Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается по

Вид материалаДокументы

Содержание


Н. ф. федоров, н. п. петерсон — в. а. кожевникову
В. а. кожевникову
В. а. кожевникову
Н. ф. федоров, н. п. петерсон — в. а. кожевникову
Н. п. петерсон, н. ф. федоров — в. а. кожевникову
Н. п. петерсону
Московская губ., Сергиев посад, Московская улица, дом Бурцева.
В. а. кожевникову
В. а. кожевникову
Н. и. стороженко
В. а. кожевникову
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   65
1899

174.

Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

Начало января 1899. Воронеж

Глубокоуважаемый Владимир Александрович!

Честь имеем поздравить Вас с наступившим новым годом и от всего сердца желаем Вам и всем близким Вам доброго здоровья и возможного благополучия.

Статью о титуле следовало бы, конечно, дать Лонгу1; но англичане эту статью примут за оправдание, за идеализацию, за апофеоз агрессивной политики, и не вполне будут неправы. Но мы уже писали Вам, что радуемся агрессивной политике и самой Англии, насколько эта политика касается морей и океанов и если она будет связана с расширением знания, систематическим исследованием захваченных местностей2, т. е. с устройством в таких местах обсерваторий, научных разного рода станций, словом — всенаучного музея. Было бы особенно интересно, если бы Вы поподробнее изложили возражения Лонга. Что собственно разумел Лонг под общеобразовательным значением войска, отделяя его от воспитательного? Если он разумел под этим — расширение самого знания, т. е. обращение войска в познавательную, естествоиспытательную силу, то сокращение войска, воинской повинности, в числе ли, или же во времени службы, будет умалять значение войска в этом отношении. При действительной всеобщности воинской повинности, каждый новорожденный тотчас же призывается на службу, каждая акушерка есть член приемной комиссии, всякий новорожденный становится предметом исследования и попечения научного; исследование каждого призываемого на службу, — что в настоящее время делается в несколько минут, в полчаса, много час, — расширяется на целый курс, начинающийся с самого момента рождения, и по мере возраста призываемого, по мере того как он входит в разум, призываемый из пассивного предмета исследования становится активным и сам принимает участие в исследовании и себя, и всего окружающего. Все сказанное есть не что иное, как приложение закона, необходимо свойственного разумным существам, закона, по которому всякая деятельность должна превращаться в исследование, ведущее к тому, чтобы все стало предметом знания и все познающими. Регуляция всего, что происходит в настоящее время слепо, регуляция слепой силы, в нас и вне нас действующей, и будет результатом приложения вышесказанного закона. Этот же закон всеобщего исследования в статье «XXXI я годовщина Воронежского Окружного Суда» был применен к Окружному Суду, как он должен быть применен и ко всем возможным учреждениям, низшим и высшим, в видах умиротворения. Конечно, о сейчасности тут и речи быть не может; однако невозможности в предлагаемом, очевидно, нет, а трудности велики; для начала же предлагается самый незначительный шаг, только введение тех наблюдений и опытов (особенно с орудием рекогносцировок, т. е. с Каразинским аппаратом), о которых говорится в статье «Разоружение». Согласиться представителям держав, участвующих в конференции, принять на себя взаимные обязательства ввести в войска всех этих держав такие наблюдения и опыты, казалось бы, нетрудно, если только Конференция не захочет ограничиться одним Божьим миром, т. е. остаться совершенно бесплодною. Стэд, приглашая к установлению Божьего мира, т. е. того, что было во времена средневекового варварства, когда была война всех против всех, — высказал, очевидно сам того не сознавая, ту страшную истину, что мы опять пришли в то самое состояние, при котором нет ни одного места, безопасного от ужасов войны, и ужасы эти могут нагрянуть повсюду с быстротою парового или даже электрического поезда (можно сказать — полета). Об этом состоянии имеется особая статья под заглавием «Военная Эволюция»3. Мы пришли в такое состояние, при котором требуется хотя короткое и непрочное перемирие, но называть это перемирие Божьим не есть ли оскорбление Бога, не явное ли это нарушение 3 й заповеди?!..4

Приносим Вам глубокую благодарность за Вашу возню с Лонгом, которая не м<ожет> б<ыть> особенно приятной. Если Вы дали Лонгу статью Чистякова5, то нельзя ли спросить его, — в истории их полков упоминается ли о мирных подвигах войск?..

Никол<ай> Федорович просит Вас передать его поклоны и поздравления с новым годом, а также пожелания всего лучшего Вашей мамаше, гг. Северовым, Бартеневым, Ивакину.

