Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
- А теперь тайна понастоящему сгущается, - сказал он, беря два кривых предмета из слоновой кости с отверстиями. - Это кости гиппопотамов. Ближайшее к Палестине место, где есть эти животные, - долина Верхнего Нила в Африке. Люди той эры не передвигались на большие расстояния. Они оседали в плодородных долинах и строили маленькие сельскохозяйственные общины. У них не было кораблей. Еще не были одомашнены ни верблюд, ни лошадь. Как же удалось трем предметам из совершенно разных местностей шесть или семь тысяч лет назад сойтись в этой пещере?
- Я знаю! Знаю! - закричал я. - Аллах послал своих ангелов, и они принесли все это в пещеру!
- Похоже, лучшего объяснения мы пока не имеем, - сказал профессор доктор Мудгиль, - но оно не принимается научной общественностью.
О, как бы мне хотелось поучиться у этого великого человека.
- Я вас поведу в пещеру, - сказал я.
- Если я продам клад евреям, неужели ты думаешь, что Абдалла позволит мне экспедицию в Кумран? Кроме того, у короля другие срочные дела. Но! Евреи все еще контролируют половину территории, где находятся пещеры, и они наверняка поспешили бы исследовать их.
Он протянул свою шишковатую руку и погладил меня по голове.
- Вижу, ты хочешь отправиться на раскопки.
- О да, сэр!
- Я начал раскопки мальчиком, - сказал он. - Еще одна маленькая тайна, Ишмаель. Думаю, я коечто знаю о неолитической стене в развалинах Иерихона. Должно быть, это древнейшая стена в истории цивилизации. У меня была переписка с доктором Катлин Кеньон, да благословит ее Аллах. Она в Лондоне, и она заинтересовалась. Увы, ей понадобится два или три года, чтобы добыть достаточно средств для организации экспедиции.
- Катлин? Имя женщиныхристианки? - резко сказал отец.
- Разумеется, женщины, - ответил Нури Мудгиль, твердо взглянув на моего отца. - Она крупнейший из неевреев археолог, специалист по Палестине и Библии.
Последовало неловкое молчание. Отец старался подавить гнев. Евреи. Женщины. С одной стороны, он хотел связаться с евреями. С другой стороны, он ненавидел то обстоятельство, что ни одна арабская страна не купит клад. А что до женщинархеологов... ну, это уж никогда не было частью убеждений хаджи Ибрагима.
- Где же они окажутся? - отрывисто спросил отец.
- В Еврейском университете, где им и следует быть.
- Разве нет арабского музея или арабского филантропа, который бы их купил? Это же арабские находки. Как насчет Рокфеллеровского музея в Восточном Иерусалиме?
- Арабские филантропы, какие есть, делают маленькие взносы в маленькие приюты и вкладывают большие деньги в крупные алмазы. Исламские музеи от Каира до Багдада - это бардак. Я видел, как в Рокфеллеровском музее бесценные, тысячелетней древности кораны рассыпаются в прах изза книжных червей. Факт то, что одно из лучших собраний исламских древностей находится в Еврейском музее в Западном Иерусалиме.
- Им лишь бы унизить нас, - ответил хаджи Ибрагим.
- Вам ведь вообще не нравится иметь дело с евреями, - сказал профессор доктор Нури Мудгиль. - И я даже меньше нравлюсь вам оттого, что сотрудничаю с ними.
Молчание перешло от неловкого к ужасному, когда в хаджи Ибрагиме боролись чувства вины и страха быть заклейменным как изменник.
- Очень трудно иметь дело с евреями в той атмосфере крайней ненависти, которую мы создали, - сказал Нури Мудгиль. Хромой человек развел руки и встал так прямо, как только позволяло его изуродованное тело. - Позвольте мне рассказать вам о том существе, что стоит перед вами, хаджи Ибрагим, и вы больше не будете удивляться.
- Я не хотел вас обидеть, - хрипло произнес отец.
- Я родился таким, каким вы меня видите, - сказал Нури Мудгиль. - Мои мать и отец были близкие родственники, и вот результат. Это бич всего арабского мира. От этого родилось еще миллион таких же кривых тел. Есть они в вашей деревне, хаджи Ибрагим?
Конечно. Губы отца были плотно сжаты.
