Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
Глава одиннадцатая
Операция прошла гладко. Облавой на Ясельной площади полковник Фарид Зияд заполучил пятьдесят два так называемых Мстителялеопарда и их сообщников из десяти лагерей беженцев. Между беженцами и их планами учинить неприятности в Цюрихе был ловко вбит клин. В кабинет вошел солдат и объявил, что хаджи Ибрагим прибыл в полицейский форт.
Фарид Зияд застегнул мундир, полный ленточек и украшений настоящего полковника Легиона. Он осмотрел себя в зеркало, увлажняя свои белые зубы щеточкой своего языка, и уселся за стол.
- Пришлите его.
Когда хаджи Ибрагим вошел, полковник Зияд совершил необычное для него привставающее движение, предлагая противнику стул, и приказал принести кофе. Ибрагим тотчас же понял, что возникает ситуация кнута и пряника.
- Где находятся шейх Таджи и Чарльз Маан? - спросил Ибрагим.
- Их с извинениями освободили.
- А мой сын Джамиль?
- Он сейчас вне опасности, вместе с другими парнями. - Фарид Зияд взглянул на лежащую на столе бумагу. - Их пятьдесят два.
- Это преднамеренная провокация. Разве вам нужны волнения в лагерях беженцев?
- Сомневаюсь, что они произойдут, если только вы не станете подстрекать, и сомневаюсь, что вы станете, пока эти ребята в заключении.
- Для безопасности?
- Для безопасности.
- Вы понимаете, что в связи с этим инцидентом зарубежная пресса может оказаться не слишком любезной к его величеству.
- Пока я аплодирую умному способу, каким вы трое манипулировали собранием и прессой, двое могут играть в эту игру. Мы дали сообщение, объясняющее ситуацию. - Он протянул Ибрагиму лист бумаги.
- Я не читаю поанглийски.
- Тогда я вам прочту. "Сегодняшняя облава - кульминация нескольких месяцев расследования ситуации, беспокоившей короля Абдаллу и иорданские власти. Шайки молодежи, поощряемые разбойными элементами старшего возраста, перешли к буйству террора в лагерях беженцев. Среди преступлений этих шаек - махинации на черном рынке, крупные хищения, шантаж, вымогательство и т.д., и т.д., и т.д."
- Известно ли зарубежной прессе, что любое из этих обвинений может быть предъявлено почти каждому иорданскому чиновнику на Западном Береге и что ваш великолепный Арабский легион участвовал в этой деятельности и поощрял ее?
Зияд вернулся к столу и поднял руку.
- Об этом я и хотел поговорить с вами, хаджи Ибрагим. Вспоминаю нашу первую встречу в доме покойного Кловиса Бакшира, да примет к себе Аллах его благородную душу. Я увидел, что вы очень умный человек. Сейчас вы трижды ущипнули меня за нос, но я не в обиде. Вы, однако, сделали свою позицию в высшей степени ясной. Больше ее терпеть невозможно.
- Значит, ребят держат в заложниках, чтобы укоротить наши языки и приглушить наши стремления.
- Это крайний выбор слов. Да, они останутся в заключении. Мы будем продолжать допрашивать их об их деятельности. В случае правильного поведения может быть суд, а может не быть суда, - сказал Зияд, пожав плечами с выражением невинности.
- В зависимости от результатов в Цюрихе, - сказал Ибрагим.
- Такова жизнь. Даже сейчас, спустя несколько часов, некоторые из них добровольно дают показания... на разумной основе, что они расскажут о других, если мы снимем обвинения с них самих.
Маневр Зияда был ясен. Что делать? Мычать и реветь? Пояснить, что могут начаться массовые волнения? Или успокоиться и послушать? Зияду что-то нужно. Это надо выяснить.
- Я весь внимание, - сказал Ибрагим.
- Хорошо, - ответил Зияд со слабым проблеском улыбки. Он надорвал пачку сигарет, предложил Ибрагиму и зажег себе и ему.
- Помните наш разговор в Наблусе, хаджи?
- В точности.
- В таком случае вы помните, что я тогда убеждал вас, что его величество Абдалла - не типичный исламский фанатик в отношении евреев. Он вступил в войну против собственной воли, главным образом чтобы поддержать арабское единство. Все его последние выступления против евреев большей частью рассчитаны на публику, чтобы показать миру, что у арабских лидеров единый фронт. Вы можете согласиться со мной по этому пункту?
- Скажем так: в данный момент я принимаю ваше заявление.
