Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
СодержаниеПродуктовая карточка, всемогущая, драгоценная продуктовая карточка! |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
В нашем мире, когда пять человек выполняют работу одного, четверо находят удовлетворение в том, чтобы мешать работе. Жестокие игры разыгрывали те, кто распоряжался резиновыми печатями. Всякого рода разрешения и инспекции без конца задерживались. Люди без всякого опыта становились участниками фарса, пытаясь разобраться в сложных сооружениях. Чтобы раздобыть мешок гвоздей, приходилось тратить неделю.
Вмешались банды федаинов. Они устраивали кражи материалов, а потом ввели службу безопасности для предотвращения дальнейших краж. От отца и других арабских лидеров федаины требовали создания подпольного завода по изготовлению оружия и боеприпасов.
Имамы из мечетей тоже не остались в стороне. Духовенство требовало огромных взяток, угрожая проповедями мешать работам.
Хаос порождал хаос.
В сознание наших людей вдолбили мысль, что ЮНРВА - это их новое правительство, некий отецволшебник, который и должен о них заботиться. Вместе с тем они не желали никакой ответственности перед ним или улучшения жизни своих семей. ЮНРВА позаботится. Разве они не заслужили этого потерей своей земли?
Хотя именно ЮНРВА обеспечивало сердцебиение жизни, на него без конца жаловались. Разве ЮНРВА не должно быть предано борьбе за возвращение их в свои деревни? Чем тогда ЮНРВА отличается от тех иноземных захватчиков, что принимали решения об их жизнях?
Я видел, что уныние овладевает хаджи по мере того, как тон его встреч становился все более безобразным.
- Нет, Ибрагим, - кричали его шейхи, - мы не возьмем и капли воды из Иордана, это значило бы пойти на соглашение с евреями. Мы скорее умрем от жажды, чем разделим с ними воду.
- Послушай, Ибрагим. Если мы построим фабрики в Иерихоне, разве это не станет для евреев знаком того, что мы приняли наше изгнание?
Когда был уже на ходу план ЮНРВА благоустроить лагерь посадкой деревьев и садов, строительством игровых площадок, устройством уличного освещения, появились разъяренные толпы.
- Смерть ЮНРВА!
- Смерть агентам империализма!
ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА, ВСЕМОГУЩАЯ, ДРАГОЦЕННАЯ ПРОДУКТОВАЯ КАРТОЧКА!
Обманывать ЮНРВА стало образом жизни. Когда рождался ребенок, мать регистрировала младенца ради продуктовой карточки. На следующий же день еще одна женщина из той же семьи регистрировала того же ребенка и получала еще одну карточку. Младенцы в данном клане подчас были зарегистрированы под несколькими именами.
Никто из работающих не сообщал об этом. О смертях никогда не сообщали, чтобы сохранить карточку умершего. Любая семья, которой удалось покинуть АкбатДжабар, сохраняла в лагере свой адрес, а с ним и продуктовую карточку. Бедуины, откочевывая к себе в свой бескрайний мир, сохраняли свои адреса и кочевали обратно каждый месяц, чтобы забрать пайки.
Посредством рэкета коекто достиг богатства и жил теперь в Восточном Иерусалиме или Наблусе. Они являлись в лагерь, подчас на собственных автомашинах, чтобы получить свои пайки.
Обнищавшие крестьяне из Иордании и Западного Берега просачивались в лагери под видом беженцев. Лишние продуктовые карточки вовсю продавались на черном рынке.
Когда предложили стройматериалы, чтобы починить наши хижины, этим мало кто озаботился. "Мы не позволим евреям считать, что строим себе постоянные дома".
И наоборот, разбогатевшие из числа торговцев черного рынка возводили себе небольшие виллы прямо посреди нищеты АкбатДжабара.
Численность беженцев взорвалась. В начале войны полмиллиона арабов оставили свои дома. Теперь их численность увеличилась до миллиона и все еще росла. Точный подсчет стал невозможным, так как арабские администраторы в ЮНРВА закрывали глаза на злоупотребления.
Я не знаю точно, в какой момент и почему началась самая сильная волна демонстраций, но что из того? От бунта нас всегда отделяла лишь искорка. В большинстве случаев бунт начинался со школы. Учителя стали для нас важнее родителей и полностью контролировали сознание детей. Мишенью обычно служила штабквартира ЮНРВА, а раз уж демонстрация началась, то неизвестно, чем она кончится.