Глубоко Вас уважающий и душевно Вам преданный

Н. Петерсон

175.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

11 января 1899. Воронеж

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Александрович Ничего удручающего в известиях, Вами сообщенных, я не нахожу. Из Вашего письма видно, какую кремацию производят новоизобретенные орудия1, но еще не известно, какое действие производят эти орудия на другие явления. Пруссия несомненно желает зла, изобретая такие орудия, но почему бы России не сделать попытки обратить это зло в добро!

Говорить с народом о воздействии на природу нужно, мне кажется, не словом, а делом. Дать, напр<имер>, дождь в бездождие. Если же говорить словом, то словом Божиим. В обладании землею дано нам от Бога дело. А мы обладание землею заменили взаимным поеданием. Поедом едим друг друга и не в войне лишь, но и в мире. — Это последнее, если и не Божие, то народное слово, в коем слышно, однако, что-то Божие — «Заповедь же обладайте как объясняет Властов, — по мнению некоторых толкователей, указывает на постоянное овладение силами природы посредством изучения ее законов»2.

Если народ равнодушен к сокращению вооружений, то, следовательно, они — еще не тяжелы и их можно расширить, что еще более облегчит народ, как об этом было писано. Больше всего нужно бояться удачи конференции, т. е. сокращения, которое, будучи исполнено лишь Россиею, сделает ее жертвою бессовестного Запада.

Уж не полагаете ли Вы, восхваляя агитацию, что Россия не вооружается благодаря лишь агитации Стэда и что достаточно его появления в Германии, чтобы прекратились вооружения!

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Вашей мамаше и гг. Северовым, Надежде Степановне и Юрию Петровичу3. Не могу понять, для чего он удерживает заметку о памятнике Алексан<дру> III му4, переполненную противоречиями. Между прочим напомните ему и о рукописи «О Св. Троице и полн<ом> знании»5. Очень Вам благодарен за все Ваши хлопоты с мистером Лонгом.

Не потому ли не доходят до Вас письма Лонга, что он неверно пишет Ваш адрес, иначе как понять, что до Вас не дошел циркуляр Стэда6, который наверно был послан Вам Лонгом и во второй раз.

Николай Павлович7 свидетельствует Вам свое глубокое почтение. Он очень занят теперь отчетами.

1899. 11 декабря

Душевно Вам преданный

Н. Федоров

176.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

12 января 1899. Воронеж

Глубокоуважаемому и дорогому автору статьи о кремации «Любовь погибает»1 Владимиру Александровичу.

(Дополнение к письму от 11 января)

Если не преувеличены известия о действии на трупы новоизобретенных орудий2, то разницы в отношении народа к вопросу о войне и умиротворению и к вопросу о кремации не будет. Бездушная интеллигенция, смотрящая с гигиенической точки3, вероятно, очень возрадуется новому изобретению, а народ не придет ли в ужас от орудий, не убивающих только, но и производящих огненное погребение, которое, по народному воззрению, — ничего неясного и смутного в себе не заключающему, — лишает убитых не только настоящей, но и будущей жизни. Люди из народа решатся ли стрелять даже в творцов этого адского изобретения? Конференция, из интеллигентов состоящая, мнений народных не знающая и презирающая их, может и не обратить внимания на это новое усложнение вопроса о войне и мире.

Мне кажется, автору статьи «Любовь погибает» следовало бы сказать о новых пушках, которые совсем погубят любовь, потому я спешу написать, хотя и думаю, что ничего-то Вы делать не будете4, а это было бы, однако, первым добром, извлеченным из немецкого зла.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Вашей мамаше и гг. Северовым.

Душевно преданный

Н. Федоров

12 января

1899 г.

P.S. Новоизобретенная пушка будет славою Пруссии и гордостью ее черного царя5, будет украшением Юбилейной выставки XIX го века6, ибо если каждая рана будет сопровождаться горением, то битвы обратятся не в кремацию лишь трупов, но и в сожигание живых людей. Не имеет ли в виду новое изобретение действовать страхом на народ, пользуясь его убеждениями? После таких успехов в деле истребления не произойдет ли реакция?

177.

Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

22 января 1899. Воронеж

Глубокоуважаемый

Владимир Александрович!

