Geum.ru

Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 89. Подготовка к школе
Часть четвертая. Мирная жизнь
Подобный материал:
1   ...   77   78   79   80   81   82   83   84   85

Глава 89. Подготовка к школе



До школы оставалась всего одна неделя. Ленька был слегка возбужден. Он так давно ждал этого дня, что уж и не знал, радоваться или огорчаться школе. С одной стороны, он все годы учебы брата завидовал ему. Портфель, учебники, тетради, ручки, линейки, готовальня, новые друзья, домашние задания. В глазах Леньки брат давно стал взрослым и самостоятельным человеком. Этого хотелось и Леньке. С другой стороны, он лишался свободы общения с улицей, с друзьями, получал много новых обязанностей, ответственности и мало личного времени. Неизвестность вызывала волнение и страх.

Но Ленька знал, что те приключения, которые ждут его в школе, сильнее всяких страхов и стоят любых рисков. А то, что его ждут новые приключения, Ленька не сомневался. Даже интересно быть участником этих приключений в сознательном возрасте, когда заранее понимаешь, чем чреваты для тебя эти приключения. Это не то, что в дошкольном возрасте, когда все приключения – лишь цепь непредсказуемых, случайных событий. Ленька уверен был в качественно новом периоде своей жизни хотя бы по рассказам и поведению старшего брата. И он не ошибся.

Все десять лет школьной жизни стали пляской на палубе корабля, трюмы которого доверху набиты порохом. И хоть школьные годы – это предмет другой повести, нельзя не забежать вперед, слегка коснувшись некоторых событий, характерных для школьных будней, впечатливших Леньку на всю жизнь. Школы в то время были с раздельным обучением. Его школа была все равно, как мужская гимназия. И до восьмого класса Ленька понятия не имел, каково учиться вместе с девчонками. И не он один, а все ученики школы. Значительно позже он понял, что эта однобокость в общении наградила разными комплексами не только учеников, но и учителей.

Взять хотя бы их учителя истории. Вполне солидный, даже благообразный и суровый господин в пенсне, после того, как в классе появился с десяток учениц в белых фартуках и кружевных воротничках, заметно занервничал. Это качество у него проявлялось по-разному, но в каждом случае он все больше терял в Ленькиных глазах. Например, если ученица просилась выйти из класса, то всегда происходила одна и та же сцена с едва отличными вариациями. Поднималась чья-то рука, и тут же следовал вопрос историка: «Что случилось, Иванова?» При этом он начинал широко улыбаться, показывая большие зубы, всем своим видом предвкушая развлечение. На его вопрос звучала робкая просьба: «Можно выйти?» Вместо того, чтобы выпустить ее без дальнейших расспросов, историк с иезуитской ухмылкой начинал пытать ее: «А позвольте узнать, Иванова, что у вас случилось?» Раздавался примитивный ответ: «У меня живот болит». Этой ошибки в ответе солидный учитель, ставший в мгновение ока низкопробным ханжой, только и ждал: «Ах, у вас живот болит? А знаете ли вы, милая барышня, что болит не живот, а желудок? Или, может быть, у вас что-то другое болит?»

Ученица, уже вся красная под насмешливыми взглядами целого класса, не знала, что предпринять. И выйти надо, и как объяснить учителю причину просьбы, прекратив при этом публичные издевательства. Ей и в голову не приходило, что и объяснять ничего не надо – раз просится, иди, пожалуйста. А историк торжествовал. Он неприлично ухмылялся, победоносно хихикал, демонстрируя всему классу свою посвященность в истинную причину просьбы, и чего-то еще выжидал, уже без основания удерживая бедную ученицу. Некоторые из них, не желая унижаться, выбегали из класса, не дождавшись его разрешения, уже не думая о последствиях.

В таких случаях историк обиженно хмыкал, но ученицу потом не наказывал, видно, где-то понимая и свою вину в ее поступке. Леньке всякий раз было стыдно за историка, он не знал, куда девать глаза и думал про себя: «Вот каким на самом деле может оказаться человек в непривычной для него ситуации». И у каждого учителя был свой комплекс, свой бзик. Но все воспоминания о них не вызывают того восторга и улыбки, какие связаны с поведением на уроках математики корейца Пака, преподавателя этого предмета.

