Юрис Леон Хаджи
| Вид материала | Документы |
- Абелес леон игнатьевич, 11950.78kb.
- Статье мы коснемся некоторых аспектов историографии отношений молодого Крымского ханства, 247.04kb.
- Л. Н. Толстого в 1880-1900-е гг. («Смерть Ивана Ильича» / «Крейцерова соната» / «Хаджи-Мурат», 190.94kb.
- Леон Уитни: «Психология собаки. Основы дрессировки собак», 2658.87kb.
- Дато Сери Абдулла бин Хаджи Ахмад Бадави, премьер-министра Малайзии и председателя, 153.2kb.
- И. С. Тургенев «Записки охотника» Н. С. Лесков «Левша», «Человек на часах» Л. Н. Толстой, 8.33kb.
- Программа ижевск 2011 Всероссийская студенческая научная конференция, 1061.95kb.
- С. Шапшал несколько слов о караимских князьях челеби, 60.08kb.
- Модель Эрроу–Дебре, 196.62kb.
- Программа тура, 258.26kb.
Когда становилось из рук вон плохо, Арабский легион устраивал чистку и забирал нескольких ребят в тюрьму в Аммане, но это лишь вызывало протесты родителей.
У Джамиля стали появляться вещи: батарейный приемник, наручные часы, новые ботинки, безделушки для девчонок, гашиш и продукты, которых так болезненно не хватало в нашей маисовой диете. Отец его не расспрашивал, но оба мы тревожились о нашем оружии. Мы боялись, как бы Джамиль не продал его или, еще хуже, не отдал бы Леопардам.
Мы молча признали тот факт, что Джамиль стал бандитом, а он становился все бесстыднее. У него были деньги в кармане, подарки для матери, курево для отца, еда для семейного стола. Он был достаточно сообразителен, чтобы внушить мысль о том, что нужен семье, а может быть, и вынашивал мысль поравняться с хаджи Ибрагимом.
Его дерзость достигла пика, когда в нашей части лагеря Леопарды ворвались в дом одного отцовского приятеля. Встретив Джамиля на нашей улице в обеденное время, я еще не знал, что отец велел всем уйти из дома.
- Погодика, Джамиль, - крикнул я и пошел с ним рядом. - Лучше бы тебе поостеречься. Отец очень расстроен ограблением Дауда альХамдана.
- Ну и что?
Я никогда не слышал от сестры, матери или братьев ни единого слова, оспаривающего власть отца. Джамиль с ума сошел, что ли? Я схватил его за руку, чтобы остановить, но он вырвал руку.
- Отцовское время кончилось, - выпалил Джамиль. - Ему и всем старикам конец. Теперь новый порядок.
Я моргал, не веря своим ушам, и вдруг сообразил, что в свои восемнадцать лет Джамиль ростом с отца и очень силен.
- Джамиль, ты с ума сошел.
- Да? Так ведь это отец довел нас до такой грязной жизни. Почему он не остался, чтобы драться за нашу землю? Кто ее вернет? Он? Это мне с моими друзьями выпало вернуть нашу честь, и меня за это уважают.
Мне захотелось побежать и предупредить отца, но я только смотрел, как уходит Джамиль. Когда он входил в дом, я осторожно последовал за ним. Ибрагим сидел в одном из кресел, перебирая четки, и тут вошел Джамиль. Через дверь я видел, как Джамиль совершил ужасный грех, не встав перед отцом на колени и не поцеловав ему руку.
- Где обед! - потребовал Джамиль.
Ибрагим медленно встал со своего места и подошел вплотную к Джамилю. Он размахнулся так быстро, что я не успел заметить. Джамиль упал на грязный пол и испуганный лежал там, и кровь пузырилась у него изо рта.
- Джамиль, сын мой, - сказал отец очень тихо, - выйди отсюда, вернись и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль перевернулся на четвереньки и свирепо взглянул снизу вверх.
- Ты мне больше не хозяин! - завопил он.
Ибрагим ударил его ногой в ребра, отбросив к стене и выломав этим с полдюжины глиняных кирпичей.
- Джамиль, сын мой, - мягко повторил он, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
Джамиль вскарабкался, держась за стену, встал, слегка согнувшись и держась одной рукой за ребра, другой за окровавленный рот. Он бросился к отцу, выкрикивая ругательства, и ударил его в лицо! Ужаснее этого я никогда не видел! Я бросился в дом, чтобы помочь Ибрагиму, но он схватил меня и отпихнул.