- Отлично. Значит, мы сможем понять друг друга. Нам не доставляет большого удовольствия держать вас в лагерях. Мы сделали больше, чем любая арабская страна. Мы предложили немедленное гражданство, работу, правительственные кабинеты.
- И любое подавление, - сказал Ибрагим.
- Да, конечно, и подавление, - согласился Зияд. - Мы не можем поддерживать анархию среди более чем полумиллиона людей, слоняющихся без дела, как необузданный по-ток.
- У нас есть права, - сказал Ибрагим.
- Конечно. Все, какие вам дает король.
- Вы недовольны, что мы не падаем на колени и не глядим на Абдаллу как на нашего спасителя, - отпарировал Ибрагим.
- Честно говоря, нас это не заботит. Не заботят нас и ваши права. Мы получили от палестинцев то, что хотели. Остальные со всем согласятся, когда столкнутся с действительностью. Позвольте мне говорить с вами с той откровенностью, которой вы так известны. Вас и ваших братьев удивительно легко контролировать, и вы никогда не были бойцами. Мы не думаем, что вы собираетесь изменить более тринадцати столетий истории.
Ибрагим сдержался.
- Нас никогда так не запирали, как теперь. То, что случилось с этими ребятами, Леопардами и Акулами, - это лишь предупреждение, что следующее поколение палестинцев будет иного рода. В конце концов, полковник Зияд, все мы когда-то считали, что евреи пассивны, что их легко топтать. Но поколения меняются. Думаю, это урок, который вам следует учесть.
- Мы не собираемся давать этим ребятам расти недорослями. Мы дадим им красивую форму, направим их энергию на ненависть к евреям и превратим ее в дисциплинированные партизанские акции против евреев. Это даст нашим арабским братьям дальнейшие доказательства, что мы вместе с ними в борьбе, не так ли? Что касается огромного большинства палестинцев, то я думаю, что они настроены навсегда оставаться в этих лагерях и гнить там. У них нет духа, нет достоинства. Это плакальщики и попрошайки.
Ибрагим поднялся со своего места и наклонился к столу Зияда, изогнувшись для ответа, но слова не приходили. Он закрыл глаза и медленно опустился на стул. Ужасно было услышать такие слова. Это потому, что их никогда еще не произносили.
- Хорошо, - сказал Зияд. - Мы признаем, что состояние хроническое.
- Я слышу ваши слова, - проскрипел Ибрагим.
- Зачем нам продолжать быть врагами? Если прояснить наши цели, то вы увидите, что есть способы разрешить расхождения. Нет, я не собираюсь пытаться вас подкупить. В Наблусе я узнал, что это не сработает. Вы человек принципов. Такая редкость. У меня разумное предложение.
- У меня разумные уши, - сказал Ибрагим.
- Отлично, да благословит Аллах эту встречу. - Зияд открыл нижний ящик, достал бутылку вездесущего шотландского виски и предложил Ибрагиму выпить.
- Нет, спасибо, виски выжигает меня изнутри, - автоматически произнес он отказ, но передумал. - Может быть, совсем немножко, чутьчуть.
- Все дело в том, что ничто не остановит короля Абдаллу в его движении к Великой Сирии, ничто. Ни резкие слова арабских лидеров, ни беженцы, ни евреи. Это предназначение, божественное предназначение. Вопрос в том, что мы оба видим толк от евреев, так давайте пользоваться ими.
- Если королю предстоит выполнить свое предназначение, - сказал Ибрагим, стараясь скрыть насмешку, - то полагает ли он сокрушить еврейское государство?
- Он его включит.
- Включит?
- Да, как провинцию Великой Сирии.
- А евреи об этом знают?
- Узнают в свое время. Дайте им десять лет изоляции и осознание того, что их собственное будущее как верной Абдалле провинции надежно.
- Во имя пророка, они никогда на это не согласятся. Евреи и арабы как союзники?
- Не как союзники, а как подданные. А что в этом противоестественного? В древние времена мы в Иордании были гибеонитами, а Гибеон был областью Израиля. У двора самого царя Давида были моабиты, хиттиты и дворцовая гвардия из филистимлян. У Соломона были кельты и рейнцы!
Внезапно Фарид Зияд повысил голос до пронзительности, а глаза его дико округлились. Хаджи Ибрагим глядел на него, не веря своим глазам. Затем все стало ужасно ясно. Он, полковник Фарид Зияд, при британцах бывший бедуином, теперь видел себя генералом, командующим еврейской провинцией! В тот момент Ибрагим осознал все безумие арабской политики, произносимой языком одного человека.