Николай Федорович просит Вас извинить его, что, не испросив Вашего согласия, он решается послать Вам свою пенсионную книжку и просит Вас получить его январскую пенсию; получив же, удержать и деньги, и книжку у себя, так как Никол<ай> Федор<ович> в половине февраля думает поехать в Москву, чтобы поселиться не в самой Москве, а около нее, в Подольске или Сергиевском Посаде, где из этих мест можно найти подешевле комнатку1. Не можете ли Вы или И. М. Ивакин сделать ему в этом отношении каких-либо указаний, так как Вы знакомы с Подольском, а Иван Михайлович знаком и с Подольском, и с Сергиевым Посадом в особенности, где у него есть и знакомые, — не может ли он кому-либо из них написать по поводу комнатки для Никол<ая> Федор<овича>, который бы, приехав в Москву, где он думает пробыть не больше дня, мог бы отправиться к новому месту жительства, имея уже некоторые указания насчет будущего своего обиталища2.

Никол<ай> Федор<ович> очень сожалеет, что Вы ни слова не сообщили из того, что говорил с Вами Лонг в последнее посещение; ведь Вы говорили же с ним что-нибудь. Не сказал ли он чего-либо о статейке «Еще о титуле»3 и о других, которые Вы давали ему; счел ли он нужным отправить их к Стэду или же возвратил их? Все это очень интересно знать. Если Вы опасаетесь очень огорчить Никол<ая> Федор<овича> сообщением неблагоприятных отзывов, то это напрасно, он привык уже и к невниманию и к непониманию, а знать отзывы ему необходимо, потому что отзывы эти, мало огорчая, вызывают на что-либо новое, более разъясняющее общее дело, общую задачу.

При сем прилагается листок начатого было Никол<аем> Федор<овичем> письма к Вам, которое осталось неоконченным4, потому что я вырвался ненадолго от своих служебных занятий... После написания этого Никол<ай> Федор<ович> решил не посылать Вам написанного им, чтобы не утруждать Вас разбором того, как он выразился, что и сам плохо разбирает, в письме же, своеручно написанном Никол<аем> Федор<овичем>, к сведению, сообщенному Григорием Александровичем5, присоединялся следующий факт из статьи «Памирский поход» («Историч<еский> Вестн<ик>», 1898 г., октябрь, стр. 157 я), в которой говорится о построении укрепления на Памире и между прочим сказано, что в укреплении вместе со складом вещей, пороховым погребом находится и метеорологическая будка, как бы необходимая принадлежность этой крепостцы6. А затем в письме было выражено желание, чтобы Григорий Александрович указал в особом реферате на необходимость введения наблюдений в нашей армии при стрельбе и на маневрах, а чрез конференцию и международные договоры привлечь к таким наблюдениям и армии всех других народов. Затем Ник<олай> Федорович выражал радость, что пророчество его по отношению к Вам не исполнилось7; он в этом случае никак уже не последует по стопам пророка Ионы, огорчившегося неисполнению его пророчества. Никол<ай> Федор<ович> будет сожалеть, если в Вашу новую статью не вошло то, что Вы слышали по поводу кремации после напечатания статьи — «Любовь погибает»...

Никол<ай> Федорович свидетельствует Вам, Вашей мамаше, гг. Северовым, Н. С, Ю. П. Бартеневым и И. М. Ивакину свое почтение и шлет свои поклоны.

Пользуюсь и я случаем засвидетельствовать Вам мое глубокое почтение. С нетерпением ждем появления Вашей статьи. Глубоко Вас уважающий и душевно Вам преданный Н. Петерсон.

22 января 1899 года.

178.

Н. П. ПЕТЕРСОН, Н. Ф. ФЕДОРОВ — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

10 февраля 1899. Воронеж

Глубокоуважаемый

Владимир Александрович!

Думали поместить Вашу статью1 в одном из Воронежских изданий, но все они оказались для нас закрытыми; сам Губернатор не находит ничего возмутительного в таких вычеркиваниях цензора, как из фразы «царь философов Кант» — слова царь и т. п.2, сам Губернатор находит, что всякое упоминание о циркуляре 12 го августа нуждается в разрешении Министра Двора...

Николай Федорович теперь не совсем здоров и напишет Вам о Вашем стихотворении3 несколько поправившись, если успеет сделать это до отъезда в Москву. Я с своей стороны приношу Вам глубокую благодарность за присылку и мне этого прекрасного стихотворения; буду ждать того стихотворения, которое предполагается поместить в мартовской книжке «Русск<ого> Вестника», а также и в апрельской4. Кстати, Николаю Федоровичу хотелось бы знать, кто это такой А. Г., написавший «Забытая философия»5; если Вы этого не знаете, то можете узнать чрез Георгиевского6, а он это должен знать.

