Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
- Ибрагим, мне нужно твое благословение.
- Забери мое благословение и подавись им!
- Ибрагим, мне нужно твое благословение.
Хаджи тяжело опустился в маленькое скрипучее кресло и сжал руки, потом, дрожа, отхлебнул из стакана и попросил сигарету.
- Я в своей жизни похоронил двух сыновей и еще двух дочерей. Теперь Джамиль сидит в иорданской тюрьме, и есть вероятность, что он умрет за то, что сделал я. И я не плакал. Конечно, я рад за тебя, Чарльз.
- Ибрагим, я настоятельно предлагаю тебе настроиться на возвращение. Оставаться дальше в Цюрихе бессмысленно.
- Я останусь. Я не сдамся. Ктонибудь когданибудь выслушает меня.
- Все кончено, возвращайся.
- Куда? В АкбатДжабар?
- В Израиль, - сказал Чарльз Маан.
- Я думал об этом много ночей, Чарльз. Я молился дать мне силы сделать это. Но так или иначе это невозможно. Каждый день моей оставшейся жизни это будет меня тревожить. Хаджи Ибрагим - предатель.
- Предатель чего?
- Самого себя.
- Твои арабские братья на всю жизнь заключили тебя в тюрьму. Эти лагери превратятся в сумасшедшие дома. Ибрагим, ты знаешь, и я знаю, что с евреями легче иметь дело и они куда честнее, но если ты ждешь, когда они исчезнут из региона изза того, что мы их оскорбляем или пытаемся унизить, то ты ошибаешься. Деревья будут расти высокими в Израиле, но они никогда не будут расти в АкбатДжабаре.
- Чарльз, ты просил моего благословения, - сказал Ибрагим нервно. - У тебя оно есть. Я честен с тобой. Я даю тебе позволение уехать. Ты мне был больше чем брат. А теперь уходи, пожалуйста. Не стой и не смотри, как я плачу.
- Ты отказался повидать Гидеона Аша, - настаивал Маан. - Прошу тебя подумать об этом. Вот имя владельца швейцарской фабрики. Это всего лишь двадцать минут поездом от Цюриха. Он еврей, но почтенный человек. Он устраивал большинство тайных встреч между Ашем и разными арабскими делегациями. - Чарльз нацарапал имя и номер телефона и аккуратно положил бумажку под бутылку с вином. Он похлопал Ибрагима по спине и вышел.
Хаджи закрыл лицо руками и заплакал.
Глава пятнадцатая
Гете обедал здесь в "Золотой голове". Это, можно сказать, было и началом, и концом истории Бюлаха. Самое страшное преступление последних месяцев, и преступника поймали с поличным: он бросил окурок на тротуар. У Бюлаха, при всей незначительности, с которой описывали его швейцарские путеводители, было одно отличие. Он находился между Цюрихом и аэропортом и служил ориентиром для прибывающих самолетов.
Через двадцать минут гонки по точнейшим швейцарским рельсам мимо аккуратной сельской местности Ибрагим прибыл на вокзал Бюлаха. Он сошел с поезда, огляделся, и его тут же узнали.
- Хаджи Ибрагим?
- Да.
- Герр Шлосберг, - сказал незнакомец, протягивая руку и препровождая Ибрагима в ожидавший неподалеку автомобиль. Шлосберг, один из двух евреев Бюлаха, был владельцем маленькой, но изысканной фабрики по резке и шлифовке тех чудесных крошечных драгоценностей, что шли на изготовление швейцарских часов.
Он повел машину через безупречно сохранившийся Старый город, круглое образование шесть на шесть, некогда обнесенное стеной, предназначенной сохранить феодальный порядок, через столетия отточившийся в безупречное швейцарское чувство нейтралитета.
- Здесь обедал Гете, - сказал Шлосберг, когда они проезжали мимо отеля и ресторана "Золотая голова". Ибрагим кивнул. Шлосберг остановился перед своим скромно богатым домом в лесистой местности, называемой "Братья Кнолль", повел Ибрагима в библиотеку и закрыл за ним дверь.