- Я должен считать, - продолжал Зияд, - что поскольку вы оставили свою пещеру, вы установили контакт с Гидеоном Ашем. Прежде чем вы станете это отрицать, позвольте заметить, что вы не стали бы говорить так, как говорили сегодня в Вифлееме, не имея чего-то у себя в кармане, своего рода понимания.
- Я не подтверждаю и не отрицаю.
- Достаточно ясно.
- Продолжайте, пожалуйста, я очарован, - сказал Ибрагим.
- Чего вы, беженцы, хотите? Вернуться в свои дома? Так договоритесь в Цюрихе с евреями. Заберите с собой обратно тысячу, пятьдесят тысяч, двести тысяч. Мы не хотим бремени этих лагерей. Евреи разместят вас, будут кормить и обучать. В этом их слабость. А когда созреет время для Великой Сирии, у нас будет много тысяч наших братьев на местах, чтобы осуществить мирное овладение Израилем. Однако, какую бы сделку вы ни совершили, вы должны сделать это тихо. Мир не должен знать. Уничтожайте ваши лагери помедленнее и тихо исчезайте из них.
Иордании приходится продолжать все это осуждать на публику, - продолжал Зияд. - Мы будем осуждать вашу делегацию в Цюрихе, ведь надо же поддерживать видимость единства арабов.
- Чего вы хотите взамен? - спросил Ибрагим.
- Прекратите вашу деятельность против короля Абдаллы, не позволяйте Чарльзу Маану блеять в зарубежной прессе, а самое главное, ваша сделка с евреями должна оставаться в тайне. Ну, разве это не разумно?
- Мне надо об этом подумать. Я должен поговорить об этом со своими друзьями. Что с ребятами, которых вы держите под арестом?
- А мы все еще одурманены ароматом откровенности? - спросил Зияд.
- Говорите открыто.
- Если вы наделаете шума в Цюрихе, коекто из этих ребят долго не протянет, не успеет отрастить усы.
- Я хочу видеть моего сына, - прошептал Ибрагим.
- Конечно, и воспользуйтесь, пожалуйста, этим кабинетом. Его приведут к вам.
Выходя, Фарид Зияд сделал вывод: хаджи Ибрагим скорее всего примирится с утратой мальчишки Джамиля. А вот чтобы спасти другого сына, маленького Ишмаеля, он сдвинет горы. Как только хаджи Ибрагим уедет в Цюрих, Ишмаеля надо будет взять за решетку, также и... для страховки.
Джамиль, кажется, видел нечто вроде доблести в том, что арестован и как вожака его отделили от других.
- Я вскоре поеду в Цюрих, Джамиль, - сказал ему отец. - Иорданцы будут продолжать держать тебя как заложника. Имей в виду, что у них нет британских законов, как у нас в Палестине. Закон - это то, что захочет король, и они могут обвинить тебя в чем им будет угодно. Шансов в иорданском военном суде у тебя нет. Призываю тебя успокоить твоих ребят. Ты понял?
Взгляд Джамиля казался потусторонним.
- Не беспокойся обо мне, отец. Занимайся в Цюрихе тем, что тебе надо, независимо от того, что станет со мной.
- Мне кажется, тебе нравится вся эта возня, - сказал Ибрагим.
- Нравится? Не знаю. Думаю, какая разница, жив я или умер.
- Ну, ну, умирать никто не хочет.
- Я и все мои друзья должны рано или поздно умереть в борьбе, которую вы нам навязали. Что еще нам остается, кроме как умереть? Мы никуда не можем пойти; ничего не можем делать; нам велено ни о чем не думать, кроме мести и возвращения.
- Я стараюсь сделать жизнь для вас лучше.
Джамиль разразился сумасшедшим смехом, вскинул голову и плюнул.
- Тебе, отец, безразлично, умру я или нет. Тебе даже лучше, если я стану мучеником.
- Заткнись!
- Ну, избей меня снова.
- Джамиль, ты мой сын. Я стараюсь вызволить тебя отсюда.
- Зачем? Не хлопочи. Я тебе не сын. У тебя только один сын. Ишмаель. Разве не так, отец?
Ибрагим ударил его по лицу. Джамиль вскочил на ноги.
- Однажды я ударил тебя, отец, и я все еще чувствую восторг от этого. Тюремщик! Тюремщик! Верни меня в мою камеру!
Через несколько дней после того, как отец вернулся в АкбатДжабар, он взял меня в Иерихон, в офис профессора доктора Нури Мудгиля.