"Бедственное положение", "день бедствий", "изгнание" - подходящий повод для демонстрации. В остальном - страх, боязнь сокращения пайков, боязнь эпидемии, боязнь, что запоздает водовозка. Когда в амбулатории сокращали часы работы изза нехватки персонала, за этим вскоре следовала демонстрация.
Как-то вечером во время бунта подожгли амбулаторию, а хаджи Ибрагима обвинили в том, что он - орудие сионистов. Амбулаторию подожгли изза того, что срочно ввезли вакцину, принятую от Израиля, чтобы подавить вспышку холеры.
На следующий день мы отправились к Перу Ольсену, он забаррикадировался под охраной Арабского легиона. На столе лежало его заявление об уходе.
- Кончено, хаджи. Иерихонский проект официально мертв, - сказал он.
- Если вы хотите прекратить бунты, - сказал мой отец, - то начните выдавать продовольственные карточки. Это их прекратит.
- Я не могу уследить за всеми играми, которые здесь разыгрывают, - гневно сказал Ольсен дрожащим голосом. - Это за пределами человеческого разума и терпения. Я уезжаю.
- Мне жаль, что вам пришлось так плохо о нас думать, Пер. Вы нас проклинаете, не правда ли?
- Нет, друг мой, это система работает не так. ЮНРВА не желает, чтобы в ее машину бросали гаечные ключи. Слишком многим чиновникам надо поискать честной работы. Это сгладится. Разве вы не знаете, что в конце концов вину свалят на евреев. Вы старались, хаджи Ибрагим, но вы же все это время знали, что произойдет.
- Боюсь, что так, - тихо сказал отец.
Полные боли, мы шли домой из штабквартиры ЮНРВА. Тогда-то я и заметил, что отец начинает стареть. Он остановился и оглянулся кругом. Несколько кольев на каменистом поле обозначали контуры большой опытной фермы, так и не давшей урожая. Несколько разрушающихся фундаментных бетонных блоков с торчащими из них стальными прутьями - это все, что осталось от фабрик, так и не выработавших и одного рулона ткани.
- Почему, отец?
- Нужно работать всем вместе. А совместная работа требует доверия. Доверия среди нас нет. Мы гордимся своими возможностями. А на деле мы ни на что не годимся.
Есть конфискованные стройматериалы, - сказал отец с горечью. - Мы их возьмем и построим славный домик поближе к шоссе. Такой, который к лицу чиновнику ЮНРВА.
Глава шестая
1954 год
Мой восемнадцатый день рождения очень памятен - разве может молодой человек забыть день, когда он стал мужчиной!
Вдовы, не имеющие защиты со стороны большой семьи или клана, очень уязвимы к сексуальному приставанию и оскорблениям. Но только не те, что находились под покровительством хаджи Ибрагима. В нашей части лагеря их было несколько, и им ничто не грозило. Лишь один человек осмелился бросить вызов моему отцу, и он проглотил язык за свою попытку.
Хильва была старше меня, может быть, ей было двадцать шесть. Уже больше года, как мужа ее не было на свете. Он погиб, когда перевернулся автобус, в котором он ехал в Иерусалим, и она осталась с четырьмя малыми детьми. Хильва была из тех, кто во время войны оказались разлученными со своими и поселились на участке Табы в лагере АкбатДжабар. Когда погиб ее муж, она попросила у хаджи покровительства, и он с готовностью его оказал. Как я уже говорил, слово моего отца было в нашей части лагеря законом, и Хильве теперь ничто не угрожало.
По добрососедству я присматривал за Хильвой, чтобы она и ее дети получали доста-точные пайки, и лично следил за тем, чтобы они пользовались медицинским вниманием, когда болели. Мы стали добрыми друзьями.
В нашем мире, где почти все, касающееся секса, опасно, запретно и секретно, большинство молодых людей получают свой первый житейский опыт от вдов или разведенных женщин. Чего я не знал, так это того, что женщины так же хотят секса, как и мужчины. Эта взаимная потребность стала для меня откровением.
Все то время, когда мне казалось, что я соблазняю Хильву, на самом деле она соблазняла меня. Когда она сказала мне, что у нее есть особый подарок к моему восемнадцатилетию, я подумал, что это наверно шапочка или чтонибудь вышитое ею.
