Юрис Леон Хаджи

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   ...   48

  В центре города, ненамного большего Рамле или Лидды, втиснутый между мечетью и древним римским амфитеатром, находился маленький невыразительный фонтан. Там расположился отель "Филадельфия", место проведения съезда. Большой плакат гласил: "Добро пожаловать на Великий демократический съезд единства: Палестина и Иордания едины".

  Центр украшали и прочие маленькие символы гостеприимства, но главным было присутствие Арабского легиона. Наряженные в новые красные в белый горошек головные уборы, с роскошными усами и весьма свирепым выражением лица, они выглядели чрезвычайно мужественно в своих желтокоричневых и красных кавалерийских мундирах.

  С легионерами смешивались верные королю бедуины. Должно быть, там были сотни из племени БениСахр в светлоголубых и белых одеждах, украшенных золотом, обвешанные полными патронов лентами. Люди БениСахр были известны как самые свирепые бедуинские вояки, и их присутствие рядом с легионерами показывало, что в Иордании не следует воспринимать Абдаллу слишком легко. Казалось, на каждого делегата приходилось по десять вооруженных иорданцев.

  Мы с отцом направились к отелю "Филадельфия", где ему дали мандат и назначили в комиссию. Большинство комиссий не играло никакой роли и было придумано для того, чтобы чемнибудь занять делегатов и внушить им чувство собственной значимости. Первым делом отец категорически отверг место в Комиссии по исламским ценностям.

  Нас оттеснили в боковую комнату, где за письменным столом сидел свирепого вида полковник Зияд.

  - А, хаджи Ибрагим, я вижу, вы нашли дорогу обратно из Кумрана, - сказал он полным сарказма тоном.

  Отец не моргнул глазом.

  Я почувствовал, что мои коленки подгибаются от страха. Я видел свой конец в ужасной иорданской тюрьме. Полковник Зияд постучал по столу, как будто добывал закодированное решение.

  - Вы дурак, жуткий дурак, - сказал полковник.

  Кажется, я видел, как всякие комбинации крутятся в его мозгу; наверно, я молился вслух, потому что отец потряс меня за плечо, чтобы я замолчал.

  - Это демократический съезд, - сказал Зияд. - Я вас переведу в другую комиссию. - Он перелистал свои бумаги, нашел нужную, вписал туда имя отца и выписал распоряжение. - Вы будете принимать участие в Комиссии по беженцам, - сказал он.

  - Возражаю против самого слова "беженцы", - ответил отец.

  - Тогда обсудите это в вашей комиссии, и... хвала Аллаху, что мы демократичны.

  Отца спасло то, что Абдалла не хотел хаоса и раскола на съезде, и с этой точки зрения нас следовало умиротворить подачкой. Но я все еще трясся от страха, когда все собрались во внутреннем дворе Большой мечети, и муфтий Аммана, глава мусульман страны, открыл съезд.

  После молитвы муфтий прокричал с кафедры слова 57 суры, где говорится о наказании неверующих.

  

  "Мы украсили ближнее небо огнями,

  и сделали его пулями для сатаны;

  и Мы приготовили его наказанием Огнем.

  

  "Для тех, кто не верил в своего Господа -

  наказание Геенны - плохая судьба!

  Когда их бросят туда, они

  ревут, потому что она кипит,

  

  "И почти разрывается от ярости. Когда

  толпу бросают туда, служитель спросит:

  "Разве тебе не было предупреждения?"

  И они скажут: "Да! К нам приходил тот, кто предупреждает,

  но мы посчитали его ложным и сказали:

  "Аллах никого не посылал".

  

  ""Истинно, вы в большом заблуждении".

  И они скажут: "Если бы мы слышали или понимали,

  мы не были бы среди тех, кто в Пламени".

  

  "Так они сознаются в своем грехе: "Долой

  тех, кто в Пламени"".

  

  После леденящей кровь проповеди о сожжении евреев муфтий Аммана стал молить Аллаха благословить и ниспослать божественное ведение делегатам.

  После молитвы мы перешли к римскому амфитеатру и прослушали трехчасовую приветственную речь мэра Хеврона, города на Западном Береге. Это был самый ревностный сторонник Абдаллы в Палестине. Первый час его речи был посвящен тому, что настает месть евреям, а последняя часть провозглашала славу исламу и красоту арабского единства и братства.