За письменным столом Шлосберга сидел Гидеон Аш.
- Проклятый сукин сын, - сказал он сердито. - Почему ты не связался со мной раньше? - Он вскочил со стула, повернулся спиной и стал глядеть на развертывающийся в окне вид.
Ибрагим подошел к нему сзади, и они стали глядеть вместе. В конце концов они повернулись друг к другу, крепко и без слов обнялись. На столе появилось виски.
- Только капельку, - предостерег Ибрагим.
- О чем ты, черт возьми, думаешь? - спросил Гидеон. - Три месяца назад я мог бы разработать что-то вроде сделки, чтонибудь такое. Так или иначе, теперь ты остался с носом.
- Таков Израиль, - отпарировал Ибрагим.
- Я бы предпочел быть в ТельАвиве, чем в АкбатДжабаре.
- Я бы тоже, будь я евреем.
Возраст Гидеона внезапно дал о себе знать, когда он опорожнил свой стакан и тут же налил из бутылки другой.
- Мы, конечно, дураки, - сказал Ибрагим, - но мы очень надеялись, когда приехали в Цюрих. В конце концов, мы же не в Аммане, а в настоящей западной стране, демократической. Когда здесь на нас смотрит весь мир, наши делегации, конечно, должны были действовать цивилизованным и разумным способом. Наверняка пресса выражала бы симпатию моему народу. Я был наивным дитятей. Кому все это нужно? Ну, может быть, евреям. Ты знаешь, как мы говорим. "Евреи добрые. Пользуйся этим".
- Они также считают, что могут унижать нас до уничтожения, - сказал Гидеон. - Этого не будет. Нас раньше унижали порочные общества.
Ибрагим на мгновение побледнел при этом замечании. Что толку биться с Гидеоном?
- Если бы я пришел к тебе с самого начала, результат был бы тем же, что и теперь. Гуманность - последнее, что приходит на ум египтянам и сирийцам. А увековечение ненависти - первое, и в этом они преуспели.
- Да, это так, - согласился Гидеон. - Эту шараду они будут продолжать, пока тысячу раз не исхлестают дохлую лошадь. А потом еще одна конференция, и еще, и еще. Потом война, еще одна. А ты, брат мой, так и будешь в АкбатДжабаре.
- Что же нам делать, Гидеон?
- Восстать. Правда, никогда еще революции не происходили среди арабского народа, одни только заговоры, священные войны, убийства. О Боже, почему так получается, что вы живете под сапогом военных и фанатичного духовенства?
Ибрагим, не обращая внимания на гнев Гидеона, допил свое виски, покраснел, закашялся и попросил еще.
- Ты чтонибудь слышал о моем сыне Ишмаеле? - спросил он наконец.
- Нет. Для Нури Мудгиля почти невозможно связаться со мной в Швейцарии. Слишком много связных могут исказить послание и, кроме того, поставить Мудгиля в опасное положение.
- Понимаю.
- Мне кажется, Ишмаель в безопасности. Боюсь, нельзя то же самое сказать о Джамиле. Есть у меня контакты с полковником Зиядом. Он мечтает свести с тобой счеты.
- Зияда я не боюсь. Я умею с ним обращаться.
- Конечно, пока ты сохраняешь свое положение, иорданцы не стали бы вести вокруг тебя свои игры, но не недооценивай жестокости Фарида Зияда. Он может являть внешнему миру цивилизованное лицо, английскую выучку и все такое, но не жди от него милосердия. Ты уже не будешь таким же сильным лидером, каким был до отъезда. Вот чего он ждет. Я боюсь за Джамиля.
- Я это знал, уезжая из Палестины, - сказал Ибрагим.