Вкус граната, испытанный в первый раз, оказался не таким, о каком мечталось. У Хильвы было четверо детей, но она была наивна и почти невинна, занимаясь любовью. Она с детства была полна обычных страхов и запретов. И эти страхи забирались в постель вместе с нами. Вместе с виноватыми рыданиями и странными вспышками хихиканья это отчуждало и было стеснительно.
К счастью, наши отношения превозмогли эту первую нашу ночь. Хильва осторожно кивала мне на ходу, когда у нее выдавалось безопасное время. Визиты стали частыми и весьма приятными.
Но мне стало казаться, что что-то здесь не так. Что-то подсказывало, что не надо нам так торопиться. Нам нужна дисциплина, как во время поста в месяц рамадан. Когда я сказал ей об этом, Хильва покраснела и отвела взгляд. Мы попытались. И были вознаграждены.
И тогда Аллах наградил меня величайшей честью. Однажды она созналась, что я гораздо лучший любовник, чем ее покойный муж. Много раз она хвалила мою мягкость и уже не так страшилась говорить обо всем и исследовать интимные места.
Все стало спокойно, слишком спокойно.
Мы жили в перенаселенном квартале, и мои приходы и уходы стали замечать. Несколько раз я не мог прийти, а она этого хотела, расстраивалась и требовала. Я стал испытывать неловкость. Теперь, когда прошла новизна, я стал побаиваться ее растущего чувства собственности.
Откровенно говоря, я почувствовал облегчение, когда однажды вечером она не выдержала и сказала, плача, что мы больше не должны видеть друг друга, потому что у нее есть законный и серьезный поклонник. Я изобразил ужасную печаль, бил себя в грудь, я даже притворился, что ревную. Но уходя, я чуть не вскрикнул от облегчения.
Добавив таким образом это новое качество к своему характеру, я продолжил нача-тое. Как учитель в школе Вади Бакка, я знал, что у многих моих учеников овдовели матери и сестры. Я поставил себе целью навестить каждую из них, чтобы поговорить об учебе ее сына.
Поразительно, как скоро крадущийся волк начинает чуять добычу. Было совершенно удивительно, что так много женщин готово это делать, и еще более удивительно, что я стал пользоваться спросом.
Не хочу хвастаться подобно другим мужчинам, но почти все мои подружкивдовы уверяли меня, что я принадлежу к лучшим в мире любовникам. Уверен, что таким сделали меня терпеливость и нежность.
И хотя было трудно, я хранил это в себе. Я не хотел позорить этих женщин и не хотел делиться ими. Я принял свое возмужание скромно.
После отъезда Пера Ольсена отец, казалось, был доволен своим чиновничьим положением. До гибели Иерихонского проекта он никогда не позволял нам пользоваться преимуществами нашего положения. Теперь же наша семья из девяти человек, включая нового ребенка Фатимы и Камаля, приобрела четырнадцать продуктовых карточек. Ибрагим реквизировал стройматериалы, и нам построили хороший дом поближе к шоссе.
Пера Ольсена заменил крошечный человек из Бирмы по имени Не Све. Отец отнюдь не недооценивал его возможности изза малого роста. А Не Све был достаточно проницателен, чтобы понимать, что жизнь будет проще и спокойнее с хаджи Ибрагимом на его стороне. Он был из той страны, где обмен одолжениями - в такой же степени образ жизни, что и у нас. И с самого начала они отлично поладили.
До сих пор Ибрагим лишь едва упоминал своих прежних деревенских из Табы или пытался завязать контакты с ними. О да, он часто говорил о своем желании вернуться, но редко - о людях по именам. Почему-то мне казалось, что он чувствует себя виноватым, что откололся от них, хотя, Аллах свидетель, в этом не было его вины.
- Пастух не теряет своего стада ни по одной причине, - вот все, что он говорил на эту тему.
Наш отличный новый дом означал, что Ибрагим остепеняется и примиряется с изгнанием. Но Таба никуда не девалась, и чем больше он остепенялся, тем больше беспокоился о своих старых друзьях. В конце концов он попросил меня разыскать их.
Благодаря своему положению он имел возможность через ЮНРВА послать письма для наведения справок о том, где они находятся. Кроме того, у Ибрагима были две замужние дочери, мои сестры, бежавшие вместе со своими семьями. Годами мы ничего о них не знали. О них я тоже написал запросы.
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы получили ответы. Наши деревенские все еще были более или менее целы и жили в лагере возле Бейрута под названием Шатилла. Сестры тоже были в Ливане, в лагере ТельЗатар недалеко от Шатиллы.
