Л. соболев его военное детство в четырех частях

Вид материала

Документы

Содержание Глава 82. Край-на-край Часть четвертая. Мирная жизнь

Подобный материал:

• Тест по роману «Обломов» И. А. Гончарова., 55.06kb.
• «говорящих», 552.78kb.
• Волк и семеро козлят, 53.28kb.
• В. М. Шукшин родился 25 июля 1929 г в селе Сростки Алтай­ского края в крестьянской, 412.52kb.
• Роман в четырех частях, 6914.01kb.
• -, 14453.98kb.
• Тема: Автобиографическая проза для детей. Л. Н. Толстой «Детство», М. Горький «Детство»,, 487.03kb.
• Обломов Роман в четырех частях Часть первая, 5871.24kb.
• В. Б. Губин читайте хорошие книги справочник, 1601.75kb.
• В. Б. Губин читайте хорошие книги справочник, 1147.54kb.

Глава 82. Край-на-край

Чаще всего, как это помнится Леньке, драки «край-на-край» происходили следующим образом (или с небольшими изменениями). Как-то они всей своей группой погнали от своего перекрестка, который был для них местом постоянных встреч, игр и просто повседневной жизни, группу из соседнего края. В качестве оружия для ближнего боя использовались палки и кастеты, а для дальнего – камни. Противник был меньше по численности и поэтому отступал, отбегая все дальше к своему перекрестку, который был в двух кварталах от Повстанческой. Как потом выяснилось, их просто заманивали в ловушку. Оказавшись в двух кварталах от Генкиного дома, «повстанцы» вдруг увидели вылетающую из засады раза в три превосходящую их по численности группу. Повстанцы остановились, интенсивно выкидывая во врага последние камни. Противник медленно наступал с карманами и пазухами, набитыми камнями. Когда был брошен последний камень, Ленька скомандовал: «Назад, со всех ног!»

Мчались все без оглядки, думая, что этим спасают себя. Не тут-то было! Пока бежали два квартала, камни попадали кому в спину, кому в руку, кому в ногу. Больше всех досталось Генке. Бежавший рядом с Ленькой, он вдруг охнул и схватился за голову. Из-под его руки ручьем потекла кровь. Ленька крикнул всем: «В рассыпную!», а сам схватил Генку за руку и потащил его вперед, пытаясь ускорить бег. Отметив, что все из его команды уже скрылись или в своих дворах, или за углами кварталов, Ленька дотянул стонущего Генку до их ворот, открыл калитку, втолкнул в нее Генку и закрыл ворота на засов. Преследователи, упершись в захлопнувшиеся перед их носами ворота, не могли придумать ничего лучшего, как обстрелять остатками камней и сами ворота, и дом. Камни глухо застучали по доскам и бревнам. Когда во дворе залаяла собака, полетели камни и во двор.

И вдруг раздался звон стекла. Разбили самое большое оконное стекло в гостиной, такое дефицитное в те времена стекло, что звон его всех сразу остановил – и прятавшихся, и нападавших. Все знали, что такое событие всегда заканчивалось разбирательством с участием родителей, а то и участкового милиционера, и что виновнику достанется порка, а его родителям – установка стекла за их счет.

В это время на крыльце появилась Генкина мать с воплем: «Караул, бандиты! Ой, что они с тобой сделали?! Маша, неси йод и бинт, кровь у него хлещет!» Она пробежала мимо Генки, распахнула ворота и, вооруженная лишь пышной грудью под легким домашним халатиком, в котором она, как всегда, строчила на своей швейной машинке, одна помчалась на всю эту мелюзгу, в толпе которой оказалась и шпана, и подстрекатели из вновь прибывших в город, крича на весь перекресток: «Я вам сейчас покажу драку! Я вам дам бить по голове камнями! Я вам поразбиваю стекла!»

