Geum.ru

Юрис Леон Хаджи

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   40   41   42   43   44   45   46   47   48

  Нада первой заметила меня и вскрикнула, а я бросился на Сабри.

  - Я тебя убью! - закричал я.

  Я был меньше Сабри, но закален пустыней и не ведал страха. Я был сверху и дико колотил его кулаками по лицу.

  Сабри лишь пытался защищаться, закрывая лицо. Мое внезапное нападение застигло его врасплох. Я колотил его снова и снова, ругаясь. Из его губ и носа брызгала кровь. Я обхватил его шею руками и стал их сжимать.

  Что-то ужасное обрушилось мне на голову. Вокруг все закружилось и потемнело. Следующее, что я помню, - что я лежал на полу и смотрел на Наду, стоящую надо мной, и все это расплывалось. В руках у нее был гаечный ключ.

  - Прекрати! - крикнула она.

  Я лежал на полу, дрожа от сокрушительного удара и чувствуя, что из затылка у меня идет кровь. Я чувствовал слабость, тяжело дышал и ползал по полу, стараясь собраться для нового нападения. В глазах немного прояснилось. Сабри скорчился в углу, закрыл лицо руками и плакал.

  - Ибрагим убьет меня! - всхлипнул он.

  Я оперся на локоть. Нада сунула мне в лицо гаечный ключ, грозя ударить снова.

  - Нет, - взмолился я, - нет, нет.

  Рука ее, державшая ключ, ослабела, оружие выпало на пол, она опустилась передо мной на колени.

  - Прости меня, - она всхлипнула.

  Лицо Нады было искажено болью, и она не сдерживала рыдания. Она бросилась на пол и едва не захлебывалась слезами.

  - Оооо, черт возьми, - простонал я.

  Каждый из нас рыдал на своем месте. Наконец она встала на ноги, качаясь вышла из комнаты и вернулась с ведром воды и тряпками. Она вытерла кровь у меня на голове, обняла меня руками и стала укачивать, как будто я был ее куклой. Потом она подползла к Сабри и вымыла ему лицо. Мы замолчали, и молчание, казалось, длилось вечно. Нада взглянула на меня с мольбой в глазах. Она в самом деле просила за свою жизнь.

  - Не знаю, что делать, - сказал я.

  - Пожалуйста, не дай нас убить, - сказала она. - Мы больше не могли сдерживаться. Мы в самом деле не сделали этого. Мы только играли. Не дай нас убить.

  - Помоги мне, Аллах, - пробормотал я.

  - Ишмаель, - заговорил Сабри. - Поверь мне, я не сделал этого до конца. Я уважаю Наду. Я люблю Наду. Что мы можем сделать? Мы сходили с ума. Мы говорили о том, чтобы пойти к Ибрагиму и получить разрешение пожениться. Но у нас ничего нет. У меня нет ни копейки. Ты же знаешь, он ни за что бы не согласился... ты ведь знаешь.

  Нада снова подошла ко мне.

  - Когда я поняла, что мы не сможем держать себя в руках, я решила, что Сабри надо уехать отсюда и найти своих родителей в Газе.

  - Я хотел уехать, чтобы не принести позора вашей семье, - сказал Сабри. - Но как уехать? У меня ни денег, ни документов.

  Я видел, что они в отчаянии.

  - Ты пощадишь нас, Ишмаель? - попросила она, схватив мои руки и целуя их.

  Я сделал ошибку, снова взглянув ей в глаза.

  - Я не расскажу. Но Сабри должен уехать.

  Они оба прильнули ко мне, я их обнял. И мы снова заплакали. Потом мы сели, как когда-то на выступе утеса, где нашли сокровище. Мы взялись за руки и произнесли нашу клятву. Но клятва не решала проблем Сабри.