- Вы пришли ко мне, чтобы разыскать евреев, - продолжал Мудгиль. - А теперь относитесь к этому ханжески. Зачем вы пришли ко мне? Чтобы добиться лучшей жизни для этого мальчика, потому что знаете, что если мы последуем за нашими вождями, то вы умрете несчастной смертью после несчастной жизни в нищем лагере. Или вы пришли потому, что согласились с сирийским премьерминистром, который на прошлой неделе заявил, что для всех палестинцев лучше быть изгнанными, чем согласиться уступить хотя бы дюйм земли? По крайней мере, как он сказал, смертью полумиллиона палестинцев мы создадим мучеников, чтобы еще тысячу лет поддерживать кипение нашей ненависти.
Он повернулся и проковылял обратно в свой кабинет и с одышкой скрючился над столом. Мы с отцом осторожно последовали за ним.
- Сядьте! - приказал он. - И ты тоже, Ишмаель.
- Я был средним из девяти мальчиков, - произнес он таким голосом, словно нас не было в комнате. - Мой отец торговал козами и баранами. Когда мне было четыре года, он посадил меня на мост Алленби нищимпопрошайкой. Будь гордым, сказал он. Нищенство - почетная профессия, и если ты представишь себя достаточным уродом, ни один мусульманин не откажется подать тебе милостыню. Милосердие - опора ислама, сказал он. И вот, когда автобус останавливался для осмотра моста, я вместе с дюжиной других нищих, ужасных калек, проникал в этот автобус и хныча клянчил подачку. У меня на лице было полно болячек, так что заработок был ощутимым.
В девять лет я не знал ничего, кроме попрошайничества на мосту Алленби. В том году в Иерихон приехал на раскопки знаменитый доктор Фарбер. Я околачивался поблизости, стараясь быть чемнибудь ему полезным, но был настолько болен, что нуждался в госпитализации, иначе умер бы. Когда отец узнал, что доктор Фарбер поместил меня в госпиталь Хадассы, он вытащил меня из палаты, избил до потери сознания и потребовал, чтобы я никогда больше не покидал мост. И тогда доктор Фарбер купил меня за сотню фунтов, и эти деньги ему пришлось одолжить.
Он забрал меня домой, вылечил, научил читать и писать... - Он остановился, борясь со слезами.
- Простите, что обидел вас, - повторил отец.
- Нет, дослушайте до конца. Когда сезон раскопок закончился, я умолил его позволить мне остаться и сторожить. И я копал и копал. Все лето я копал, пока не начали кровоточить руки. Я, Нури, нашел неолитический череп, чудо раскопок! Знаете, что это значило, когда я отдал его доктору Фарберу? Посмотрите на это, - воскликнул он, показывая на дипломы над столом. - Это от Еврейского университета, а теперь вы можете забрать ваше дерьмо и продать его ворам!
Отец кивком велел мне выйти, и я вышел.
- Что я могу сказать? - промолвил Ибрагим.
- Мы - народ, живущий в ненависти, отчаянии и темноте. И для нас евреи - мост из темноты.
Слишком измученный для дальнейшей борьбы, Ибрагим опустился на стул.
- Вы можете доверять Ишмаелю, - пробормотал он. - Он хранит секреты, как никто другой. Вы никогда не окажетесь в опасности изза него. Возьмите эти вещи и получите за них как можно лучшую цену.
- Только при условии, что Ишмаель не будет наказан за то, что взял с собой сестру. У нее хватило смелости продолжать карабкаться по скалам, когда другой юноша испугался. Она оказала человечеству большую заслугу. Поклянитесь честью вашего отца.
Ибрагим издал множество вздохов, уменьшавшихся от решимости до пустяков.
- На этот раз я посмотрю сквозь пальцы на непослушание сына, - произнес он наконец. - Ну, а что слышно от Гидеона Аша?
- Намечаются совещания между Абдаллой и палестинцами. Ваше мнение о нем известно. Пока что он не пойдет против любого палестинца с положением, вроде вас. Он собирается сделать вид, что палестинцы хотят его и никого больше. Это, я думаю, тот случай, когда золотая рыбка пытается проглотить акулу. Вот вам мой совет. Есть люди, которые думают так же, как вы. Вы их найдете.
Ибрагим выслушал и некоторое время раздумывал.
- Мне нужно в жизни только одно. Я хочу вернуться в Табу и соединить там своих людей. Они где-то в Ливане. Я не вернусь в Табу один или даже во главе своего народа. Я не буду предателем арабов. Правильно или нет, этого я не могу сделать. Я могу вернуться в Табу лишь во главе тысяч палестинцев, как авангард полного возвращения.