Все попятились, кидая под ноги неиспользованные камни и скатываясь в сторону своего перекрестка. И вдруг, как в сказке, со стороны ремесленного училища, во главе с Эдиком и Николаем появилась группа спортсменов с разным спортинвентарем, вероятно желавшая поупражняться во дворе у Руденко. Кто держал в руках шпагу, кто рапиру, кто кеглю, кто палки для городков. Подходя к перекрестку, они увидели всю картину происходящего.

Их было человек семь-восемь. Мгновенно сориентировавшись, они побросали прямо на перекрестке лишнее снаряжение и помчались на медленно отступающую шпану, размахивая тем, что держали в руках. Отходящий противник, увидев нового врага, да еще серьезно вооруженного, резко повернулся и помчался к своему перекрестку, не оглядываясь и не оказывая сопротивления. Так как спортсмены были старше и сильнее, то они легко догоняли убегающих и успевали стукнуть по спине одного палкой, другого кеглей, а то и хлестануть шпагой.

А Генкина рана оказалась не такой уж и простой. Кожа над виском была глубоко вспорота, кровь не останавливалась, заливая ухо и плечо. Маша вынуждена была выстричь ему все волосы на виске, чтобы обработать рану. Когда повязка была наложена, и Генка являл собой сына полка с забинтованной головой, мать объявила ему и присутствующим о наказании: «Неделю сам никуда не выйдешь из дома и друзей к тебе не пущу!» Так была определена судьба целой недели. Она сдержала свое слово. Ленька, подходя потом для проверки обстановки к их дому, слышал только заунывные звуки аккордеона, который спасал человека от одиночества.

Такие драки происходили чуть ли не каждый день. Все они были друг на друга похожи и возникали просто от нечего делать и от петушиного характера, сидящего в каждом подростке. Редко, но случались столкновения принципов, можно сказать, морально-нравственных взглядов на жизнь. Эта тонкая материя чаще всего проявляется в сфере отношений мужчины к женщине. Что касается Ленькиной команды, то под ее охраной и покровительством безусловно находились все те девчонки, которые принимали участие в их общих встречах и играх. К их числу принадлежали Соня, Ленькина соседка, Маша, Генкина сестра, Валя Телегина и еще две – три девчонки из ближайших домов.

Как-то вечером, когда уже смеркалось, все дружно остановили игру в лапту из-за потери мяча в темноте и переключились на игру в прятки. Для этой игры было самое подходящее время. После нескольких смен водящего очередь искать досталась Леньке. Стоя на углу Генкиного дома, он мог видеть боковым зрением убегающих от него вниз по Повстанческой и по Комсомольской. Против дома Руденко на другом углу этих же улиц был дом Подымова, хозяина трофейного велосипеда, а следующей за ним по Комсомольской стояла длинная изба Телегиных.

Между торцевыми стенами сарая Подымовых и избы Телегиных был зачем-то оставлен промежуток метра в два-три. Причем, он был закрыт крышей, имел третью или, заднюю стенку, соединяющую две усадьбы, и был открыт только с улицы. То есть это была темная ниша, удобная днем для игры в дождливую погоду и страшноватая ночью, даже когда проходишь мимо нее. Она так и зияла пугающей чернотой. Ленька увидел, как кто-то помчался прятаться в эту нишу. Он с удовлетворением отметил для себя этот факт, потому что любой, спрятавшийся в этой нише, оказывался в ловушке. Покинуть ее можно было, только выбежав прямо навстречу водящему.

Решив оставить это место на случай неудачного поиска остальных, Ленька стал расширять круг поиска, все дальше отходя от дома Руденко. И вдруг, приблизившись метров на десять к упомянутой нише, Ленька отчетливо услышал сдавленный крик, какую-то борьбу и грубые смешки. Уже ни о чем не думая, Ленька рванул что было сил к нише, влетел в нее и, разглядев в дальнем левом углу борьбу двух фигур, ринулся туда, подпрыгнул и стукнул сразу обоими кулаками в спину фигуре, стоящей лицом к углу. Фигура от неожиданности выпустила из своих рук Вальку, которая тут же выскочила из ниши и скрылась в темноте, а сама фигура повернулась к Леньке.