Пак был очень энергичный, импульсивный, грамотный и явно любил свою математику. Причем, любил до самозабвения. Говорил он с сильным акцентом и поэтому все его объяснения вызывали не просто улыбки, а настоящий смех, порой, откровенный хохот. Но он на это не обижался и не терял серьезности. Его все любили и внимательно слушали. Любили и саму математику. Он это видел, знал и все остальное прощал своим слушателям. С него у Леньки и началась любовь к точным наукам и анализу. Паку не хватало слов для объяснения материала. А энергия перехлестывала через край. И он находил свои, очень выразительные приемы передачи этой энергии ученикам. С ней в них перетекали и его знания предмета.

Когда он рисовал на доске очередную фигуру по геометрии, то вместо нудного, взятого из учебника Киселева определения ее, говорил короткими, рубящими фразами, сопровождая свои слова жестами ладоней, изображающих эту фигуру. Например, когда он объяснял, что такое параллелограмм, то рисовал на доске две параллельные пары смыкающихся концами отрезков, ставил ладони рук ребрами поочередно то на одну пару отрезков, то на другую и голосом заклинателя выкрикивал: «Эта этой параллельна, эта этой параллельна – параллелограмм!» Все ржали до безумия, но запоминали на всю жизнь. Когда же текст из учебника Киселева Паку был вообще не под силу для воспроизведения, он придумывал свое объяснение нового материала, а для убедительности в конце речи выкрикивал неизменную фразу: «Верьте мне, а не Киселеву!» И ему верили!

Нельзя не упомянуть об одном легкомысленном поступке самого Леньки, хоть он уже и был достаточно взрослым для таких поступков. Эдик уже учился в Ленинградском военном училище. Ленька заканчивал восьмой класс и, поддаваясь всеобщему влечению, тоже захотел стать военным. Но не ракетчиком, как брат, а моряком. Можно было поступать в мореходку после восьмого класса. Так говорили его соблазнители. Но уточнить условия все же надо было в военкомате, и Ленька пошел туда. Там его «убили» наповал, объявив, что ему не хватает двух сантиметров роста. Ленька к тому времени уже сдал один из выпускных экзаменов в школе. Что делать, что предпринять? И он придумал! (А тогда во всех старших классах были выпускные экзамены.)

Не сдавать остальные экзамены, остаться на второй год, подрасти за этот год до нужного роста, сдать все на отлично и с гарантией поступить в мореходку! На дворе стояла светлая, теплая весна. В школе шла торжественно – выпускная пора. Каждые три дня очередной экзамен оставался позади. Все были увлечены этой гонкой, и никто не замечал Ленькиного отсутствия. Оставалось сдать всего два экзамена из пяти. Один – завтра и через три дня – последний. Вечером, накануне предпоследнего экзамена, дома у Соболевых появилась классный руководитель.

Она усадила за стол Веру и Леньку и стала допрашивать их о причинах неявки Леньки на экзамены. Его объяснения, а он решил ничего не скрывать, выглядели детским лепетом. Мать, не знавшая ничего о затее сына, готова была разорвать его на куски прямо на глазах у учителя. Ленька краснел и бледнел под перекрестным шквалом вопросов, летевших с двух сторон, медленно осознавая всю дикость своего решения. На высоте оказалась только учительница. Она, видно, в своем возрасте и не такое видала. Опыт хорошего и ответственного педагога делал ее спокойной. Она решительно заявила: «Выход здесь только один – сдавать каждый день по одному экзамену. Я беру на себя твое движение по разным классам, обеспечивая за оставшиеся четыре дня экзаменовку всех четырех предметов. Готовиться уже некогда. Продлевать сессию никто не будет. Поэтому будешь сдавать без подготовки, экспромтом. Начнешь с завтрашнего утра. А вы, мамаша, проследите, чтобы он не опаздывал на экзамены. И не давайте ему готовиться по ночам. Нового он ничего не запомнит, а старое забудет».