- Я открою вам главные тайны вашей жизни. Вы, вы один пойдете на эти совещания, зная, что БенГурион и евреи согласны на немедленное возвращение ста тысяч арабов с итогом, который должен быть обсужден при заключении мирного договора.
- Ста тысяч... - изумленно прошептал Ибрагим.
- Сто тысяч для начала, - сказал Нури Мудгиль.
Глава шестая
Ишмаель снова говорит с вами, уважаемый читатель. Фактически мы были пленниками иорданцев. Так что вам нужно знать об Абдалле и его безумных амбициях.
Он происходил из Мекки, из семьи Хашими. Хашам был прадедом Мохаммеда, и Хашимиты играли важную роль в раннем становлении ислама. Однако когда центр ислама сместился из Аравии в Дамаск и Багдад, семья Хашимитов постепенно превратилась в мелких чиновников, содержателей святых мест в Мекке и Медине.
Прошли столетия.
Глава Хашимитов, известный как шариф Мекки, вытянул свой жребий с англичанами в первой мировой войне против Оттоманской империи. Закончить он надеялся королем Великой арабской нации. Вместо этого ему бросили коекакие кости, соперники Сауды в конце концов его изгнали его из Аравии, и остаток жизни он провел в изгнании.
Его сыну Абдалле пожаловали марионеточный статус в Восточной Палестине, осажденной пустыне в Трансиордании. Единственным назначением этого "государства" было служить для англичан военной базой.
Трансиорданский эмират был нищей пустыней, населенной главным образом бедуинами, жившими за счет верблюдов - источника пищи, крова и одежды. Они пили верблюжье молоко и ели верблюжье мясо. Они жили в шатрах из верблюжьих шкур и носили одежду, сотканную из верблюжьей шерсти. Верблюжий навоз давал тепло, верблюжьи спины - передвижение. Это злобное, некрасивое, вонючее животное, умеющее, однако, выживать в пустыне, как умел и его хозяин - бедуин. Жизнь в Трансиордании была примитивной и жестокой, с бесконечными межплеменными войнами. Арабские лидеры ненавидели Абдаллу, потому что он был под полным контролем своих британских хозяев.
, преобразовал Один толковый англичанин, Джон Бэгот Глабб Арабский легион и объединил враждебные племена под одним знаменем, верным Абдалле. Он создал боевую силу, соединив современное вооружение и тактику с цветистой формой и помпой, что так нравилось бедуинам. Арабский легион стал единственной первоклассной военной силой в арабском мире и вызвал еще большую зависть к Абдалле.
Трансиордания, позже ставшая Королевством Иордания, продолжала чахнуть как забытая Богом, заброшенная страна с менее чем полумиллионным вялым и безропотным населением. Это была страна ничего: ни культурных условий, ни литературы, ни университетов, ни приемлемого здравоохранения.
Абдалла оказался столь же терпеливым, сколь и амбициозным. Отдав Легион в распоряжение англичан во второй мировой войне, он был единственным арабским лидером, связавшим себя с Союзниками, и использовал их победу как трамплин для осуществления своих заветных желаний.
Вы спросите Ишмаеля, чего же желал Абдалла? Не больше и не меньше, чем желал его отец и его брат Фейсал: быть правителем Великой арабской нации, включающей Сирию, Ирак, Ливан, Палестину и Саудовскую Аравию. Как видите, его мечты не были ни мелкими, ни очень уж тайными.
Мой отец, хаджи Ибрагим, не умея сдерживать свой язык, частенько называл Абдаллу своим злейшим врагом. Абдалла открыто болтал о том, что нет ни Иордании, ни Палестины, а есть только Великая Сирия, возглавить которую предназначено Хашимитам.
И хотя Лига арабских стран, наш совет наций, кипела от наглости маленького царька, сидящего в своей смехотворной столице Аммане, она не могла пойти против него, по-тому что он был хорошо спрятан под юбкой британского льва.
Абдаллу все ненавидели. Египтяне, считавшие себя сердцем и элитой арабского мира. Саудовцы, которых бросало в дрожь при мысли о его мести за изгнание Хашимитов из Аравии. Сирийцы, которым Абдалла предназначил отдать ему свою страну. Муфтий, считавший Палестину своей вотчиной. И все они замышляли устранить его.
Из войны с евреями один Абдалла вышел с победой, территорией и флагом, развевающимся над Восточным Иерусалимом и Наскальным Куполом.
Больше того, с побегом палестинцев он получил население, вдвое большее, чем в его собственном королевстве - полмиллиона палестинцев Западного Берега и еще полмиллиона тех, кто перешел через реку в Трансиорданию.
