Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Юридический архив, 667.35kb.
• Судебной практики по делам о преступлениях против правосудия, рассмотренных Ростовским, 263.41kb.
• Усь, Россию (зубр) в Киеве состоялся Учредительный съезд по созданию Международного, 269.76kb.
• 2. Научное обеспечение управления деятельности органов предварительного расследования, 50.29kb.
• Шении сообщений о преступлениях в органах дознания и предварительного следствия, незамедлительного, 74.88kb.
• Суд над фашизмом ( театрализованное представление), 120.04kb.
• Прокурорский надзор за исполнением законодательства при приеме, регистрации, проверке, 31.99kb.
• Темы Вашего учебного проекта, 115.83kb.
• Обзор судебной практики по делам о преступлениях, связанных с незаконным оборотом наркотических, 933.73kb.
• Обобщение практики рассмотрения мировыми судьями Ростовской области уголовных дел, 203.41kb.

Я и мои коллеги (я помню, что в тот день это был Александр Авраамович Осовцов, Анатолий Ефимович Шабад и, по-моему, я сам), – мы тогда решили: если нельзя добраться по проводам, тогда надо идти пешком. И пошли в Генеральный штаб. В Генеральном штабе мы имели очень продолжительную и "содержательную" беседу с прапорщиком, который стоял на посту у дверей. Она заняла примерно 1 час 40 минут. Потом пришел генерал-лейтенант Квашнин, который впоследствии имел отношение к военным событиям в Чечне. Он тоже разговаривал с нами в дверях, но в конце концов, еще через час собеседования, пригласил в свой кабинет, утверждая, что он нарушает служебные инструкции. Ссылки на Закон о статусе депутата не были приняты ни прапорщиком, ни генерал-лейтенантом во внимание.

Этот разговор также остался безрезультатным. Было уже 12 декабря, в Доме медиков проходило собрание памяти Андрея Дмитриевича Сахарова. Я отправился туда и немедленно выступил. Я сказал, чего добивался бы сегодня Андрей Дмитриевич Сахаров, если бы он был жив. Я рассказал, как у президента не оказалось факса, как прервалась телефонная связь со всеми, от кого хоть что-нибудь зависит, и поделился, не скрывая, своими довольно ярко выраженными эмоциями по этому поводу.

Тогда участники собрания решили, что стоит скинуться понемножку на факс для президента, потому что это непорядок, если первое лицо в государстве не располагает столь обычным теперь устройством связи... Я очень хорошо помню, что первым (248) положил какую-то зелененькую банкноту министр иностранных дел Андрей Владимирович Козырев. Андрей Владимирович и в дальнейшем сыграл решающую роль в нашей поездке, потому что после моего выступления он подошел ко мне и сказал: "Сергей Адамович, пойдемте скорее к телефону. Там Сосковец вас ждет. Я ему позвонил". Оказывается, что телефона-автомата достаточно для того, чтобы связаться с Сосковцом.

Сосковец встретил меня чрезвычайно радушно. Он сказал: "Сергей Адамович, голуба, я вас обнимаю. Как давно мы не виделись! Что у вас там за проблемы, в чем дело-то?". Я сказал: "Да вот, мне надо лететь в Чечню, и не мне одному, а группе депутатов Государственной Думы. Иные из них выделены своими фракциями..." – "Ну так в чем дело, – сказал он, – летите!" – "Как же нам лететь-то? – спросил я. – Давайте уж сделаем эту поездку официальной". – "Ну хорошо, – сказал Сосковец, – это уже не ваша забота. Это моя забота. Когда вы хотите лететь?" – "Сегодня", – сказал я. "Ну, сегодня вечером – уже поздновато", – ответил мой собеседник. "Тогда как можно раньше, завтра утром..."

Так и было договорено. Оказалось, что на аэродром в Чкаловскую, откуда было сообщение с Чечней, надлежит нам добраться в 17 часов вечера. Группа к тому моменту уменьшилась с 11 человек до 5. Состав группы оказался следующий: Валерий Борщев, Михаил Молоствов, Леонид Петровский (коммунист, член фракции КПРФ), я сам и мой друг и помощник по обществу "Мемориал" Олег Петрович Орлов. В таком составе мы и вошли на борт самолета. Нас встречали два генерала, они оба доложили, что борт готов и вылетит по первому нашему приказанию, и они желают нам счастливой посадки.

Надо сказать, что число моих спутников столь резко уменьшилось по той причине, что на борту, как нам сказали, нет мест. Когда мы вошли на очень большой самолет ИЛ-76, там не было ни одного человека, кроме экипажа и нас. Мы могли там лежать, сидеть, танцевать и вообще делать все, что угодно. На огромном столе была большая карта, экипаж приветствовал нас, тоже вытянувшись в струнку, и мы в самом деле полетели, и посадка в самом деле была счастливой, – посадка снова на аэродроме в Чкаловской. В Беслане обледенела посадочная дорожка. Командир был весьма удивлен этим обстоятельством.

Я не стану входить в дальнейшие перипетии, хотя они заслуживают отдельного рассказа. Когда мы появились, нас принимали по-королевски, а когда мы вернулись, нам сказали, что чая нет, греть чай некому, а сухарики, которые стоят на столе, – это не для нас, они для утренних пассажиров. Оказалось, (249) что нет гостиницы… Тут, надо сказать, я совсем вышел из берегов и стал орать по телефону, что пусть разбудят генерала, пусть он немедленно распорядится о гостинице, и объяснил, кому и что будет известно об этом хамстве. В конце концов гостиница нашлась, но самолета на утро не нашлось. На наших глазах отправился почтовый самолет в тот же аэропорт "Беслан", но мы не попали в полетный лист.

Тогда мы вызвали машину и поехали во Внуково, и улетели уже не в Грозный, и не в Беслан, а в Минеральные воды и оттуда добирались машинами в Назрань. С тех пор и началась наша уже военная эпопея.