  - Изза Нады я хочу остаться, но я понимаю, что принесу ей позор, - сказал он. - Я отдавал твоему отцу каждый заработанный пенни. Себе ничего не оставлял. На взятку чиновнику за документы нужно больше тысячи долларов. Чтобы найти родителей, надо перейти границу в Иорданию, пройти через Сирию и сесть на судно из Ливана в Газу. Мой переход будет стоить столько же, сколько документы. Я с ума схожу!

  Я молился. Чувствуя, как рука Нады сжимает мою, я вспомнил, как она спустилась, взяла меня за руку и втащила на выступ, к пещере с сокровищем. Теперь я знал, что делать.

  - Я знаю, как добыть для тебя деньги, - сказал я неровно.

  - Две тысячи долларов?

  - Да. Ты наверно помнишь наше оружие. Мы с Джамилем спрятали его на Горе Соблазна. Я его продам.

  - Но когда отец обнаружит пропажу, он тебя изобьет до смерти.

  Теперь я полностью владел собой.

  - Сабри должен написать Ибрагиму письмо. Там должно быть сказано, что перед смертью Джамиль хвалился насчет оружия и рассказал тебе, где оно спрятано. Ибрагим этому поверит, потому что всегда подозревал, что Джамиль раскроет место. Если я завтра раздобуду оружие, найдешь покупателя?

  - Да, - прошептал Сабри.

  - Это опасно для тебя, Ишмаель, - запротестовала Нада.

  - У всех нас есть тайны, - сказал я. - Эту тоже надо хранить.

  - Но, Ишмаель... - Сабри начал было спорить.

  Я его прервал.

  - Мы это сделаем. Сегодня же напиши письмо.

  Я встал на ноги, вышел из комнаты и подождал в гараже. Я не оглядывался. Им еще много о чем надо сказать друг другу.

  Наконец они вышли. Сабри еще раз обнял меня и попытался говорить, но не смог. Он вывернулся из моих рук и ушел в свою комнату, закрыв за собой дверь.

  Нада пощупала шишку у меня на голове.

  - Она перестала кровоточить.

  - Не беспокойся, все в порядке.

  Мы промыли наши раны и наши несчастья и вскоре были на дороге к АкбатДжабару. Увидев лагерь, мы стояли в темноте, рука в руке, и смотрели с шоссе на это мрачное скопище нищенских глиняных хижин. Потом мы поднялись на Гору Соблазна и смотрели на звезды.

  - Не спрашивай, как я узнала, - сказала она через некоторое время, - но я знаю, что случилось в Яффо с мамой, Рамизой и Фатимой.

  - Но...

  - Для тебя одного это слишком много - держать в себе такую ужасную тайну. Я хочу разделить ее с тобой. Я долгое время хотела. Я знала, что благодаря твоему молчанию ты станешь замечательным человеком.

  Тяжелая ноша свалилась с моих плеч.

  - Я тебя люблю, Ишмаель, - сказала Нада. - Я тебя люблю еще больше, чем Сабри, но подругому.

  - Тебе не надо это говорить.

  - Ты лучше отца, потому что можешь любить больше, чем ненавидеть.

  - Я обожаю отца. Я всегда хотел быть похожим на него.

  - Ты другой, чем отец и все они, даже Сабри. - Она улыбнулась мне в лунном свете, ее белые зубы были как звездочки. - Я люблю тебя, потому что ты не можешь убить того, кого любишь.

  

  Глава третья

  Убийство Чарльза Маана обрушилось на отца ударом, от которого он уже не оправился.

  Планы переселить христиан вскоре достигли ушей враждебных арабских лидеров. Для того, чтобы доказать единство ненависти, христиан надо было держать в лагерях вместе с их братьямимусульманами. Смерть Чарльза Маана открывала простор для этого.

  Его похитили в Восточном Иерусалиме, когда он ушел с митинга. Через несколько дней его тело нашли на свалке возле Рамаллы. Убийца загнал ему в прямую кишку трехдюймовую трубу, засунул туда небольших крыс и загнал их Маану в кишечник. Его ноги были туго связаны, и крысы не могли выбраться.