В большинстве своем это были неграмотные и нищие крестьяне. Было, однако, и много тысяч образованных палестинцев, цвет нации. Они должны были дать отсталой стране быстрое вливание образования, торговли, финансов, которое раскрыло бы перед ней современный мир.
Чтобы не упустить благоприятный случай, Абдалла дал беженцам гражданство и свободу передвижения. Для того, чтобы узаконить ползучую аннексию им Западного Берега, многие представители палестинской верхушки были назначены на высокие посты в иорданском правительстве. Он использовал тонкий шпон конституционного правления, включив в свой парламент половину палестинцев. Это был обман, так как король оставил за собой право назначать и удалять любого, налагать вето на любой закон и распускать парламент по своей прихоти.
Лига арабских стран - формально ассоциация всех арабских стран - не признала попытки аннексии и поклялась никогда не признавать ее. Абдалла оказался в изоляции в море враждебных соседей.
Иерусалимский муфтий, давний враг Абдаллы, бежал в Газу, где попытался противостоять притязаниям короля. Но дни славы муфтия кончились.
Стало известно, что во время второй мировой войны, будучи нацистским агентом, муфтий посетил Польшу, чтобы осмотреть лагери уничтожения. Полагая, что завоевание Палестины немцами неизбежно, он представил Гитлеру план устройства газовых камер в долине Дотан к северу от Наблуса. Там он уничтожал бы евреев из всех стран, покоренных немцами на Ближнем Востоке.
Один Египет признал претензии муфтия на Палестину, но его поддержка была слабой и неискренней. На самом деле он пережил свою ценность для арабов. Хаджи Амину альХуссейни предстояло закончить свою жизнь почтенной персоной в разных арабских местах, но политическая его звезда догорела до конца.
В мощной оппозиции аннексиям Абдаллы было много и самих палестинцев. Король был поражен, узнав, что вся Палестина вовсе не собирается под хашимитским флагом. Но у него была не слишком тонкая кожа. Он постарался подкрепить свою претензию на Западный Берег, не восстанавливая против себя важных лиц оппозиции. В то же время он удостоверился, что беженцы не организуют встречного движения.
Агенты и сторонники Абдаллы проникали в города и лагери беженцев Западного Берега, принуждая, подкупая, обещая политические взятки всем, кто присоединится к нему.
На иорданской стороне лагери беженцев, разбросанные вокруг Аммана, быстро попали под его контроль. Оппозицию он удалил из этих лагерей нешумными убийствами и тюремными заключениями.
Чтобы укрепить свои позиции, он затеял бесчисленные совещания и встречи на Западном Береге. Наконец он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы объединить Иорданию с Западным Берегом и потребовал большого съезда в Аммане, необъявленной целью которого было предложить ему корону Великой Палестины - первый крупный шаг к Великой Сирии.
Отец тщательно следил за этими ухищрениями. Сохраняя сдержанность, он принимал участие в больших и маленьких встречах. Он постоянно поддерживал связь с профессором доктором Нури Мудгилем. Когда был созван большой Съезд в Аммане, он знал, что ему надо принять участие, и решил держаться своей линии, даже если бы это было чрева-то для него тюрьмой или смертью.
Глава седьмая
Начало 1950 года.
Римляне называли его Филадельфией. Амман, столица библейских аммонитов, - это то место, где царь Давид послал своего полководца Урию на верную смерть в бою, чтобы завладеть его женой, прекрасной . Подобно древнему Содому, Амман имел славу бессовестногоВирсавией гедонизма и зла, что навлекло на него гнев пророков Амоса и Иеремии. Их предсказания о разрушении Аммана исполнились лишь отчасти. Амман не был разрушен. Он просто никогда ничем не был. Он все еще лежит там, раскинутый на вошедших в поговорку семи холмах, - забытая станция на Царской дороге, торговом пути между Красным морем и Дамаском. Так он и оставался, изнывая от солнца, две тысячи лет, почти не подозревая о существовании окружающего мира.
И вот явился Абдалла со своими амбициями и с англичанами, объединяющими бедуинов в Арабский легион. Амман поднял свою обдуваемую ветром, засыпанную пылью голову и из столицы ничего стал новым центром арабских интриг.
* * *
Вы не можете представить, как я был взволнован и горд, когда отец сказал, что я буду сопровождать его в Амман на Великий съезд демократического единства! Арабский мир, кажется, метался от одного съезда к другому, но я еще не был ни на одном, тем более демократическом.