  За мэром Хеврона последовало полдюжины других приветствующих ораторов, каждый из них вдалбливал мысль о грядущей аннексии. Единственного выступившего от оппозиции демократично заглушили уже через несколько минут. Это разозлило хаджи Ибрагима и горсточку диссидентов, и они стали протестовать и выкрикивать антиабдаллистские лозунги. Нас подавила массивная сила легионеров, окруживших амфитеатр. Никто не пострадал, и митинг продолжался.

  

  Когда было покончено с приветствиями, мы поднялись на Джабаль альКала, доминирующий над местностью холм с древней римской крепостью. В большом дворе, среди развалин Замка Геркулеса, дюжина слуг должна была подать нам послеполуденную трапезу.

  - Абдалла знает, как угостить на английские деньги, - заметил отец.

  С этого чудесного места открывался вид на королевский дворец "Хашимийя" и окружающие холмы.

  Настало время осторожно смешаться с другими. Когда мы мыли руки в фонтане перед едой, я заметил делегата в традиционной пустынной одежде, пробирающегося к отцу, и встал поближе, чтобы послушать.

  - Я шейх Ахмед Таджи, - вполголоса сказал человек. - Мои люди и я находимся в Хевронском лагере.

  Следуя его пониженному голосу, отец тихо представился.

  - Я знаю, кто вы, - сказал шейх Таджи. - Я слышал оба ваши выступления, в отеле "Филадельфия" и возле амфитеатра. Вы с ума сошли, в самом деле.

  Шейх что-то сунул отцу, кажется, талисман из черного камня. Отец быстро спрятал его в карман.

  - Нам надо встретиться после этого съезда, - прошептал шейх. - Когда я получу от вас этот талисман с запиской, я приду к вам.

  Отец кивнул, и оба они так же быстро, как встретились, разошлись в разные стороны. Я знаком показал отцу, что запомнил имя человека, и побрел в сторону, чтобы чтонибудь о нем узнать.

  

  В тот вечер нас пригласили во дворец "Хашимийя" на встречу с королем. Я никогда не был во дворце, не видел всамделишнего короля и неподдельно взволнован, хотя это и был Абдалла. Мы с отцом хорошо оделись, одолжив одежду у всех, у кого в нашей части АкбатДжабара осталось хоть чтонибудь приличное. Но многие делегаты были в лохмотьях. Цепочка понемногу двинулась в тронный зал.

  Второй раз в этот день у меня тряслись коленки. Да, место, конечно, замечательное. Это было единственное красивое место, не считая римского амфитеатра и крепости. Хотя дворец и не столь чудесен, как то, что я видел во время своего путешествия в рай, он вполне подходил для Абдаллы и Иордании.

  И вот я перед самим королем! Кажется, я был разочарован. Его троном было просто большое кресло, стоявшее на возвышении, выкрашенном в золотой цвет. Он шагнул вниз, чтобы принять цепочку делегатов; его окружали телохранителичеркесы. Это были не настоящие арабы, а русские мусульмане. В своих меховых шапках с серебряными изображениями королевской короны они походили на казаков, которых я видел на картинке. Советники в европейских костюмах и арабских головных уборах стояли по сторонам от короля и шептали ему на ухо, когда проходил очередной делегат.

  Для короля Абдалла был низковат, и одежда его не была украшена, но более начищенных черных ботинок я в жизни не видел. Он был весело настроен, и это меня удивило - я ожидал, что он выглядит зловеще, как полковник Зияд, находившийся здесь же. Полковник зашептал королю, когда мы приблизились. Абдалла расплылся в неестественно широкой улыбке, обнял отца, расцеловал его в обе щеки, погладил меня по голове, хотя я был почти такого же роста, как он.

  - Добро пожаловать, милости просим в мое скромное королевство, хаджи Ибрагим! Да будет вам моя страна родным домом. Благословенно ваше присутствие. Да поведет вас в эти дни мудрость Аллаха.

  - Ваше величество, нет слов, чтобы описать волнение этого момента, - ответствовал отец.

  - Чего бы вы ни пожелали, теперь или потом, вам стоит лишь протянуть руку, - сказал король и повернулся ко мне. - Твое имя, сын мой?

  - Я Ишмаель, - торжественно произнес я.

  Нас слегка подтолкнули, чтобы не задерживали очередь, и в конце концов мы очутились в самом большом шатре, какой мне приходилось видеть, - он вмещал всю делегацию. Нетрудно было разобраться, кто здесь беженец, а кто из богатых и зажиточных палестинцев - это были лохмотья и золотые нити, перемешавшиеся во всеобщем братстве.