  Я никогда не видел своего отца до такой степени обезумевшим от горя, причиненного вестью о смерти. Когда я взял его на похороны Маана, мне буквально приходилось удерживать его в стоячем положении. Похоронили Маана в склепе в Бетании, за чертой Иерусалима по дороге в Иерихон. Это то место, где Иисус воскресил Лазаря из мертвых. Чарльз Маан не удостоился такого чуда.

  Проблеском надежды мелькнула его смерть, когда его дочь, сестра МарияАмелия, сказала нам, что многие священники из арабовхристиан поклялись продолжить его работу и вызволить своих людей из лагерей.

  Стояла зверская жара. Во время погребальной церемонии отец едва держался на ногах. Казалось, он до такой степени ошеломлен, что не сможет вернуться в АкбатДжабар. Сестра МарияАмелия предложила устроить нас в гостиницу. Это было благо. Проведя ночь в мучениях, Ибрагим, казалось, вернул самообладание.

  Была мусульманская суббота. Отец считал, что раз уж мы оказались в Восточном Иерусалиме, то надо сходить в мечеть АльАкса и помолиться за душу Чарльза Маана. В те дни город был разделен полосой ничейной земли, проходившей, как глубокая рана, рядом с Яффскими воротами. Каждая сторона смотрела на противоположную, подчас почти что с такого расстояния, что достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться.

  Несмотря на огорчение, которое это принесло бы ему, отец не мог не подняться по ступеням на стену Цитадели. Отсюда нам была видна ничейная земля до еврейского Иерусалима, здания отеля "Царь Давид" и башни Христианского союза молодежи, откуда сразу же за еврейским Иерусалимом начинался БабэльВад. Отсюда до Табы - всего лишь полчаса пути.

  - Пойдем, отец, - упрашивал я. - Это нехорошо.

  Он позволил взять себя за руку и увести вниз по ступенькам. Нас тотчас подхватила толпа верующих в белых субботних одеждах, вливавшаяся в Старый Город через Яффские и Дамасские ворота. Узенькие улочки вспухали волнами пешеходов, двигавшихся к ГарамэшШарифу.

  Вскоре над нами уже парил золотой Наскальный купол, а мы поднимались к обширной площади вместе с тысячами верующих. Нам пришлось подождать, чтобы попасть к фонтану омовения и выполнить ритуал омовения ног, после чего мы стали медленно пробираться к АльАкса, мечети, сооруженной в честь окончания легендарного путешествия Мохаммеда из Мекки.

  Возле входа аккуратно лежали тысячи пар обуви. Мы старались пробраться к двери, чтобы слышать, как внутри будут читать Коран. Внезапно площадь охватило смятение. Король Абдалла и его внук Хусейн появились на ГарамэшШариф и направлялись к мечети!

  Нам было отлично видно, как они прошли мимо нас. Меня охватил восторг при виде его внука, бывшего примерно моего возраста. В сознании возник образ Хашимитского дворца в Аммане. Знает ли юный Хусейн, что мы живы? Что рассказывал ему о нас его дед? Какая у него, должно быть, чудесная жизнь...

  Королевская охрана прокладывала путь через толпу по узкой улице, но люди протискивались вперед, стараясь взглянуть и дотронуться. Абдалла, наслаждаясь лестью, кричал на телохранителей, чтобы его не лишали свободы, раз он хочет говорить со своими подданными. Когда он так свободно шел, разговаривая и пожимая руки, мне пришло в голову, что его охрана здорово сократилась. Вскоре Абдалла и Хусейн и в самом деле оказались одни среди моря восторженных обожателей.

  Сердце мое глухо забилось, когда они проходили прямо перед нами. До них почти можно было дотронуться. Дойдя до двери, король обернулся и помахал толпе рукой. В этот момент из затемненного пространства мечети вышел человек, поднял в дюйме от головы короля пистолет и выстрелил.