- Так, значит, нашему маленькому леопарду захотелось немножко развлечься! Ладно! Ладно! - И с этими словами отец развел руки и ребрами ладоней ударил Джамиля по ушам. Джамиль вскрикнул, рухнул и остался лежать дрожа.
- Джамиль, сын мой, - снова заговорил отец, не повышая голоса, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.
- Неееет, - проскрипел Джамиль.
Нога Ибрагима снова достала его в живот. Тело Джамиля уродливо раскинулось. Отец поставил ногу ему на грудь и снова повторил свое наставление.
- Остановись, отец, ты убьешь его! - закричал я.
- Нет, нет, - сказал отец, - я просто учу его уважать. Ты научился, Джамиль?
- Больше не буду, - простонал он.
- Не будешь чего?
- Вести себя так. - Он собрал все силы, на четвереньках выполз, повернулся у двери и подполз к отцу, поднялся, взял его руку и поцеловал ее.
- А теперь послушай меня как следует, мой дорогой маленький мстительлеопард. То, что я сделал для твоего воспитания - лишь крохотная капля в море того, что ты получишь, если ктонибудь в секции Табы подвергнется нападению по любой причине. Это достаточно ясно?
- Да, отец, - прохныкал он.
- И если, Джамиль, ты дотронешься до чегонибудь из нашего оружия, я убью тебя тем же способом, каким вы, храбрые мученики мщения, убиваете маленьких курочек. Я перекушу тебе горло собственными зубами. Отправляйся к Дауду альХамдаму, верни ему все, что взял, и попроси прощения.
Отец нагнулся, схватил Джамиля за шиворот и вышвырнул его вон.
У Джамиля хватило ума понять, что великий день уважения еще не настал и что Мстителилеопарды не заменят старую власть, не пролив собственной крови. Зализав свои раны, он занял другую позицию, став "защитником" секции Табы и заставляя себя полюбить, как доброго сына хаджи Ибрагима.
Но внутренне Джамиль навсегда переменился. С тех пор у него появилось выражение пламени, ярости в глазах, говорившее о том, как он переполнен ненавистью, на грани взрыва насилия. Теперь он стал чуточку одержимым, но не настолько, чтобы оспаривать отцовское слово. Теперь он упивался пресмыканием перед отцом, пытаясь вернуть свое достоинство.
Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вынудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудившей аннексию.
Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла продолжал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражением желаний палестинцев.
Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его играх.
Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему казалось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить короля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.
Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге плебисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чувствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.
Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.
Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранспортерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.
Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в , их самомуразрешении доступа евреев к Западной Стене священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать евреев выкинуть его вон.
В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.
Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой стороны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда открывался отличный вид на процессию.
Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, когда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артиллерийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.
Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких сидениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мстителейлеопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.
Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смятении понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбегалась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.
Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Амман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.
На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущегося дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть человек убиты.
Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходили, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.
Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.
- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой силой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в лагерь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в монастыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.
Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я повторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в порядке.
Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а насмешкой в глазах Джамиля.
Глава девятая
Монастырь Сестер Сиона находился над развалинами древнеримской крепости Ан-тония, печально связанной с кончиной Иисуса. В камере, где по преданию римские солдаты подвергали Иисуса пыткам и надругательствам, сестра МарияАмелия закрыла дверь за тремя людьми, проскользнувшими в монастырь порознь с интервалом в несколько минут.
Они нервно поздоровались и уселись за дощатый стол.
- Без сомнения, братья мои, Абдалле конец, - сказал хаджи Ибрагим.
- Старик Хашимит ранен, но не мертв, - сказал Чарльз Маан, закуривая свою первую сигарету.
- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.
- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Маан.
- Что повашему нам делать? - спросил Ибрагим.
- Убить его, конечно, - ответил Таджи.
- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не поможет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багдада до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.
- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристукнуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.
- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть чтонибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?
- Независимость? Да, в этом что-то есть, - согласился Ибрагим.
Они повернулись к Чарльзу Маану, который высосал свою сигарету, и когда она уже стала обжигать ему пальцы, ловко зажег об нее другую движением, выдававшим долгую практику.
- Независимость нам уже предлагали, а мы отказались.
- Кто же это нам предлагал независимость? - возразил шейх.