  Последовавший за этим пир был еще более пышным, чем те, что устраивал отец, будучи мухтаром Табы. Многие из нас давно не видели такой еды и ели, пока не раздулись, и после этого тоже продолжали есть. Музыка и танцовщицы дополнили атмосферу любви и согласия. Слуги раздавали гашиш, чтобы наше блаженство не растаяло слишком скоро.

  После пиршества мы смотрели верблюжьи гонки, искусство верховой езды и соколиной охоты, и снова были музыка и танцы. Потом мы слышали по радио, что король тихо ускользнул из Аммана, не желая своим присутствием нарушать демократизм встречи.

  

  На следующий день отец отправился в свою комиссию, заседание которой началось и кончилось общим криком изза его попытки расширить повестку дня, а не просто принимать уже составленные решения. Он высказался за то, чтобы не употреблять слово "беженец", но его перекричали. Я вскоре ушел, чтобы собрать сведения, которые он велел мне достать.

  Вечером я рассказал отцу о том, что удалось узнать. Шейх Таджи - глава полукочевого племени, занимавшего территорию к северу от залива Акаба и предместьев Эйлата. В начале войны с евреями египтяне в военных целях выселили их из родной страны, и они бежали в Хеврон. К концу войны евреи завоевали пустыню Негев и оставили шейха Таджи удивляться, зачем он уехал. Оставшихся бедуинов евреи не тронули, и они сотрудничали с евреями, снабжая их охотниками и сведениями.

  Пока шейх Таджи сожалел о своей ошибке, он оказался в Хевронском лагере в бедственном положении. Мэр города был верным сторонником Абдаллы и превратил лагерь в один из оплотов короля в Западном Береге.

  Отец показал мне маленький талисман, который дал ему Таджи, - яшмовый брелок с абстрактной резьбой. Я узнал обычный бедуинский талисман для охраны от джиннов.

  - Эта штука потом доставит к нам шейха Таджи, - сказал отец. - Что ты узнал о здешнем лагере?

  Я с важностью прокашлялся.

  - Шнеллер и все лагери вокруг Аммана гораздо хуже, чем АкбатДжабар, - сказал я. - Здесь они живут или умирают по одному закону. Абдалла завербовал всех важных старых мухтаров и раздал им и их семьям все рабочие места в Красном Полумесяце. Если ты против короля, то ты не ешь и не протестуешь. Многих убили или бросили в тюрьму, так что всех инакомыслящих убрали.

  - Я так и думал, - сказал отец.

  - То же самое и с работой в Аммане. Только те, кто сотрудничает с Абдаллой, могут найти работу в городе. Говорят, таковы все лагери в Иордании.

  

  На третий вечер я уже смог доложить отцу, что нашел еще одного сильного диссидента, который, в противоположность Ибрагиму, помалкивал о своих чувствах.

  - Его зовут Чарльз Маан. Он был учителем гимназии в Хайфе. Он хорошо известен в комиссии по Рамалле.

  - Я о нем слышал, - ответил отец. - В Рамалле сильная группа. Можно ему доверять?

  - Да, во всем, кроме одного, - сказал я.

  - Так, кроме чего? - спросил он.

  - Он христианин, а ты знаешь, как они лгут об Иисусе, будто он их господин и избавитель.

  - И это все?

  - Да, сэр.

  - Ерунда, - сказал отец, удивив меня. - Христиане и мусульмане столетиями жили в Палестине без всяких реальных затруднений. Религиозная борьба здесь - это ливанское безумие. До муфтия мы уживались даже с евреями. - Откровение хаджи Ибрагима смутило меня.

  Чарльз Маан тоже находился в лагере Шнеллер, только через несколько улиц от нас.

  - Побудь возле его палатки и понаблюдай, но так, чтобы за тобой не следили, - велел отец. - Когда он будет один, подойди к нему осторожненько и представься, заговори или передай записку. Скажи ему, что я бы хотел быстрой мимолетной встречи.

  - Где, отец?

  Мы оба немного подумали.

  - Возле уборной, где мы справляем наши дела, - сказал он.

  Я прождал больше двух часов возле палатки Чарльза Маана; к нему без конца приходили и уходили делегаты. Я решил написать записку. Когда был перерыв в очереди посетителей, я быстро вошел и сунул ее ему.

  Он был постарше отца, и под глазами у него были мешки от усталости. Он взял записку желтыми от курева пальцами.

  

  Я Ишмаель, сын хаджи Ибрагима альСукори альВаххаби. Отец хотел бы встретиться с вами возле уборной в два часа ночи.