Только тут Ленька разглядел, что перед ним стоит огромный мужик, незнакомый ему и в два раза выше его ростом. Придя в себя, тот грубо хохотнул и презрительно изрек: «Кто ты такой? Чего тебе надо? Вали отсюда, пока цел!» Ленька, медленно приходя в себя, не хотел сдаваться просто так, поэтому он отчаянно закричал: «Сам вали! Это наша территория!» В ответ он услышал: «Чего? Может, ты меня выгнать хочешь отсюда? Нашелся храбрец!»

Ленька видел, что тот, зная за собой многократное физическое превосходство, не хотел пускать в ход кулаки и просто отбрехивался от Леньки, надеясь, что малец сам оставит его в покое. Но Ленька уже, что называется, закусил удила. Он вдруг ринулся на этого громилу и стал колотить его в живот и грудь и, чувствуя при этом, что тому его удары как быку укусы овода, в отчаянии кричал: «Уходи, тебе здесь не место!» Его противнику, видно, это надоело и со словами «Вот, привязался!» он с силой ударил Леньку ногой вниз живота.

Удар был профессиональный и точный. Ленька был отброшен к противоположной стенке и согнулся от боли пополам. Ловя ртом воздух и зажавшись руками от боли, он все еще не мог разогнуться, когда вдруг услышал крики подбегающих участников игры и грубый голос незнакомца: «Понабежали тут! Вот мелюзга, путаются здесь под ногами! Негде отдохнуть человеку с дороги! Разойдитесь! Недосуг мне с вами связываться! Есть дела поважнее». И он покинул нишу.

Все кинулись к Леньке, который хоть и с трудом, но начал разгибаться и вставать во весь рост. Ему стыдно было рассказывать о своем поражении. Не утешала даже благодарность девчонки, ради которой он напал на ее обидчика. Она, видя, что Леньке изрядно досталось в драке, пыталась его утешить, но он только отворачивал от нее перекошенное от боли лицо и вырывался из круга товарищей, наседавших на него с вопросами о деталях происшедшего.

Этот случай ничему не научил Леньку, кроме того, что он с еще большим рвением стал накачивать силу гантелями и гирями, а в студенческие годы, то есть с большим запозданием, даже ходил на занятия самбо, где освоил несколько приемов нападения и обороны. А что касается своих нравственных позиций, то он еще много раз бросался на их защиту, каким бы по комплекции не был его противник. Защищать, конечно, приходилось, прежде всего, жену и дочерей, как самые легкие и привлекательные для обид и оскорблений объекты. Тем более, что он у них долго был единственным защитником – мужчиной.

А тогда, в детстве этот случай откровенного презрения превосходящей силы незаметно сдружил Леньку и Валю. Постепенно, год за годом их взаимоотношения переросли в крепкую дружбу, потом в любовь, кстати, первую для обоих, и могли закончиться женитьбой, если бы Ленька уже на третьем курсе института не влюбился в первокурсницу и на летних каникулах не признался об этом Вале.

Валя, уже будучи студенткой второго курса местного пединститута, любящая и ждущая Леньку на каждые каникулы, была так шокирована этим неожиданным для нее признанием, что и смогла только молча отвернуться и, сняв босоножки, босиком бежать от него по улице, не оглядываясь и больше никогда не появляться в его жизни. Так была разорвана одна из самых крепких и дорогих его связей, замешанной на искренней, честной и бескорыстной дружбе, и все в угоду его принципам и твердому убеждению, что «горькая правда лучше сладкой лжи».

После ночного столкновения с взрослым незнакомцем, явным представителем амнистированных, требования Леньки к членам группы еще больше возросли. Радея только об укреплении их рядов и усилении единства и сплоченности, он разработал что-то вроде кодекса чести, представлявшего собой перечень норм поведения, обязательных для всех. К этим нормам относились: равенство всех в команде, справедливость во всем, верность и преданность своей команде, следование принципу «один за всех и все за одного».