- Объединенные Нации. Может быть, нам надо было принять это предложение и действовать. Однако все, что мы сделали, - это бежали. И муфтий, и Абдалла попытались забрать Палестину, один с египетской поддержкой, другой с английской. Обоим не удалось. А нас кто поддержит? Кто мы такие? Мы - трое обнищавших беженцев, сидящих в келье, где присутствует дух Иисуса Христа. Наши собственные братья палестинцы, которые не беженцы, будут драться против нас. А Арабский легион, вы думаете, от страха падет на землю, если мы объявим независимость?
- Тогда мы должны вступить в вечную борьбу, - импульсивно сказал Таджи.
- Борьбу с чем? - с цинизмом возразил Чарльз Маан. - У нас нет организации. Кого мы представляем? Кто станет нас поддерживать? Американцы поддерживают евреев. Англичане - Абдаллу. Кто нас признает? Мадагаскар? Албания? Внешняя Монголия?
Немногословные замечания Чарльза Маана начинали расстраивать старого бедуина. Он взглянул на хаджи Ибрагима, ища поддержки. А Ибрагим тем временем оценивал своих товарищей. Маан - человек логичный и знающий, того сорта, что так нужен для ловкости, требуемой в арабской политике. У шейха Таджи, если удастся держать его под контролем, - внутренний огонь, соль настоящего мужчины.
- У кого еще есть право объявить независимость, если не у нас? - подзадорил Ибрагим.
- Вы меня поняли, - поспешно вставил шейх.
- Разумеется, я вас понял. Но с другой стороны, у нашего достопочтенного друга Чарльза есть свое мнение.
- Какое мнение?
- Что если мы объявим независимость, то этим пустим шептуна в пустыне во время песчаной бури.
- Братья, братья, братья, - успокоил их учитель, - у нас весьма плохая история, если говорить о том, способны ли мы сами управлять собой. После древних евреев Палестиной управлял всякий, кроме палестинцев. - Он поднял руку, растопырил пальцы и стал загибать их, перечисляя. - Сначала Рим, потом византийские христиане, затем аравийские арабы, крестоносцы, Саладин, египетские мамлюки, турки, англичане и снова евреи. У евреев здесь всегда была столица, в действительности или в их душах. Все наши решения принесены извне, в точности как то решение, что превратило нас в людей, просящих мир сжалиться. Независимость - сон, который нам никогда не надоедало смотреть.
Шейх Ахмед Таджи дергал себя за бороду, а Ибрагим терзал пальцами усы. Чарльз Маан встал, чтобы отозваться на стук в дверь, на ходу разбрасывая пепел. Он взял у дочери поднос с кофе, закрыл дверь и разлил кофе всем троим.
- Почему столь умный человек, как вы, бежал из Хайфы? - спросил его Ибрагим.
- А вы думаете, что из ненависти к евреям мусульмане скупили рынок? Я был слишком высокомерен, чтобы сесть и договариваться с евреем. Я еще раз вас спрашиваю, кто признает нас, наши права, наши требования? Посреди всей этой катастрофы только евреи сядут с нами разговаривать. Почему мы не можем заставить себя произнести это ужасное слово - Израиль?
Они отхлебнули кофе, и келью наполнил табачный дым.
- Я слишком много говорю. Боюсь, я обидел вас, Ахмед Таджи, - сказал Маан.
- Нет, нет, нет, нет, - ответил тот. - Нам трудно есть этот горький плод, но переварить его надо.
- Главная ложь - что евреи станут убивать каждого, кто не убежал. Что произошло с нашими братьями, оставшимися... в... Израиле? Разве их бросили в море, как мы поклялись сделать с евреями? Разве их сожрали? Принесли в жертву на алтаре? Кто дураки - те, кто убежал, или те, кто остался?
- Я сбежал потому, что эти суки египтяне выгнали меня, чтобы освободить место для своей чудной армии. А вы, хаджи?
- Мой старший брат управляет моей деревней. Меня заставили уйти обманом, а евреи здесь ни при чем. Так что мы - трое дураков, допустивших, что они дураки. Но мы находимся среди полумиллиона дураков, которые этого не допускают.
Шейх Таджи начал дышать тяжело и неровно. Он закрыл глаза, и голос его задрожал от волнения.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - прошептал он. - Что нам делать, Чарльз Маан?
- Надо подбираться к этому шаг за шагом. Прежде всего мы должны образовать высокий комитет, чтобы у беженцев был собственный голос.
- Ха! - воскликнул Таджи. - Когда это у вас будет комитет из арабов, которые хоть в чемнибудь согласятся друг с другом?