  

  Он порвал записку в клочки и утвердительно кивнул. Уборная представляла собой длинный сарай из гофрированной жести поверх канавы, по которой нечистоты стекали в несколько ям. Незадолго до двух мы с отцом с предосторожностями оставили свою палатку. Было совсем темно и тихо, и мы надеялись, что так и будет. Мы дождались в тени, пока не спустилась по тропинке усталая взъерошенная фигура Чарльза Маана в поношенном европейском костюме. Он огляделся и вошел. Ибрагим последовал за ним, а я остался снаружи, чтобы предупредить, если появится ктонибудь. Он встал над канавой, притворяясь, что мочится.

  - Надо встретиться на другой стороне, - сказал отец.

  - Согласен, - ответил Чарльз Маан.

  - Вы знаете шейха Таджи в Хевронском лагере?

  - Да, он заслуживает доверия. Хороший человек.

  - Я его тоже приведу, - сказал отец.

  - Согласен.

  - Как нам связаться? - спросил отец.

  - Когда вы с Таджи будете готовы, пошлите вашего сына Ишмаеля в Рамаллу. Я в лагере Бира. Мне удалось там открыть маленькую школу. Он меня запросто найдет.

  - Нашу встречу надо тщательно скрыть, - сказал отец.

  - У меня есть надежное место в Иерусалиме в Старом Городе. Вы знаете монастырь Сионских Сестер?

  - Нет, - ответил отец.

  - Войдите в Старый Город через Львиные ворота. Это на Виа Долороса возле арки Экко Хомо между Второй и Третьей остановками. Спросите сестру МариюАмелию. Она ведет школу и будет знать точное время, когда вас ждать.

  - Я не хочу вас обидеть, но ведь она женщина. Можно ли ей вполне доверять?

  - Она моя дочь, - сказал Чарльз Маан.

  - Кто-то идет, - шепнул я.

  Отец быстро привел себя в порядок, пока господин Маан застегивал штаны.

  - Через пару недель, - сказал Ибрагим, и мы быстро ушли.

  После обеда в последний день съезда состоялся парад председателей различных комиссий, представлявших в римском амфитеатре свои резолюции на одобрение делегатов.

  Резолюции скатывались как головы, отрубаемые палачом.

  Принято. Что было завоевано кровью, будет кровью возвращено.

  Принято. Неверные разлагают исламские ценности и не должны жить в исламских странах.

  Принято. Все арабы - одна страна и никогда еще не были так едины.

  Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, совершили тяжкий грех. Тем арабам, ко-торые имеют сионистские паспорта, не будет разрешен въезд в арабские страны.

  Принято. Арабы, оставшиеся с сионистами, - в глубине души изменники, они не могут воссоединиться или каклибо посетить свои изгнанные семьи.

  Так духовенство и комиссии по исламу провели две дюжины резолюций при незначительной, быстро подавленной оппозиции.

  К вечеру было принято более сотни резолюций, установивших принцип вечной войны против евреев. Когда с этим было покончено, последние три крупных комиссии довели съезд до его предопределенного крещендо.

  Комиссия по беженцам, в которую был назначен и мой отец, предложила пылкий доклад о том, как хорошо идут дела в иорданских лагерях в противоположность лагерям Западного Берега. Цель была в том, чтобы создать иллюзию много лучшей жизни для каждого под иорданским государственным флагом. Но мы с отцом уже знали, что Иордания не предоставила ни работы, ни земли, ни восстановления в правах, ни обещанных возможностей. Единственными процветающими палестинцами были те, кто бросился к иорданцам. В остальном на одном берегу реки царила такая же нужда, как и на другом.

  Затем представила свой доклад важная комиссия по линии перемирия. С окончанием войны зигзагообразная линия перемирия стала полупостоянной границей, так как войска просто остановились на месте, образовав неосуществимую общую границу в три сотни миль. Сотни тысяч дунамов прежних арабских полей оказались на сионистской стороне. Была учреждена Комиссия по иорданской границе, чтобы попытаться вернуть как можно больше земли.

  Доклад комиссии по линии перемирия сообщал, что все претензии удовлетворены так, чтобы беженцы могли вернуть себе свои земли. Личные претензии, так же как и претензии групп или деревень, будут рассмотрены, как только решится проблема объединения Западного Берега и Иордании.

  - Абдалла лжет себе в бороду, - пробормотал отец. - Он не вернул и дюйма этой спорной земли.

  Когда отец встал, чтобы возразить против доклада, люди около него потихоньку разошлись, а на их месте появились легионеры. Снова у меня пересохло во рту. Теперь спасти нас мог только арабский обычай защищать гостя! И случилось чудо! Каким-то образом Чарльз Маан оказался возле нас и поймал взгляд отца. В этот момент Ибрагим вернул себе самообладание и спокойно сел.