  Я видел, как пуля вошла ему в затылок и вышла из глаза, как он упал и его тюрбан покатился прочь.

  Смятение!

  - Нашего господина застрелили!

  Заблудившаяся охрана бросилась вперед, стреляя на ходу. В мечети чтец Корана не слышал выстрелов, и его голос, усиленный громкоговорителями, продолжал наполнять мечеть. Убийца продолжал стрелять, и пули отскакивали внутрь от мраморного пола. Мы с отцом отскочили назад, когда королевская охрана швырнула убийцу на землю почти у наших ног.

  - Король мертв!

  Я видел юного Хусейна: он был ошеломлен, но жив. Мне импульсивно захотелось протянуть ему руку. Ибрагим схватил меня, прижал к себе и зашептал мне в ухо.

  - Уходи обратно очень, очень медленно, - приказал он. - Не втягивайся в это дело. Не дергайся и не беги. Мы просто улетучимся.

  

  Ответственность за смерть Абдаллы лежала на палестинце, наймите муфтия, и выстрел вызвал злобную реакцию со стороны бедуинских подданных короля. Он объединил их, правил ими три десятилетия, и они остались фанатично преданными ему. Соплеменники из своих логовищ в пустыне впали в ярость расплаты с беженцами на иорданской стороне реки. Множество палестинцев схватили и повесили у ворот лагерей беженцев.

  На следующий день тела сняли, перевезли в Амман и привязали к скачущим лошадям. Руки и ноги отсекли и бросили дикой толпе. Тела пинали ногами, плевали на них, кололи кинжалами.

  И после всего этого страсти все еще не успокоились. Бедуины врывались в лагеря. В конце концов иорданский премьерминистр, палестинец, убедил Легион, что ему следует предотвратить массовую резню. В значительной мере вопреки собственной воле, они окружили лагери и города в Аммане, Сальте, Сувейли и Мадабе, чтобы защитить палестинцев.

  

  Когда короля похоронили на склоне холма за чертой Аммана, один каирский журналист, присутствовавший на похоронах, заметил, что за последние шесть лет арабский мир в своих опытах по самоуправлению отправил на тот свет немало тех самых людей, кому было предназначено взять на себя это самоуправление. В добавление к Абдалле, это:

  имам Яхья, правитель Йемена, которого убили, а также

  президент Сирии Хосни азЗиам, и

  премьерминистр Египта Ахмед Махер Паша, и еще

  премьерминистр Сирии Мухсен эльБарази, и

  премьерминистр Ливана, за которым последовали в Иорданию, куда он отправился с визитом, и изрешетили пулями из проезжавшей мимо машины, и еще

  главнокомандующий сирийской армией Сами эльХеннави, и

  шейх Хасан альБанна, лидер египетского Мусульманского братства, а также

  египетский министр Амин Осман, и

  целый набор министров, судей, шефов полиции и генералов,

  не говоря уже о бесчисленных неудавшихся попытках.

  В Ираке было четыре переворота.

  В Иордании премьерминистров меняли, кажется, каждый месяц.

  А дегенеративный, продажный, мерзкий египетский король был свергнут бунтом офицеров, после чего бежал и теперь вел развратную жизнь на Ривьере.

  На иорданский трон взошел сын Абдаллы эмир Талаль. Два десятилетия он бездельничал в скуке и неприязненных отношениях со своим деспотичным отцом. После его коронования другие арабские лидеры стали расхваливать его как врага своего покойного отца, как патриота, который покончит с британским хозяйничаньем в стране.

  Увы, король Талаль был душевнобольным. Половину своих молодых лет он провел в частных санаториях Европы, а чтобы заявить претензию на трон, вернулся в Иорданию из швейцарской больницы для душевнобольных. Правил Талаль недолго. Сумасшедший король, поддерживаемый англичанами и Легионом, был явно не способен править.