Получив их письма, мы на какое-то время впали в ностальгию. Женщины упрашивали меня читать им эти письма по дватри раза в день и плакали. Мы узнали, кто женился, у кого появились дети, где кто работал, кто стал у них временным мухтаром. Они были недовольны. Но хотя ливанцы обращались с ними с презрением и жестокостью, всетаки была работа, и Бейрут оказался явно лучше Иерихона.
При следующем обмене письмами они звали отца снова их возглавить. Не Све не хотелось терять отца, но будучи реалистом, он понимал, что переезд в Бейрут всетаки вероятен.
Я ликовал и парил в раю! В Бейруте - знаменитый Американский университет, а в Иордании и Западном Береге ничего такого нет. Стать студентом университета было моей мечтой, которую раньше я не смел и близко подпустить к себе.
Когда мы говорили о переезде, то сначала наши голоса и настроения были тверды. Мы увидим семью и старых друзей! Мы снова будем народом!
Падение было еще более стремительным, чем воспарение. День ото дня желание отца становилось все менее страстным, менее решительным. Переехать нам всем в Бейрут - задача основательная. Ибрагим был теперь в мире с иорданцами. В его нынешнем положении не нужно было много работать, у него были влияние и множество привилегий, условия нашей жизни были вполне приличными.
Зачем ехать в неизвестность? В Шатилле ему пришлось бы долго и упорно бороться, чтобы утвердить себя и обрести такое же положение, как теперь. По правде говоря, отец устал. Бегство в Яффо, потом Кумран, Цюрих, Джамиль, Чарльз Маан, Иерихонский проект, - все это унесло по частичке его души.
Сильный человек, раньше лишь забавлявшийся бахромой фантазии, теперь полностью окунулся в нее. О, я изо всех сил настаивал на Бейруте, но он просто свихнулся на этом и приводил нелепые доводы.
Я продолжал писать письма то тем, то другим деревенским и своим сестрам, но странно - не мог хорошенько припомнить их лица. Даже отцу было бы не под силу восстановить отношения между кланами и семьями Табы.
По прошествии нескольких месяцев Бейрут превратился в мираж.
В те дни, когда у отца происходили личные встречи с Не Све, я переводил для него, чтобы избежать недоразумений. Обычно он ждал меня возле кафе через дорогу от школы. Когда кончались занятия, мы с ним шагали к помещению ЮНРВА. Во время этих прогулок я начал замечать в нем перемены. Он стал очень дипломатичным и практичным, избегал треволнений, проницательно разыгрывая племенную игру. Проницательность заняла место гнева.
Я удивился, увидев его однажды в дверях нашей классной комнаты. Он был явно расстроен, хотя никогда не показывал такого чувства на людях. Он позвал меня кивком головы. Я быстро попросил разрешения уйти и последовал за ним из школы.
На дороге он остановился и схватился за меня. Кажется, я в самом деле заметил страх в его глазах.
- Я получил секретную информацию из Аммана. Через две недели иорданцы прикажут всем ребятам военного возраста зарегистрироваться для призыва в Арабский легион.
- О Боже, - сказал я упавшим голосом.
- С тобой-то все в порядке, - сказал отец, - но они заберут Омара.
Стыдно сознаться, но я скорее почувствовал облегчение за себя, чем огорчение за Омара. После убийства Абдаллы и изгнания Талаля регентское правление его внука, юного короля Хусейна, крепко взялось за дело. Иорданцы снова высунулись со своей навязчивой идеей аннексировать Западный Берег. Одеть палестинских мальчишек в иорданскую военную форму - хорошо продуманный трюк. Это создаст впечатление, что палестинцы верны королю. Больше того, в случае бунтов и волнений палестинцев Арабского легиона используют для грязной работы. Кровь наших собственных людей будет на наших руках, а иорданцы останутся чистыми.
Отец был глубоко потрясен. Почему? Ведь он уже не представлял политической угрозы. Он был в мире с иорданцами. И ему, разумеется, известно, как освободить Омара от военной службы. Его реакция была мне непонятна.
Не Све приветствовал нас в манере, отразившей отцовскую безотлагательность. Я объяснил ему, что отец получил намек от иорданского министра.
- Отец говорит, что нам надо немедленно устроить дорожные документы для Омара, чтобы он уехал в Ливан.
Не Све поморгал, представив себе, через какое болото бюрократии и взяток предстоит перебраться и как поджимает время. Он крепко задумался.