Нечего и говорить, что Ленька, наконец, впервые за много дней успокоился и крепко уснул в тот вечер. Экзамены, хоть и не в своем классе, хоть и не на отлично, он сдал все. Ленька еще долго со стыдом вспоминал свою выходку. Про мореходку же он вскоре забыл. Но это были отдельные эпизоды из будущей жизни, а теперь, за неделю до первого сентября, надо было еще так много успеть сделать. И в первую очередь сходить на давно готовые примерки новой одежды. Все оказалось в порядке у обоих мастеров по пошиву одежды, и через три дня Ленька уже дома привыкал к первому в своей жизни полосатому костюмчику, черной вельветовой курточке с черными же брючками.

Ботинки у него были, и он тщательно надраил их черной ваксой. Пара рубашек – одна светлая, вторая темная – дополняли его гардероб. С одеждой вопрос был решен. Хуже, однако, выходило с тетрадями. Их не было совсем. Ни в магазинах, ни в школе. Учебники обещали выдать в первый же день занятий. Старые, правда, но они были пригодны и хранились в школьной библиотеке. А тетради им предложили сшить самим из любой бумаги, чистой хотя бы с одной стороны. И мама стала приносить с работы испорченные путевые листы, ведомости зарплаты, какие-то списанные отчеты, амбарные книги. Они с Ленькой вырывали чистые листы, складывали их вместе, сшивали и ровно обрезали. Сделав таким образом несколько тетрадей, чтобы хватило на все предметы, успокоились. Не было пера для чернил. Ручку дал Эдик, а перья не продавались. Вера принесла с работы уже разношенное перо, Эдик подогнул его концы, заточил и заузил надфилем. С грехом пополам, но подготовка к школе была завершена.

Как и Эдику, Леньке предстояло ходить в школу имени Кирова. Идти надо было через весь город, мимо кинотеатра «Северный», или мимо рынка, причем, во вторую смену. В школу – к двум часам, домой – после шести – семи вечера. Осенью – в эти часы еще было светло, а зимой уже после четырех темнело. После окончания уроков на город опускалась настоящая ночь. А если еще в это время шел снег или вьюжила пурга, идти приходилось наощупь, отталкиваясь от оград и ворот домов, сидящих в памяти как фигуры на шахматной доске. Можно было пойти в школу имени Павлова, она была ближе, но почему-то не нравилась обоим братьям.

Решили остановиться на дальней школе, и Ленька проучился в ней все десять лет. Веру подменили на работе на пару часов ради такого торжественного дня как первое сентября. Этот день всегда и для всех был святым, и поэтому на ее работе начальство тоже оказалось понятливым. Вера сама повела сына в первый класс. День был пасмурный, но теплый. Ленька, впервые в жизни, одетый сразу во все новое, отутюженное и накрахмаленное, нес в руке портфель, перешедший от Эдика. Эдик же ходил в школу со своим старым, неразлучным рюкзаком. Ему и его было мало. Он вечно был набит какими-то спортивными формами, шиповками, перчатками и фехтовальными масками.

На общей школьной линейке родители стояли в стороне. Леньку поставили в первый «Б» класс, где учительницей была строгая Мария Ивановна, которая уже до самого звонка не отпускала от себя своих учеников. После напутственной речи директора, выступлений заведующего учебной частью, комсорга школы и пионеров-отличников, классы повели в здание школы. Оно было одноэтажным и очень длинным. Сначала вестибюль, из него – длинный коридор, потом большой холл, служивший в качестве разминочного спортзала и подвал для занятий тяжелой атлетикой. Из вестибюля, коридора и холла множество дверей открывало дороги в классы.

Вместе с хозяйственным двором, подсобным ботаническим участком, площадкой для построения на общую линейку школа занимала целый квартал. А через дорогу, напротив школы располагался принадлежавший ей огромный стадион, тоже размером в квартал. На этом стадионе Ленька потом занимался не только легкой атлетикой, лыжами и коньками, но и военно-строевой подготовкой с настоящим стрелковым оружием, противогазами и гранатами. У винтовок, конечно, были спилены ударники, а гранаты были набиты песком. Кстати, военруком у них в школе был герой обороны Бреста, чудом оставшийся в живых.

Все ступени ГТО и даже третьи юношеские разряды были сданы на этом школьном стадионе. Словом, Ленька остался доволен своей школой. Но первый же день в ней сразу начался с нового приключения!

Часть четвертая. Мирная жизнь