Несколько недель АкбатДжабар и еще четыре лагеря были охвачены пламенем обсуждений и споров. Иорданские агенты завалили нас литературой и агитацией. Нужно было больше тысячи делегатов - половина с Западного Берега и половина от палестинцев, ныне живущих в Иордании.
Если бы посчитать, то оказалось бы, что 50 процентов съезда Абдалла посадил в тюрьмы еще до того, как начал подбирать делегатов от Западного Берега. Многочисленные палестинцы, живущие в Аммане, и те, что обитали в пятидесяти лагерях вверх по реке, были у Абдаллы в кармане, и никто не сомневался, как они будут голосовать.
Каждый день объявляли новых делегатов из числа мэров, мухтаров, шейхов, духовенства и известных палестинцев Западного Берега. Эти тоже в подавляющем большинстве были людьми Абдаллы. Допускалась и оппозиция, но только тщательно просеянная, малочисленная, контролируемая; она нужна была, чтобы "доказать" миру, что съезд будет насквозь демократическим.
Хаджи Ибрагим был в числе оппозиции, выставленный вместе с группой делегатов от АкбатДжабара и других лагерей вокруг Иерихона. Хотя на этих территориях жило больше пятидесяти тысяч человек, от них было назначено жалких двадцать делегатов.
Тем не менее драка за места была жестокой. Сначала была сделана попытка устроить выборы, но никто не знал, как их проводить, и этой системе не доверяли. Отбор делегатов скатился к обычной силовой борьбе, когда местами овладевают сильнейшие главы племен и те, кто лучше умел подбирать союзников.
Несмотря на нажим иорданцев, мой отец, великий хаджи Ибрагим альСукори альВаххаби стал главой делегации от Иерихона.
Половина делегатов была проабдаллистской с самого начала, и иорданские агенты продолжали работать с другой половиной. Им обещали дополнительные пайки, деньги и в будущем правительственную службу. Когда агенты закончили свою "кампанию", хаджи Ибрагим сумел насчитать всего с десяток противников аннексии Западного Берега. Это число еще более сократилось, когда были убиты двое самых открыто высказывавшихся делегатов, а еще двоих забрали в Амман, чтобы предъявить обвинения в контрабанде и торговле на черном рынке. Обвинения были прозрачными, так как эти преступления практиковались повсеместно, особенно среди иорданских войск и администрации их лагерей.
Когда отец попытался заменить выбывших делегатов, его известили, что списки закрыты.
К какому сорту принадлежали делегаты, становилось ясным по способу их доставки и размещению в Аммане. Самых важных проабдаллистских делегатов привезли на частных автомобилях и поселили на виллах и в гостиничных комплексах. Остальных, как мой отец и всех тех, кто жил в лагерях, перевезли автобусами через реку и поселили в пала-точном городке Шнеллер в шести милях от Аммана. Хотя в Шнеллере и АкбатДжабаре было одинаковое население, Шнеллер выставил сто делегатов. Это означало, что в неко-торых отношениях съезд будет не столь демократичен, как в других.
Несмотря на то, что нас намеренно унижали, сделав делегацией второго сорта, я был увлечен поездкой. Поездка через мост Алленби, Сальт, Сувейли в Амман была как быстротечный сон.
Мы с отцом разделили маленькую палатку. Когда нас поселили и накормили, он подозвал меня поближе и сказал, чтобы я прочитал ему повестку дня. Он велел мне встать перед ним, дотянулся до моего уха и подергал за него.
- Держи ушки на макушке, - сказал он.
- Хорошо, отец.
- Первым делом присмотрись к этому лагерю, - сказал он. - Главный товар Абдаллы для беженцев - что лагери в Иордании куда лучше, чем на Восточном Береге. Мне нужна правдивая картина. Еще он утверждает, что здесь у беженцев есть работа и школы для детей. Что здесь правда?
- Я понимаю, - сказал я.
- Ты должен здесь поболтаться и вынюхать противников аннексии вроде меня. Ос-торожно, осторожно, осторожно. Не входи с ними в контакт, а мне дай знать, кто такие.
- Да, отец.
- И наконец главное, Ишмаель: будь начеку, здесь пахнет убийством.
* * *
На следующее утро я проснулся, предвкушая, как мы отправимся в Амман. Но там меня ждало разочарование. По сравнению с Иерусалимом Амман бледнел. Отец, как я видел, подумал о том, кто кого должен аннексировать.