- У меня все еще есть коечто, чего иорданцы от меня хотят, - сказал Гидеон. - Дай мне договориться о тебе и твоей семье. Я подумаю кое о чем.
- Я не опозорю храбрости моего сына.
- Храбрости ради чего, Ибрагим? Чтобы вырасти террористом? А если бы в той тюрьме оказался Ишмаель? Стал бы ты договариваться о нем?
- Скорее я дал бы Ишмаелю умереть, - ответил Ибрагим без колебаний.
Лицо Гидеона внезапно побагровело от гнева. Он ударил кулаком по столу; он не мог говорить.
- Я пришел не для того, чтобы спорить с тобой, Гидеон. Это ты всегда говорил, что араб живет в фантазиях. Ну, а ты разве не пережил самую большую фантазию из всех? Ты веришь, что вы одолеете арабский мир?
Гидеон устал и окаменел от многих месяцев разочарований. Он снова взялся за бутылку.
- Я скажу тебе, чего боится ваш БенГурион, - нажимал Ибрагим. - Он боится, что Израиль кончит тем, что превратится в левантийскую страну, живущую так же, как и мы.
- О нет, - огрызнулся Гидеон, - этого не будет, потому что мир для нас - ценность. Ценность для нас - любовь. - Он вскочил со стула и начал ходить туда и обратно, как в клетке. - Я приехал сюда, в Цюрих, веря, что хотя бы на йоту правда, разум проникнут в те запертые склепы, что вы носите в ваших головах. - Он наклонился через стол к лицу Ибрагима. - Что за порочное общество, религия, культура... что за человеческое существо... может производить эту вулканическую ненависть... что знает только ненависть, воспитывает только ненависть, существует ради ненависти? Что ж, позволь умереть своему сыну. Будь гордым, хаджи Ибрагим.
Они стояли, шатаясь, два гладиатора на краю гибели.
- Давай, - подзадорил Гидеон, - выхватывай свой кинжал. Это все, что ты умеешь.
Ибрагим отвернулся.
- Я не знаю, увидимся ли мы еще раз. Я не хотел, чтобы так получилось. - Он подошел к Гидеону и вскинул руки. - Разве ты не видишь - я побежден! - воскликнул он с болью. - Если я пересеку границу Израиля, мое сердце умрет.
- Знаю... знаю, Ибрагим, - прошептал Гидеон.
- Гидеон, брат мой, я побежден. - Он заплакал.
Гидеон крепко обнял его, упал в кресло у стола и закрыл лицо руками.
- Если бы зависело от нас с тобой, Гидеон, разве не добились бы мы мира?
Гидеон отрицательно покачал головой.
- Только если бы вы не держали руку на нашем водяном клапане.
Воцарилась тяжелая тишина.
- Теперь один Аллах может дать мне мир, - пробормотал Ибрагим.
Гидеон слышал, как закрылась дверь библиотеки. Хаджи ушел навсегда.
Глава шестнадцатая
Столики под зонтиками на открытом воздухе, так красиво располагавшиеся по набережным вдоль реки Лиммат, с наступлением усиливающихся холодов пришлось убрать. Ибрагим уже не мог позволить себе ежедневной чашки кофе, но оставался в кафе желанным гостем. Франц все еще приветствовал его как уважаемого посетителя, находил ему уютный угловой столик и снабжал его кофе, сладостями, а иногда, по случаю, и тарелкой супа, если погода была особенно гадкой.
- Хаджи Ибрагим.
- Да, Франц.
- Вас к телефону в кабинете управляющего.
- Меня?
- Это женщина. Она пожелала говорить со мной и спросила, не я ли тот джентльмен, который каждый день обслуживает арабского джентльмена? Она говорит, что она ваша старая подруга, которую вы встретили в Дамаске.
- Где я могу подойти к телефону?
Франц проводил его в кабинетик и оставил одного.
- Алло?
- Алло. Это хаджи Ибрагим?
- Да.
- Ты знаешь, кто это? - спросил голос Урсулы.