  Последний доклад от комиссии по демократическому единству был спадом напряжения. Было объявлено, что иорданский парламент принял закон о национальном объединении. Раздался хор одобрения со стороны лакеев Абдаллы. За этим последовало демократическое голосование, которым съезд одобрил "Великую Палестину" 970 голосами против 20.

  В заключение сообщалось, что в Цюрихе, Швейцария, созывается конференция по требованиям и правам беженцев. Дело беженцев будет передано в Международную арбитражную комиссию, состоящую из нейтральных государств. Иордания пошлет делегацию, чтобы защитить интересы всех беженцев. Я схватил руку отца, которая тряслась от ярости. Из всех моих сил я потащил его из амфитеатра.

  Мы уехали из Аммана с чувством горечи во рту.

  

  Глава восьмая

  Сточные канавы и горы гниющего мусора развели полчища мух и комаров, а вонь от них удушала. Добавьте к этому полное безделье и постоянное подначивание скрюченных капризных стариков, пытающихся выказывать гордость и отвагу, которыми никогда не обладали, - вот так и родились Мстителилеопарды.

  Мой брат Джамиль был у них вожаком. Они не носили формы, ведь нашим уделом была крайняя нищета, а друг друга узнавали по яркооранжевым головным повязкам.

  В лагере Эйн эсСултан, расположенном рядом с Элишевым источником, были Акулыосвободители. Дальше по шоссе, в Бедуинском лагере, - Волки пустыни, а севернее, в небольшом лагере Нувеймех - Черный май, названный по кошмарной дате объявления евреями независимости. Все эти шайки подстрекались ленивыми, бездеятельными взрослыми и фанатичными египтянами из Мусульманского братства.

  Мстителилеопарды все больше наводили страх в АкбатДжабаре. Слоняясь повсюду, они высматривали мальчишек вроде меня и требовали вступать к ним. Вступай, а то изобьем. Благодаря Джамилю мне удавалось оставаться на свободе. Думаю, он не хотел, чтобы я вступил, - опасался, что я отберу у него лидерство.

  Ночью шайки залезали на Гору Соблазна, где над вновь завербованными совершали мистические ритуалы, в том числе и кровопускание. У них были тайные знаки и людоедские клятвы мщения, сулящие евреям расчленение, проламывание черепа и раскаленную кочергу в глаза.

  - Кровь, кишки, внутренности, яйца, смерть! - доносилось с горы в свинцовом ночном воздухе. Чтобы укрепить храбрость, они заставляли драться на палках, прыгать с высокого уступа, бегать под градом бросаемых в них камней, прыгать через костер, откусывать головы живым курам и змеям, душить кошек голыми руками. Целыми днями и каждый день, смягчая его монотонность, - иллюзия храбрости и мужества, лучших качеств араба.

  Хаджи Ибрагим, как и другие мухтары прежнего времени и шейхи, видели в этих шайках угрозу своей власти, но обуздывать их следовало осторожно, ведь взамен ничего не было. Не было ни школ, ни организованных игр, ни кино, только скулящее радио. Но они слушали только выступления от Братства - прославление мученичества и смерти.

  - Вы великие юные солдаты Аллаха, вы готовитесь стать мучениками возмездия!

  О возмездии они слышали в Иерихоне.

  О возмездии они слышали в лагерях, в маленьких убогих харчевнях.

  О возмездии они слышали дома.

  И они становились уродами. Никто из них не работал и не пытался найти работу хотя бы во время уборки урожая, когда так нужны были рабочие руки. Весь труд брали на себя их матери и сестры. Вместо этого они стали наниматься на "защиту" крестьянских полей.

  Если ты в лагере поссорился с "леопардом", - жди, что в твою лачугу ворвутся, ограбят ее, а твоего старшего сына изобьют. Леопардымстители собирались внизу на мосту Алленби, где в ожидании осмотра иорданскими таможенниками всегда стояла цепочка грузовиков. Если водитель задремывал или оставлял свой грузовик, Леопарды тут же его опустошали.

  Вместе с другими шайками они стали главной силой распоясавшегося черного рынка. Для этого они вошли в молчаливое сотрудничество с контролируемой иорданцами, недейственной и продажной лагерной полицией. Необузданные в своей активности, Леопарды рыскали вокруг Иерихона и по подсказке полиции шантажировали торговцев. Они привычно совершали набеги и грабили склады Красного Полумесяца.