- За ваши сокровища я получил восемь тысяч долларов, - сказал археолог. - Вот авиабилеты для вас и шейха Таджи. Мы подумали, что вам лучше бы не ехать снова в Амман, так что вы полетите маленьким самолетом из Восточного Иерусалима на Кипр, а по-том в Цюрих. Мне часто приходилось отправлять древности по воздуху, и я хорошо знаю людей в аэропорту. Билеты на самолет и особое внимание к некоторым чиновникам сожрали больше двух тысяч восьмисот долларов. Вот ваши путевые документы. Визы при них.
- Но это же не паспорта, - сказал отец.
Мудгиль покачал головой.
- Нет такой страны - Палестина. Есть только Иордания, а Иордания не даст вам паспортов. Придется ехать по этим бумагам.
Отец просмотрел один из документов и передал его мне.
- Что здесь написано?
- Здесь написано, что ты лицо без гражданства, а это виза в Швейцарию и обратно, действительная на тридцать дней, - сказал я.
- К сожалению, мне пришлось на каждый из этих документов издержать по тысяче долларов, - сказал Нури Мудгиль, загибая пальцы. - Бакшиш, стандартная взятка. Мы могли бы без всякой платы дать вам израильские паспорта, но тогда вы не смогли бы получить в Цюрихе делегатские мандаты. Арабы заблокировали бы признание.
- Сколько остается? - спросил меня отец.
- Три тысячи двести долларов, - сказал я.
- Снимите еще пятьсот. Провозить наличные запрещено. Мне пришлось провести ваши деньги через церковные благотворительные организации. Нужно было уплатить пятьсот долларов одному из монахов в канцелярии архиепископа. Итак, считая новую одежду для вас и шейха Таджи, у вас остается около тысячи долларов на каждого на еду и жилье.
- Но это вынуждает меня оставить семью без копейки, только с заработком Сабри. Если они будут зависеть от пайков Красного Полумесяца, им придется голодать. А если я в Швейцарии истрачу деньги?
Нури Мудгиль открыл ящик стола и достал конверт с иорданскими деньгами.
- Я вам даю личную ссуду на расходы вашей семьи. Вам не надо беспокоиться о том, чтобы ее вернуть. Что касается вас в Цюрихе, то Гидеон Аш будет держать вас на плаву, если вы останетесь без средств.
- Нищие мы, нищие, - промолвил отец, беря деньги, билеты и наличные.
- Мне очень жаль, хаджи. Это все, что я смог сделать.
- Нет, нет, друг мой. Вы и так уже сделали слишком много. - Отец повернулся ко мне со странным выражением лица. - Ишмаель, подождика в рабочей комнате доктора Мудгиля. Мне надо сказать ему пару слов с глазу на глаз.
Некоторое время они говорили между собой. Не знаю, сколько, потому что меня всегда поднимало к небесам, когда случалось проходить мимо кабинета доктора Нури Мудгиля с его чудесами. Возле его скамейки был сложный рисунок открытой им византийской мозаики - пол в одной церкви. Наконец, дверь открылась, меня позвали и велели сесть.
- Ты поедешь с доктором Мудгилем, - коротко сказал отец. - Прямо сейчас.
- Я не понимаю.
- Пока меня нет, лучше, чтобы тебя не было в АкбатДжабаре.
- Но почему, отец?
- Потому что твоя жизнь в опасности! - рявкнул он.
- Что же, мне трусливо сбежать?
- Не трусливо, а разумно.
- Кто же защитит женщин?
- Там есть Сабри, есть Омар, есть Камаль. Женщины будут в безопасности.
- Сабри работает, а Камаль ничего не стоит. Омар один не справится.
- Ему придется, - сказал отец.
- А куда я отправлюсь?
- Ты перейдешь реку Иордан, - сказал Нури Мудгиль. - Потом углубишься в пустыню к иракской границе, где побудешь среди моих очень хороших друзей, бедуинов альСирхан. А с собой можешь взять побольше моих книг.
Я заплакал, а потом почувствовал очень странную, чудесную вещь. Отец стоял надо мной и с большой любовью положил руки мне на плечи.
- Как Джамиль? - спросил я, рыдая.
- Меня не запугают эти собаки из Аммана. Судьба Джамиля в руках Аллаха. Аллах велел мне принять страшное решение - кто из моих сыновей должен выжить. - Я взглянул на него. - Я принял это решение, Ишмаель.
Глава двенадцатая
Фавзи Кабирэфенди откинулся на высокой кушетке в романском стиле в перестроенном эллинге в Цолликоне, роскошном предместье Цюриха. Четыре ступеньки вели от этого "императорского трона" вниз к циновкам в круглой комнате, обставленной вокруг зеркалами и освещенной для попойки.