Николай Федорович приносит Вам глубокую благодарность за присылку стихотворения и статьи, и за все Ваши о нем заботы. Он свидетельствует свое почтение и кланяется Вам и всем Вашим.

К величайшему сожалению, я последнее время совсем не помогаю Николаю Федоровичу, потому что служебные дела отнимают у меня все время.

Глубоко Вас уважающий и всею душею Вам преданный

Н. Петерсон.

10 февраля 1899 года.

Воронеж

179.

Н. П. ПЕТЕРСОНУ

3 марта 1899. Сергиев Посад

Глубокоуважаемый Николай Павлович

В письме г-жи Н. В.1 указан следующий адрес: Острожный бугор, д. № 1 й кв. Мазуренко2 для Н. В. В Воронеже она была проездом и уезжает, т. е. хотела уехать 25 февраля. Узнайте о ее местожительстве в кв<артире> Мазуренко или у Вашкевича3 и объясните им, почему я не мог исполнить желания г жи Н. В. Я выехал из Воронежа в самый день смерти Яков<а> Федоровича Браве 15 февр<аля>, а 24 февр<аля>, в тот день, когда она прислала Вам письмо и Некролог4, я вместе с Вл<адимиром> Алек<сандровичем> Кож<евниковым> составили заметку в память Я<кова> Ф<едоровича> и отправили к Г. А. Джаншиеву с просьбою напечатать в «Рус<ских> Ведомостях»5. Письмо Ваше с письмами Энгельгардта и Н. В. было получено мною 2 го марта6. Я очень сожалею, что не мог видеться с г жою Н. В.

Письмо Энгельгардта, сухое и холодное, не обещает ничего доброго. Остается ждать ответа на то, что Вы ему послали7.

Мой адрес: Московская губ., Сергиев посад, Московская улица, дом Бурцева.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение и благодарность Юлии Владимировне и всему Вашему семейству.

Искренне уважающий и любящий Н. Федоров

3 марта 1899 г.

180.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

21 марта 1899. Сергиев Посад

Глубокоуважаемый и дорогой

Владимир Александрович

Благодаря только Вам, я еще вчера мог прочитать в № 8280, 17 марта, «Нового времени» статью «Военные мысли о штатском деле»1. Это разбор, и очень дельный, статьи 14 октября «о разоружении», хотя автору В. Симонову, конечно, неизвестно, что статья о разоружении есть лишь введение в вопрос об обращении разрушительной силы в воссозидательную. Этому вопросу, согласно с Вашим и С. М. Северова мнением, нужно предпослать другой вопрос, хотя решенный, но неисследованный. Это вопрос об условности или безусловности пророчеств2 (см. пророче<ство> Иеремии XVIII, 7 и след.) о кончине или разрушении мира, который, т. е. вопрос, нужно начинать от пророчества о кончине Ниневии и кончать пророчеством о кончине Иерусалима и кончине всего мира. Если книгу пророка Ионы — первого пророка первой мировой Империи — признать, как это делает Властов, общим вступлением в отдел пророческих книг, но не Ветхого только, а и Нового завета3, то все сказанное против безусловности пророчества о разрушении Ниневии еще с большею силою может быть сказано о безусловности пророчества о разрушении всего мира, ибо Бог пророка Ионы есть Бог и творца Апокалипсиса. Было бы неслыханною дерзостью подумать, что Христос или ученик Его Иоанн мог бы выразить сожаление о неисполнении пророчеств о кончине мира. Вопрос о кончине мира может быть, по моему мнению, выражен следующим образом: Будет ли Кончина мiра страшною катастрофою или же мирным переходом, без войн, без естественных бедствий, в мир, правимый разумным существом? Иначе сказать, останутся ли люди противниками воли Божией, как теперь, или же, объединясь, станут орудиями Бога в деле обращения разрушительной силы в воссозидательную*. В этом вопросе заключается вся задача Конференции.

Вопрос об условности кончины или разрушения мира еще лучше разрешается следующими установлениями у сирохалдейцев, соединению с которыми положено начало в прошлом году5. Есть у сирохалдейцев праздник — один из пяти важнейших — Среда общественного моления ниневитян. Есть у них и трехдневный пост общественного моления ниневитян, который полагается за 20 дней до Великого Поста, т. е. недели приготовительные к посту начинаются трехдневным молением ниневитян, окончившимся спасением Ниневии от разрушения. Не подтверждает ли это установление ту мысль, что и вся четыредесятница есть моление о спасении всего мира от разрушения. Надо еще прибавить, что в некоторых текстах книги Ионы читается вместо трех дней 40 дней.