  По тайному соглашению между военными и парламентом Талаль был ловко смещен и похищен из страны. Остаток своей жизни он провел в изгнании, сначала в Египте, а по-том на заброшенной вилле в Турции.

  Старший сын Талаля Хусейн был провозглашен королем при регентском правлении. Молодой Хусейн избежал гибели возле АльАксы благодаря тому, что одна из пуль убийцы, предназначенная ему, отскочила от медалей на его пятнадцатилетней груди.

  

  Глава четвертая

  Если и созрело время для восстания, то это был момент смерти Абдаллы. Как реакция на репрессии иорданцев, по всем лагерям Западного Берега заполыхали бунты. Безобразные, нередко кровавые, без реальной цели, приносящие разве что призрачное облегчение.

  Отчаянно требовался голос, который мог бы нас сплотить. Я был полон ожидания, что хаджи Ибрагим выступит, объединит нас и даст нам руководство и направление действия. Вместо этого он затаился и тихо миновал ответные удары иорданцев невредимым и незамеченным. Мой храбрый, благородный отец, предмет моего поклонения, смолк. Огонь в нем почти совсем погас. Для меня это был ужасный удар и разочарование.

  Пока Арабский легион давил инакомыслящих, хаджи и то, что осталось от старого руководства, занялись своими собственными делами и спасали собственные шкуры. Я начал ненавидеть их за беспрерывное хныканье об изгнании и возвращении. Вся гордость и достоинство, которые у них были, теперь исчезли. Это были обиженные, заслуживающие жалости люди, готовые жить в застое причиненных им несправедливостей.

  Теперь лагери забрали к себе Объединенные Нации, администраторы с голубыми глазами и золотистыми волосами. Теперь они будут принимать за нас наши решения.

  Иорданцы больше не охотились за моим отцом, ведь он показал себя умиротворенным. У Ибрагима все еще было положение, определявшееся его прошлым, и нынешняя слава как отца мученика Джамиля, и он пост главы комитета,использовал это, чтобы выпросить у ЮНРВА предназначенного создать в Иерихонском регионе промышленность и передовое сельское хозяйство. Он быстро устроил Камаля на работу в одном из ооновских медицинских складов. Она как раз подходила для Камаля. Ему почти ничего не надо было делать, лишь дремать в укромном уголке, а помощник приносил ему кофе и делал всю работу. Камаль я никогда не приукрашивал, а теперь он превратился в моих глазах просто в неряху.

  Некогда живая и занятная, Фатима лишилась своих соков в АкбатДжабаре. Оба они едва шевелились, чтобы отгонять мух. Камаль станет старше, сменит отца в кафе, будет играть в триктрак, сосать кальян, фантазировать об огромной вилле, в которой он жил в Табе, и посылать своих детей в федаины, чтобы они отобрали у сионистских собак его свободу.

  Удивлял нас Омар. Большую часть времени он проводил в Иерихоне и донимал владельцев магазинов, пока в конце концов не получил работу в маленькой бакалейной лавке. Омар продвинул дело тем, что стал варить кофе и разносить сладости ожидающим колоннам машин на мосту Алленби. Он стал выполнять поручения водителей грузовиков и в конце концов нашел работу для себя на почте.

  Почта в лагере беженцев была странная. Доставки не было. Тот, кто ожидал письма, посылал на почту своего сына или дочь, и тот проводил там долгие часы, ожидая в очереди письма, которого чаще всего и не было вовсе. Омар устроил маршрут доставки, взимая полпенни за доставку письма и пенни - за пакет. Это было нелегко, так как хибарки не были пронумерованы и ему надо было заучивать на память расположение каждой семьи, клана и племени.

  Положение хаджи Ибрагима в ЮНРВА давало семье тайный доступ к пайкам и другим благам. С тех пор, как и Камаль и Омар работали, наша жизнь улучшилась. Благодаря этому удалось удалить жало известия о том, что "Сабри продал наши ружья и удрал с деньгами". Для нас с Надой хранение клятвы стало делом жизни и смерти.