- Это теплый голос в очень холодном месте, - ответил он.
- Извини, что мне пришлось добираться до тебя столь таинственным способом. Уверена, ты понимаешь.
- Да.
- Мне надо обсудить с тобой нечто крайне важное. Можешь встретиться со мной?
Ибрагим насторожился.
- Может быть.
- Ты знаешь Банхофштрассе?
- Только глядя в окна магазинов на вещи, которые не могу себе позволить.
- Это и есть та самая улица. Возле отеля "БороЛак" увидишь магазин мадам Хильдегард, торгующий кошельками из гобеленов и вышитыми бисером. Я звоню оттуда. Ты можешь прийти поскорее и так, чтобы за тобой никто не увязался?
Ибрагим не ответил.
- Знаю, о чем ты должно быть подумал. Могу тебя заверить, будешь в безопасности. У меня здесь годами было множество свиданий. Хильдегард - моя близкая подруга. Мы сделали друг другу немало хорошего... без расспросов.
- Хорошо, я скоро буду, - сказал Ибрагим после еще одной паузы.
- Воспользуйся служебным входом. У Хильдегард есть позади маленькая демонстрационная комната для особых клиентов. Она будет ждать твоего прихода.
Банхофштрассе, одна из самых дорогих в мире торговых улиц, была облачена в униформу подходящих друг к другу, почти совершенных зданий девятнадцатого века. В тамошних магазинах имелся королевский выбор самых дорогих товаров.
Ибрагим отыскал магазин мадам Хильдегард и после окончательных колебаний нажал на дверной звонок. Дверь открылась. Он подумал, что стоявшей перед ним женщине наверно лет пятьдесят, но она была надушена, в красивой блузке, элегантно причесана и по всей видимости принадлежала к высшему эшелону.
- Урсула ждет, - сказала она и повела его к двери конфиденциальной смотровой комнаты. Он вошел и огляделся. Маленькая гостиная для элиты. В тени стояла Урсула в шляпе с вуалью.
- Здесь Хильдегард показывает сумочки с застежками из драгоценностей.
- Это ты, Урсула?
- Прости, что не встречаю тебя с большей теплотой. Ты скоро увидишь, что я болела.
Она выступила вперед и села на легкий стул, обтянутый парчой, но все еще была в тени. Ибрагим приблизился и сел на стул против нее. Через вуаль он различал, что лицо ее опухло.
- Я сидела на наркотиках, - сказала она, удивив его своей откровенностью. - Я уже не та Урсула, которую ты знал в Дамаске.
- Но я все еще хотел бы заниматься с тобой любовью, - сказал Ибрагим.
Она издала короткий смешок.
- Ты галантен.
- Это не ложь, - сказал Ибрагим.
- Ну, а теперь можем поговорить?
- Да, расскажи мне, пожалуйста, зачем ты звонила.
- Фавзи Кабир замышляет убить тебя.
- Не могу сказать, что воспринимаю это как новость, но рассказывай дальше.
- Кабир - собственность принца Али Рахмана, Сауда, ты знаешь.
- Это я слышал.
- Когда конференция еще только открылась, они обсуждали возможность убийства всех вас троих. Но Кабир отговорил принца от этого. Здесь, в Швейцарии, это слишком опасно. Но теперь, когда шейх Таджи и Чарльз Маан ушли, они изменили свое мнение. Ты их страшно раздражаешь. И они уверены, что теперь могут с этим покончить.
- Как же они намерены это сделать?
- Они везде следовали за тобой. И у дома, где ты снимаешь комнату, и у твоей подруги фрау Дорфман, где тебе надо свернуть и идти по узкому переулку. Не раз было замечено, что ты покидаешь фрау Дорфман среди ночи. Они замышляют наброситься на тебя в одном из этих переулочков...
- Нож?