- Самый скорый способ - нанять Омара для работы в ЮНРВА в Бейруте.
- Можно сделать это вовремя?
- Это возможно.
В Иерусалиме - большой комплекс ООН. Там Не Све удалось установить прямой радиоконтакт с ЮНРВА в Бейруте. Система взаимных одолжений заработала. По дороге домой отец выглядел намного спокойнее.
Войдя в дом, я понял, почему отец был на грани паники. Я увидел фотографию Джамиля с вазочкой с цветами и горящими свечами. Рука Джамиля дотянулась до нас из могилы.
Полковник Фарид Зияд - человек терпеливый, и память у него долгая. Ибрагим опасался, что смерть Джамиля не утолила его жажду мщения. Если бы Омара забрали в Легион, один Аллах знает, что могло бы с ним случиться. Потеря двух сыновей - это было бы слишком даже для хаджи Ибрагима.
Нужные бумаги были у нас в руках уже через неделю. Мы спокойно занялись покупкой новой одежды и обуви, раздобыли достаточно американских долларов и придумали наиболее безопасный путь до Бейрута. А потом один из нашего клана заберет Омара и доставит его в лагерь Шатилла.
Не успели моргнуть глазом, как Омар уехал в Ливан.
С Омаром было примерно то же, что с Джамилем. Всю жизнь семья едва замечала его. Само собой разумелось, что он славный, простой, трудолюбивый и без особых качеств. И все же за его отъездом последовали такие плач и причитания, как будто мы теряли чуть ли не сына Мохаммеда. Перед его отъездом наш приятель, фотограф Вадди, сделал его снимок. Когда он уехал, фотографию поместили рядом с портретом Джамиля.
Но понастоящему не потеря Омара так подорвала отца. Это была утрата им способности защитить свою семью. И кроме того, растущие потери семьи.
Один раз мы уже переменились - от простых крестьян, живущих в одном и том же круге от сева до уборки урожая, до людей, лишенных всего в своей собственной стране. Теперь мы снова стали меняться. При первой возможности сыновья оставляли лагери. Мы начали превращаться в скитальцев по миру.
Отъезд Омара стал тяжелым ударом для Ибрагима. Самое главное для человека вроде хаджи - это держать свою судьбу в собственных руках. Большей частью Ибрагиму это удавалось, даже и при больших напастях. Но на долю отца пришлись такие потери, которые едва ли может вынести гордый человек. Он потерял свою деревню и свой клан. А теперь случились самые тяжелые поражения - потери одного сына за другим. И он ничего не мог с этим поделать, это было не в его силах.
Для меня же это был один из самых сокрушительных моментов моей жизни. Я понял, что я - это все, что на самом деле осталось у отца. Он зависел от меня, все больше и больше опирался на меня. Он обращался со мной как с мужчиной, подчас как с равным ему.
Всякий раз, когда я думал о собственном отъезде, это кончалось ужасным унынием. Как уехать, пока здесь остаются отец и семья? Как бы я мог жить, зная, что я предатель своего отца?
Ибрагим снова и снова повторял, что семя клана Сукори выживет благодаря мне. И это было то самое, чего я так желал и за что боролся. И я никогда не смогу получить его благословение на отъезд. Все мои мечтания, даже смутные и нереальные, прекратились.
Хаджи Ибрагим медленно менял свои взгляды. Впервые он подхватил тему "сионисты - причина всех наших бед". Не будучи больше в состоянии противостоять порокам нашего общества и его руководителей, он принял удобное объяснение: враги - по ту сторону границы.
Восстание офицеров в Египте сместило упадочного монарха. Была провозглашена Египетская республика. Движущей силой переворота был офицер по имени Гамаль Абдель Насер. Он участвовал в войне против евреев и перенес унижение плена. Его ненависть к Израилю была самой сильной в арабском мире, и это много о чем говорило. Он раздувал пламя арабского национализма. Он соберет нас под своим знаменем.
Арабское радио постоянно боролось за умы беженцев Западного Берега. Насер ворвался в их воображение. Он освободит их. Он вернет их к своим домам.
Малопомалу слова Насера проникали в сознание моего отца и начинали затуманивать его некогда могучую способность рассуждать.
Глава седьмая
1955 год
По радио ЮНРВА мы получили сообщение, что Омар благополучно добрался до Бейрута, присоединился к нашему клану и получил обещанную работу. Как все уехавшие сыновья, он будет посылать свой заработок домой.