентской администрацией, завершились странными досадными неудачами.

Разумеется, никого из должностных лиц "не было на месте", секретари очень вежливо объясняли, что такой-то отсутствует. Мы пытались связаться с должностными лицами по доступной мне тогда правительственной связи, и дело дошло до того, что, когда я попытался обратиться непосредственно к президенту, мне сказали, что Борис Николаевич отсутствует. Я сказал: "Примите, пожалуйста, факс". На что получил ответ: "У нас нет факса". – "Как же так, у вас нет факса?", – спросил я. – Как же президент связан с миром?" – "Ну, есть другие методы связи".

Однако мне рекомендовали дождаться понедельника (дело происходило в пятницу вечером) и обратиться сюда же, в секретариат, где мне подскажут – каким образом передать сообщение или просьбу Борису Николаевичу Ельцину. Я продолжал настаивать, говоря, что я не верю, что факса нет. Тогда мне сказали: "Вообще-то факс есть, но он не в секретариате. Он находится в совсем другом подразделении президентской администрации, и комната, где находится факс, заперта. Вы, конечно, можете отправить ваше сообщение по факсу, но мы все равно его получим не раньше понедельника. Так стоит ли вам суетиться?".

Нечего и говорить, я был не просто раздосадован этим странным случаем, но был просто раздражен. Однако мое раздражение ни к чему не привело. Не работали никакие доводы о том, что президент должен иметь возможность получить какое-то срочное сообщение, что у него в конце концов существует пресловутый "черный чемоданчик", как же он с ним обходится?.. Относительно "черного чемоданчика" мне посоветовали обратиться к Степашину.

Эпизод второй. Гораздо более яркий. В один из тех же дней до отъезда в Грозный я воспользовался правительственной связью кабинета Сергея Николаевича Юшенкова, который тоже хлопотал по поводу событий в Чечне, в моем кабинете такой связи не было, – и внезапно все три канала правительственной связи замолчали. Не работают, и все тут! Юшенков, человек упрямый, обратился куда-то по инстанциям, ему объяснили, что повреждены кабели в какой-то траншее. Но тут же знакомый связист сказал ему, что это чушь: на то она и правительственная связь, чтобы она не могла быть прервана из-за каких-либо случайных причин, что ее кабели проходят по совершенно другим каналам. (247)

Хорошо, замолчала правительственная связь в кабинете Юшенкова. Я обратился к Михаилу Никифоровичу Полторанину и отправился в его кабинет, чтобы продолжить свои попытки. На этот раз связь прервалась гораздо скорее – буквально через 20, максимум 30 минут. Я не стал обращаться ни к каким службам ФАПСИ, потому что понимал, что это, несомненно, "разрыв кабеля".

Я столь подробно рассказал об этом эпизоде по той причине, что он свидетельствует, насколько я понимаю, о том, что в определенных государственных службах уже была своя концепция развития чеченского конфликта, и у ответственных сотрудников этих служб, вероятно, были представления о моей концепции. Эти представления и эти концепции настолько не совпадали, что некто был уполномочен прослушивать разговоры по правительственной связи и определять, каким разговорам допустимо состояться, а каким нет… И это касалось должностных лиц Российской Федерации, депутатов. Сама возможность таких действий государственной власти представляется мне не просто неприличной, не просто отвратительной, но социально чрезвычайно опасной.