- Нет, они боятся наделать шума на улице. Слишком много их денег держат у себя швейцарцы. У Кабира есть специальный телохранитель, который и делает грязную работу. Он иранец, имя его Султан. Они зовут его Персом. Он бывший борец в тяжелом весе, почти триста фунтов, очень подлый, отлично тренированный. Он прыгнет на тебя, накинет удавку, а второй телохранитель оглушит тебя дубинкой. Они отнесут тебя в ожидающую машину, отвезут в навес возле виллы Кабира. Там они тебя прикончат, отвезут на середину озера и утопят. Замышляется как необъяснимое исчезновение.
Ибрагим поворчал, поглаживая усы, и от души рассмеялся.
- Не часто приходится слышать о собственном убийстве с такими живыми подробностями. Я вооружен хорошим пистолетом. Полагаю, шкура Перса не остановит пулю.
- Поверь мне, у Кабира и Рахмана в запасе достаточно, чтобы справиться с тобой. Так или иначе, но они тебя достанут.
- Один из способов, чтобы они меня никогда не достали, это бежать из Цюриха. Я тебе глубоко благодарен, что предупредила. Теперь мне надо подумать.
Урсула протянула из темноты руку и взяла его руку.
- Если ты желаешь мести, то того же желаю я, - сказала она.
- Скажи мне почему, Урсула.
- О Боже, это долгая история. Конечно же, ты вправе знать. Так вот, Ибрагим... я связалась с Кабиром сознательно, но я была тогда очень молода. Несмотря на свою профессию после войны, я была совсем наивна. Я смотрела сквозь пальцы на одни уродства за другими, пока... Я ничего не делала, чтобы это прекратить... Деньги, подарки казались такими легкими. Ну, скажем, достаточно легкими, чтобы шлюха поддалась. Но я знала, что есть черта, которую я не смогу переступить. Есть на свете вещи, внушающие мне отвращение.
- Хорошо быть способной хранить подобную веру.
- Кабир - дьявол. Грубость его извращений становилась все более мерзкой. Что я могу сказать? Мужские проститутки, женские проститутки, им он платит достаточно, чтобы они позволили унижать себя. Даже что он их заставляет делать с животными, в том числе свиньями, собаками, лошадьми... ну ладно, причуда - это причуда, но... - Она на момент остановилась, не в себе, и начала снова дрожащим голосом. - Когда мы вернулись в Дамаск... Дети! Я видела девственных мальчиков и девочек, девятидесяти лет, только лишь не разделанных на мясо. Ты хочешь увидеть, что он сделал, так я тебе покажу!
Она подняла вуаль и приблизила лицо к свету. Оно было цвета мела. Глаза ее остановились. На щеке багровое пятно.
- Посмотри хорошенько, мой хаджи, это ожог от сигареты. И на теле у меня шрамы. Но настоящие шрамы внутри. Он стал бояться, что я его оставлю. Я ведь устраивала большинство его забав. Я была физически принуждена принимать большие дозы героина. Как ты видишь, я стала наркоманкой.
- Боже мой, не думал, что меня еще можно чемнибудь поразить, - мягко сказал Ибрагим.
- У меня есть шанс выздороветь, если я смогу уйти от него. Есть клиники. Я не слишком далеко зашла. Ну так что, Ибрагим? Желаешь ты мстить или нет?
- У тебя есть план, Урсула?
- Есть.
- Тогда у тебя есть и сообщник.
Неуклюжий Перс постучал по фонарям в эллинге и осмотрелся. Все ясно. Он принял от Урсулы хозяина и помог ему встать шатаясь. Кабир с самого утра накачался наркотиков. Его положили на императорскую кушетку, а Урсула повозилась с пультом и включила какую-то музыку.
- Когда они придут? - пролепетал Кабир. - Взгляни на эту чертову кушетку. Я заплатил этим швейцарским собакам десять тысяч долларов за ремонт. Смотри, она не ходит ни вверх, ни вниз, и не поворачивается.