На деле же эти принципы сталкивались иногда с непреодолимой жадностью, трусостью, поиском выгоды и просто легкомысленным отношением некоторых членов команды к данной им клятве. Если, например, Ленька, вынося из дома какие-то лакомства, вроде бутерброда с маслом и сахаром, плюшек, булочек, семечек, всегда до крошки делил их поровну со всеми, кто с ним в этот момент был на улице, то с такой же охотой так делали еще один - два члена группы, да и то чаще всего это были девочки. Остальные же делились своим «богатством» неохотно, а со временем вообще перестали что-либо выносить на улицу, чтобы не быть «ограбленными». Уж лучше съесть все самому, пусть дома и в одиночестве, чем делиться с кем-то.

Черт с ним, с этим постоянным соблазном похвастаться перед другими, демонстрируя свое превосходство хотя бы в достатке семьи, раз уж нет своего личного отличия. Так стало рассуждать большинство. А Ленька не сдавался и, что называется, продолжал «закручивать чайки». Случалось, правда, редко, что члена его команды кто-то видел вчера в компании соседей, то есть их врагов. И если пристрастный допрос выяснял, что это была сущая правда, то такой член команды демонстративно, в присутствии всех остальных товарищей с позором изгонялся из нее раз и навсегда.

На Леньку не действовали никакие просьбы о прощении, никакие смягчающие вину доводы. Он был непоколебим. Для него это было очевидной изменой. Ушел к врагам, ну и иди! Назад уже дороги нет! Такая категоричность суждений и принципов – явное влияние войны, оккупации и просто семейного воспитания. Плюс возрастной максимализм. Не всем это нравилось. Большинство было сторонниками компромиссов, либерального отношения к провинившимся.

Они робко пытались убедить Леньку смягчить свои взгляды, но им это не удавалось. И они отступали, затаившись и оставаясь при своих тайных взглядах, которые в любой момент могли привести к полному развалу команды. Ленька об этом догадывался, но старался этого не замечать, дисциплиной удерживая целостность команды. Команда продержалась несколько лет и даже укрепилась несколькими хорошими ребятами из соседних кварталов.

Продолжалась эта самоорганизованная оборона еще лет пять после войны, пока милиция и чекисты не навели порядок в городе и не очистили его от всякой шпаны, хулиганья и бандитов. Когда на улицах стало спокойно и не страшно появляться в любое время суток, тогда и необходимость в команде отпала. Ленька вздохнул спокойнее, освободившись от постоянного груза ответственности за других. Этот первый его опыт руководства коллективом пригодился ему в дальнейшем.

Он лучше узнал людей, во многом разочаровался в них, со многим смирился, например, с их неискренностью и лицемерием, но так и не научился мириться с предательством. И критерии определения и оценки предательства у него остались на всю жизнь одни: тот, кто совершил в отношении него вероломство, поступок, унизивший его честь и достоинство, кто попрал его взгляды и принципы в угоду своих интересов, тот предал его. И такому в Ленькином сердце уже ни места, ни прощения не было.

Сколько было таких предательств в жизни? Не счесть! Ладно еще, если предают чужие люди, из конъюнктурных, так сказать, соображений. Они, наверняка, не считают себя обязанными соблюдать во всем чистоту поведения по отношению к тебе, который им тоже родственником не доводится. А если предают близкие, родные? А если любимые…? Слов нет для описания чувств и состояния!

К моменту, когда на улицах города не стало страшно появляться даже самой глубокой, темной ночью, естественно, закончились и всякие разбои, поножовщина, пьяные драки и даже элементарное мелкое хулиганство. А так, Ленька помнит, что класса до пятого в школу ходить был один стыд и позор. В их класс как-то директор школы привел и усадил на последние ряды каких-то переростков, объяснив, что отныне они будут учиться в этом классе. Уже по их виду ясно было, что это шпана. Кепка на бок, походка вихляющая. В карманах – ножи и кастеты.