В Среду общественного моления ниневитян совершается Литургия Нестория6, в которой есть замечательные молитвы об угнетателях: «...Испрашиваем Твоего милосердия для всех наших врагов... Не о суде или мщении молимся Тебе, Г<оспо>ди Боже, но о сострадании и спасении... ибо Ты хочешь всем людям спастися и в разум истины идти»7. На основании молитв за угнетателей можно молиться о спасении Антихриста и Чер<ного> Царя Немецкого, который, признавая безусловность кончины мира, отвергает возможность умиротворения. Очень сожалею, что в кратком письме не мог полнее и яснее изложить этот вопрос.

Сегодня, 20 марта, получил письмо от Н. Стороженка8. Ответ пришлю для передачи ему — Н<иколаю> Ильичу Стороженке9. Свидетельствую мое глубочайшее почтение Марии Григорьевне, Сергею и Михаилу Михайловичам10.

Любящий и уважающий Вас Н. Федоров.

Боюсь, что вы не разберете моего марания.

21 марта

1899 г.

181.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

23 марта 1899. Сергиев Посад

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Александрович. Препровождая к Вам ответ или проект ответа на это письмо1, полученное мною 20 марта в субботу, а посланное или в пятницу, или пятнадцатого, я прошу Вас прочитать этот ответ со вниманием, и если найдете что-нибудь прибавить или убавить, то возвратить это письмо ко мне; в противном случае, отрезав верхнюю часть письма, отправить по принадлежности в Музей к Н. И. Стороженко2. К Вам послано уже 2-а письма от 193 и 21 марта. Кланяйтесь всем Вашим.

Искренне уважающий и любящий

Н. Федоров.

182.

Н. И. СТОРОЖЕНКО

23 марта 1899. Сергиев Посад

Глубокоуважаемый

Николай Ильич

Искренно признателен Вам и Михаилу Алексеевичу1 за предложение принять участие в подготовительной работе для Пушкинской Выставки2. Но я очень мало знаком с Пушкинскою литературою и должен сознаться, что не могу разделять такого нынешнего крайнего увлечения, которое, по-видимому, ничего не признает, кроме Поэзии, в Поэзии же знает лишь Пушкина. В виду такого болезненного увлечения, говорить нынешним Парнасцам, что существует другой вопрос, к изучению которого мог бы содействовать Музей, совершенно бесплодно3.

Не увлекаясь Пушкиным, я вполне разделяю банальное, как Вы называете, мнение о евреях, банальное, т. е. мнение, исходящее от тех, которые от них, от евреев, страдают. Что касается Браве, то он своею добровольною, самоотверженною деятельностью искупил невольный грех еврейского происхождения4. В «Русских Ведом<остях>» в заметке о Браве 11 марта очевидно есть пропуски, не обозначенные точками, как бы это следовало5. Надеюсь, что Вы, хорошо знающий заслуги Браве для Музея, поместите в «Рус<ских> Вед<омостях>» просьбу о доставлении портрета Браве6, если он у кого-нибудь окажется, и такою просьбою избавите Музей от нарекания в неблагодарности, если портрета и не найдется.

Еще раз благодарю и М<ихаила> Ал<ексеевича>, и Вас за предложение; хотя я и отказываюсь от настоящего предложения, но очень желаю, чтобы нашлась такая работа, в которой и я мог бы быть полезен, несмотря на свою старость.

Готовый к услугам,

искренне уважающий

Н. Федоров.

183.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

24 марта 1899. Сергиев Посад

Глубокоуважаемый и дорогой

Владимир Александрович

Вы очень порадовали меня обещанием приехать в субботу или на будущей неделе. Этот будущий приезд, как все прошедшие, и очень многое другое нужно отнести к самоотвержению с Вашей стороны, ничем не искупаемому с моей стороны. Вашим приездом Вы не только доставите мне величайшую радость, но и очень большую пользу. У меня уже подготовлено письмо к автору «Военных мыслей о штатском деле»1, а также нужно написать «Об условности пророчеств о кончине мира», кратко изложенное в письме к Вам 21 марта2. Это последнее письмо, а также письмо от 23 марта с ответом Стороженко3 я опустил в ящик на станции железной дороги, что, однако, как оказывается, не ускоряет отправки писем.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Марии Григорьевне и Сергею и Михаилу Михайловичам.

Искренно любящий и глубоко уважающий Н. Федоров.

P.S. Сейчас получил письмо от Н. П. Петерсона. «3 го марта, — говорит он в письме ко мне, — я получил частное известие (которое подтверждения еще не получило, но