- Им еще надо что-то там сделать с кабелем, - сказала она.
- Все они воры.
- Не волнуйся, дорогой. Для этого представления кушетка тебе не понадобится.
- Что они будут делать? Ты мне обещала что-то безумно особенное.
- Они скоро будут здесь, и ты все увидишь сам. Это не похоже ни на что из того, что было раньше. Парочка оригинальна неописуемо. - Урсула кивнула Персу, что взяла дело в свои руки, и пусть он займет свой сторожевой пост.
Султан заколебался, и она почувствовала мерзкий приступ страха.
- Ну? - спросила она.
- Есть хочу, - сказал Перс.
Урсула зависела от его аппетита. Он оправдал ожидание, и у нее отлегло от сердца.
- Сегодня вечером будет шоу только из двоих, - сказала она. - Я не назначала повара.
- Но я же голоден, - настаивал Перс.
- И почему я не привязала тебя к тарелке из кухни? Я тебе принесу на пост.
Султан расплылся в широком оскале, обнажив золото во рту. Он двинул свое массивное тело вниз по короткому коридору, туда, где стояли под крышей катер и полдюжины парусных лодок. Комнатка охранника была маленькая, но со всеми новинками охранной техники. Во всех комнатах были установлены камеры, изображения передавались на полдюжины экранов. Султану был виден дремлющий хозяин и Урсула на кухне.
Она поставила на поднос четыре тарелки с верхом, чтобы наполнить его бездонное брюхо. Это была сильно наперченная еда, наперченная настолько, чтобы стал совсем незаметным цианид, которым ей удалось обрызгать еду, загородив ее спиной от камеры. Она поставила поднос перед ним.
- Это тебя поддержит на некоторое время.
- Урсула, - доверительно шепнул Перс, - что ты сегодня устраиваешь?
- Ты ничего подобного еще не видел, - заверила она его. - Не отрывайся от экрана.
Он с чавканьем разделался с отбивной из ягненка, потом с еще одной.
- Ты меня без этого не оставляй, - попросил Султан, подмигнув.
- Если эфенди свалится как обычно, включить тебя в забаву не составит проблемы. Предоставь это мне, Султан. Разве я не заботилась о тебе всякий раз?
- Урсула, ты настоящий друг.
Она улыбнулась и вышла, прошла в главную комнату с зеркалами и быстро включила музыку - как раз во время, чтобы заглушить дикий крик со сторожевого поста. Она набралась храбрости выглянуть в коридор и увидела Султана с вылезшими на лоб глазами, кровожадным лицом. Он заорал, схватился за горло, опустился на колени, пополз, протянул руку... и рухнул на пол. Она опасливо приблизилась. Прошли ужасные полминуты. Он дернулся и остался недвижим.
Урсула тихо закрыла за собой дверь.
- Что это был за шум? - пробормотал Кабир со своей кушетки.
- Я ничего не слышала, дорогой.
- Я подумал, что может быть это наше представление.
- Они скоро придут. Почему бы нам обоим не отведать немножко снадобья. Чегонибудь такого, что дало бы нам подремать, а когда ты снова откроешь глаза, все уже будет готово.
- Ты так мила со мной, Урсула. Так мила.
Она открыла кожаный футляр с бархатной подкладкой, где ,хранились "его" и "ее" шприцы. Его был еще раньше наполнен дилаудидом в достаточном количестве, чтобы продержать его под парами до прихода Ибрагима. Она со знанием дела погрузила иглу в его руку, и сон не замедлил последовать.
Эллинг наполнился звуками похоронного марша из Бетховенской Седьмой симфонии. Огни были включены на круговорот бесчисленных искр. Урсула сломала под носом Фавзи Кабира ампулу с нашатырным спиртом. Он со стоном проснулся и зажмурился от яркого света. Попытался закрыть уши от оглушительной музыки, но не смог двинуть руками. Они были в наручниках у него за спиной.