Что тут началось! Подробно рассказывать, так это на целую книгу хватит. Ленька поражался беззащитности учителей перед семеркой новеньких. Ни один из преподавателей не мог справиться с этими бандитами. Откуда они были, зачем их привели в школу, кто захотел их перевоспитать, какому Постановлению Правительства соответствовало это мероприятие, Ленька обо всем этом не знал. Он лишь видел, как дрожит от страха в ожидании очередных хулиганских выходок весь класс. Он видел, что весь класс находится под гнетом этих переростков – дебилов и неучей, затеррорезирован ими напрочь и что попытки учителей повлиять на классные процессы были тщетны – они перестали быть хозяевами в классе.

Эти бандиты, а было их в классе всего шесть – семь человек, с утра мирно дожидались прихода учителя, потом начинали беситься, кричать, ходить по партам, выталкивать преподавателя за дверь, выкидывать содержимое всех парт на пол, а с приходом в класс директора, вызванного учителем, демонстративно распахивали окна, выпрыгивали в них и больше в этот день в школе не появлялись. В других классах было не лучше. Школа была чисто мужской, но преподавателями были и женщины.

Как-то рано утром, когда Ленька пришел в школу, он застал в коридоре всеобщий переполох. И хоть в его класс дверь вела из вестибюля, и поэтому идти по коридору не надо было, он увидел, что все его одноклассники толпятся в вестибюле, в класс не идут, а пытаются пробиться именно в коридор. Тот был забит людьми. Отовсюду летели голоса, приказы, выкрики. Гвалт стоял такой, что ничего невозможно было понять. Завуч пыталась разогнать всех по классам, не давая проникнуть в коридор. Как уж Леньке удалось прошмыгнуть туда, он и сам не знает. Повезло! Но лучше бы ему так не везло!

То, что он увидел на стене длиннющего коридора, повергло его в шок и стыд. Выполненная огромными, полуметровыми буквами белой масляной краской, высохшей за ночь, по всей длине коридора красовалась надпись: «Раиса Федоровна – проститутка!» Когда всех, наконец, разогнали по классам, хозяйственники, уборщицы и прочий младший обслуживающий персонал весь день перекрашивали коридор. Приходила милиция. Раиса Федоровна сидела в вестибюле за столом вахтера и рыдала.

После этого всю шпану из школы убрали. Похоже, на этом эксперимент с перевоспитанием преступников в обычной советской школе закончился. Этим стали заниматься другие органы и в других заведениях. Что ж, на ошибках учатся. Главное, быстро надо учиться, чтобы меньше создавать необратимых последствий.

А как хорошо стало в городе! Сколько лет потом при случае Ленька с гордостью рассказывал своим новым друзьям и сослуживцам, как в их многонациональном Кустанае были безопасны ночные улицы! И он не преувеличивал. Одних только ночных прогулок со своей подружкой, сколько он совершил! Бродили они чуть ли не до утра по темным улицам города и безо всяких опасений и приключений. А сейчас? И куда только все подевалось? Как будто сменился народ, как будто сменилась страна!

Ленька в то время, то есть в детстве, отрочестве и юности, еще не понимал, что делает свои выводы и строит философические взгляды лишь на одной разновидности преступности – уличном хулиганстве – самой простой, примитивной и легкой для ее искоренения форме, будь на то желание и воля. О невидимой, самой изощренной, самой страшной, организованной, пронизывающей все общество преступности, представляющей угрозу национальной безопасности страны, он узнает значительно позже – уже в очень зрелом возрасте. Она, эта преступность, приобретет таким масштабы, такие формы, расцветет таким букетом красок и оттенков, охватит такие структуры и слои общества, что уже не останется свободных от ее влияния граждан в стране (кроме Леньки, конечно). Там и браконьерство, там и наркоторговля, там и рабский труд, там и коррупция, там и воровство, и грабежи, и разбои, и убийства – все, все, все, что уже было и чего не было раньше в России и во всем мире. Этот безумный, безумный мир пришел и в Россию!

Часть четвертая. Мирная жизнь