  

  Что до меня, то что мне было делать? Я терпеть не мог безделья. Втайне я продолжал на Горе Соблазна давать Наде уроки. Помогал Омару в доставке почты. Слонялся вокруг профессора доктора Нури Мудгиля, но в те дни у него было совсем мало работы, разве что готовить статьи, но работать над ними мне было слишком трудно.

  Я молил Аллаха дать мне чтонибудь, и Аллах услышал меня! Можете ли вы представить, как я приободрился, в каком я был восторге, как меня переполняла радость, когда я узнал, что в АкбатДжабаре открывается школа для мальчиков? Места были только для трехсот учеников. И хотя в лагере были тысячи мальчиков школьного возраста, я знал, что меня-то примут. Само собой, учеников набирали из сыновей бывших мухтаров, шейхов, а теперь и служащих ЮНРВА.

  Каждая арабская страна заносила маленьких палестинцев в свои платежные ведомости, чтобы показать, как помогают братьямбеженцам. На самом деле это было в интересах страныхозяина. Доктор Мохаммед К. Мохаммед был известный врач, бежавший из Яффо перед войной во время исхода элиты. Поскольку образованных людей было очень мало, мы старались окружить почетом таких, как врачи, дантисты, юристы, учителя. Оказываемый им почет далеко не всегда соответствовал их реальным делам.

  Доктор Мохаммед К. Мохаммед был проницательным политиком. Пользуясь для разбега своей медицинской репутацией, он основал в Каире Общество помощи палестинским беженцам. Он учуял заговор, сменивший правителей страны, и предложил себя и свою организацию новому порядку. Правящие офицеры увидели пользу от него и выдвинули его на передовую политических войн, объявив истинным лидером изгнанников.

  Несмотря на неудачи в войне против евреев, Египет оставался самой сильной из арабских стран. Главной территорией его влияния на палестинцев была Полоса Газы, клочок земли, где под его контролем находилось свыше ста тысяч беженцев. Однако Египет, как и Сирия и Ирак, постоянно старался украдкой проникнуть на территорию покойного короля Абдаллы на Западном Береге.

  Когда прислали американского филантропа, чтобы основать в Иерихоне школу для мальчиковбеженцев, доктор Мохаммед К. Мохаммед оказался во главе очереди, ждавшей получения своих денег. Чтобы отсасывать средства, он поумному сделал свое общество коллегой ЮНРВА. Для Египта это был шанс получить точку опоры.

  Возле шоссе на полпути от нашего лагеря к лагерю Эйн эсСултан, чуть к северу, было возведено двухэтажное здание. Школу назвали ВадиБакка, по знаменитой победе арабов над вестготами в 711 году.

  Ни для кого не было секретом, что доктор Мохаммед К. Мохаммед - бисексуал. Свою жену и большую семью он запрятал на вилле в Александрии, а сам обычно пребывал в мужской компании.

  У нас не принято говорить о мужчинах, которые занимаются любовью с мужчинами. Мужчинам разрешается быть на публике нежными друг с другом, целоваться и ходить взявшись за руки, но мы притворяемся, что не происходит ничего интимного. Любые намеки на гомосексуализм подавляются. Но зачем? Ведь Мохаммеды К. Мохаммеды - повсюду.

  Доктор Мохаммед К. Мохаммед был человек впечатляющей внешности, со строгим лицом и непременными усами, одетый в отличный костюм западного покроя. Ему было около пятидесяти лет, у него было обычное телосложение, он был энергичен и говорил цветисто. Школа ВадиБакка была его личным достижением, и он открыл ее с большим торжеством.

  Квалифицированных учителей не хватало, но доктор уже учел это. Члены египетского Мусульманского братства, плохо замаскированные под палестинских беженцев, просочились в лагери Западного Берега. Большинство из них имело опыт религиозного преподавания; они были грамотны и знали свой Коран, главную составную часть нашей школьной программы.