- Пусть Чарльз говорит, - вставил Ибрагим.
- Мы и есть высокий комитет, мы трое, - ответил Маан.
- Это начинает иметь смысл, - сказал шейх.
- И мы созовем демократический съезд беженцев Западного Берега, - продолжал Маан.
- Демократический съезд. Один уже был в Аммане, - иронически заметил Ибрагим.
- Дайте сказать Чарльзу, - сказал Таджи.
- Ладно, Чарльз, говорите, - сказал Ибрагим.
Чарльз Маан зажег очередную сигарету более задумчиво, чем прежние.
- Согласны ли мы трое, что жизнь в еврейском государстве предпочтительна и что мы можем принять унижение жизни там без того, чтобы нас охватило это сумасшествие возмездия?
- Я согласен, что хуже быть не может, - сказал Ибрагим.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - повторил Таджи.
- Есть ли у коголибо из вас, братья мои, основания считать, что евреи пойдут на переговоры или что они не пойдут? - спросил Маан.
Ибрагим и шейх молчали. Ибрагим помнил секрет, что евреи хотят сейчас же вернуть сотню тысяч беженцев. Он не знал, известно ли об этом Чарльзу Маану и с кем связан Таджи. И каждый не знал о каждом.
- А у вас есть такие сведения? - ответил Ибрагим вопросом на вопрос.
- Да, у меня есть основания считать, что от евреев мы получим лучшую долю, чем от египтян и сирийцев, не говоря об Абдалле, - ответил Маан.
- И насколько верны ваши сведения? - с подозрением спросил Ибрагим.
- У меня есть связи в Хайфе среди моих родственников, - сказал он. - Они говорили с некоторыми еврейскими чиновниками. Дверь наверняка открыта.
- У вас есть цифры? - прощупывал Ибрагим.
- Нет, - ответил Маан с прямотой, достаточной, чтобы убедить Ибрагима. Маан явно не знал о числе в сто тысяч.
- А вы, Ахмед Таджи? - спросил Ибрагим.
- Я слышал от вашего дяди, великого шейха Валида Аззиза, ныне кочующего по пустыне Негев. Он добыл для меня от евреев информацию, что они не стали бы возражать, если бы я со своим племенем вернулся на наши земли, при условии, что не будем чинить беспокойства.
- А как вы, хаджи? - спросил Маан.
- Ну, я скажу, что и у нас такие же сведения. Мне кажется, они пойдут на переговоры.
- Мы понимаем, что если мы за это возьмемся, нам придется делать это перед лицом крайнего возмущения арабов. Нас проклянут как предателей, - сказал Маан.
- Этого мало для того, чтобы заставить меня умирать в этом проклятом лагере, - сказал Таджи.
- И меня, - добавил Ибрагим.
- Тогда вот что надо сделать. Надо собрать съезд беженцев Западного Берега. Повторяю, только беженцев. А не сбежавших богачей. И не тех, кто продал своих ослов Абдалле. Надо принять решение обсудить с евреями наше возвращение и, главное, послать делегацию в Международную арбитражную комиссию в Цюрихе.
- На сей раз это вы мечтатель, - заявил Таджи. - Как заставить пять тысяч беженцев согласиться с такой резолюцией?
- Путем приглашения только правильных людей, - ответил Чарльз Маан. - Я могу проверять, кто входит в делегацию из каждого лагеря к северу от Рамаллы.
Белая борода Таджи приняла множество поглаживаний, и глаза его сузились. Его жест рукой означал то ли да, то ли нет.
- Будь деньги, чтобы там поболтаться, не было бы проблем.
- Что вам надо сделать, шейх Таджи, так это обещать каждому делегату, что он и его семья вернутся в числе первых. Поверьте, обратно они побегут еще быстрее, чем сбежали оттуда.
- Это может быть, - ответил Таджи, мысленно уже обгоняя своих союзников.
- Хаджи?
- У Иерихона странные лагери. У нас собрались все остатки, разбитые племена, разоренные деревни. Никакого единства, даже хуже. Для меня лучший подход - просто объявить список делегатов и постараться, чтобы не возникли противники.
- Как?
- У нас множество молодых парней, которые от безделья собираются в шайки и всех терроризируют. Можно дать им правильное применение.
- Отлично, - сказал Маан. - Дату держите в тайне, чтобы не пронюхали иорданцы. Съезд объявим за дватри дня до открытия. Главное - принять все решения за один день и разойтись, прежде чем иорданцы узнают, что их ждет.