Пальцы императора лежали на кнопках пультов управления. Он мог включить различную музыку, от атональностей Хиндемита и Бартока, пронзительного Стравинского, возвышенного Бетховена, приглушенного Моцарта, ударов "Болеро", Вагнеровских крыльев Валгаллы, горячего или холодного джаза и сентиментальных французских любовных песенок до знакомых восхитительных завываний Востока.
Рядом большой пульт приводил в действие безграничный набор световых эффектов, от почти двух сотен комбинаций маленьких мелькающих кружащихся пятнышек до внезапных вспышек молнии.
Еще один набор кнопок позволял спустить на пирующих обилие специальных эффектов: тропические туманы с одуряющими ароматами, масло для скользкости, дым, живых змей, лепестки роз, голубей, а когда все это действовало, он мог спустить с потолка еще трапеции или канаты, по которым соскальзывали вниз карлики.
Наконец, последний пульт поворачивал кушетку императора так, чтобы он мог видеть любую часть комнаты внизу, поднимать и опускать кушетку почти так же, как поднимают автомобиль при ремонте.
Были и другие комнаты: щедро обставленные бар и буфет; теплый бассейн с водопадом; гардеробная комната, наполненная костюмами от греческой тоги до краг, шкур животных, со всеми видами игрушек и полным ассортиментом кнутов, цепей, масок, имитаций половых членов, устройств для пыток. Полным был и набор наркотиков: первосортный ливанский гашиш, героин, чистый кокаин, расслабляющие вещества, взбадривающие таблетки.
Помещение оборудовала бригада лучших на континенте киносъемочных техников и декораторов, и обошлось это в чуть больше двух миллионов долларов.
Сам Фавзи Кабир редко спускался на циновки, а когда его посещали на тронном уровне, его соучастие было абстрактным, ибо он раздувался от обжорства, напичкивался наркотиками и становился недееспособен. Тем не менее его бездонное извращенное воображение требовало бесконечных игр и представлений. Его страсть причинять боль и унижение приносила ему дикие оргазмы восторга.
Проститутки Цюриха были ласковы, как сама страна, и в ограниченном числе. Эфенди предпочитал немцев и немок. Когда доходило до оргии, они были бесподобны. Урсула специально ездила в хорошо знакомые ей злачные места Мюнхена и добывала там актеров.
Около дюжины парочек заполняли матрацы, а их отражения в зеркалах невозможно было сосчитать. Время от времени играл струнный квартет, и чтец читал стихи. Мускулистые мужчины, натертые маслом какао, и знойные девицы с осанкой пантеры исполняли поодиночке и вместе нечто удивительное. Темы менялись соответственно воображению Урсулы, нередко продолжаясь до сотни часов подряд, обычно заканчиваясь конкурсом на супермужчину или суперженщину. И победитель! О, победитель! Его ждал алмазный браслет, золотые часы, автомобиль.
Мюнхенских шлюх тянули к арабам как магнитом. Не только высокие и могущественные властелины ислама требовали обслуживания, ведь арабы обычно путешествовали с огромными свитами, так что нужно было дойти и до самых нижних слуг. Деньги вперед, не торгуясь. Шлюхи и сводники заслуживали своих денег, ведь нередко обращались с ними грубо, с налетом жестокости.
Урсула убедила Кабира, что если уж ему так надо отведать подобных зрелищ, то ему не удастся беречь свой бумажник. Парочки, еда, перевозки, жилье, питье, костюмы, наркотики, ремонт комнаты, сольные исполнители, подарки, - все это может вогнать вечеринку в сотню тысяч долларов.
Этой ночью актеры собирались встречать уже третью зарю, а эфенди достиг полного изнеможения. Прежде чем свернуться в тяжело дышащий комок, он был на пьянке, среди качающихся лиц и тел, гроздьев сочного пурпурного винограда, мочился со своего трона, опрокидывал галлоновые жестянки с краской для тел, пока не свалился, перепиливаемый бушующей в его теле борьбой между снотворными таблетками и кокаином.
Урсула взобралась к его кушетке, на которой он сейчас лежал, издавая бессвязные стоны, и вскрыла ампулу под его носом. Он дернулся и что-то пробормотал, показывая признаки сознания, поднялся на четвереньки, его брюхо едва не касалось пола, ...и его вырвало.
- Проснись, Фавзи! - воскликнула она, перекрывая грохот музыки и сумасшедшие вспышки света.
Он пробормотал неразборчивую жалобу, и его снова вырвало. Урсула сунула ему под нос еще одну ампулу с аммиаком и плеснула на него ледяной водой.