Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается по

Вид материала

Документы

Содержание В. а. кожевникову Н. ф. федоров, н. п. петерсон — в. а. кожевникову Н. п. петерсону В. а. кожевникову В. а. кожевникову Н. п. петерсону В. а. кожевникову Г. а. джаншиеву Н. ф. федоров, н. п. петерсон — в. а. кожевникову Н. ф. федоров, н. п. петерсон — в. а. кожевникову Г. с. вашкевичу

Подобный материал:

• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается, 3314.73kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
• В «Приложении» к Т. Iv наст изд помещен целый ряд материалов лиц из окружения Н. Ф. Федорова, 3417.57kb.
• Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.

все сделается предметом знания и все станут познающими», а мрак неведения обнимает не народ только, который называет себя темным, но и философов, отрицающих возможность знания или знающих только то, что они ничего не знают, живущих в вечном мраке «непознаваемого».

Второй день — есть день всеобщего братского труда, заменяющий день покоя, бездействия, или Субботы. День всеобщего труда тогда только настанет, когда силы слепой природы, в нас и вне нас находящиеся, будут движимы знанием, когда все сделается предметом братского дела всех сынов человеческих. Тогда мы не будем 6 дней действительно служить мнимым богам и мнимо, мысленно служить один день истинному Богу, т. е. всеобщий братский труд заменяет и еврейское субботнее праздное бездействие, и языческую суетную, городскую, мануфактурно-торговую деятельность.

Третий день будет днем всеобщего воскрешения, ибо силы слепой природы, движимые уже мыслию и чувством сынов человеческих, не могут не возвратить жизни отцам (разыщут, соберут рассеянное, воссоздадут разрушенное, оживотворят умершие тела своих отцов).

Таким образом ночь неведения превратится в день просвещения; Суббота, день покоя, в день всеобщего труда, а день воскресения Христа в день всеобщего воскрешения.

Особое стихотворение можно бы посвятить превращению ночи неведения в день просвещения¹, точно так же как превращение Покоя Субботы в святое дело воскрешения м<ожет> б<ыть> предметом другого стихотворения, а радость воскресения (воскресающих и воскрешающих), предчувствие которой мы имеем в радости матери, в художественном творчестве, в нравственном подвиге, может составить пред<мет> 3 го стихотворения. Пробовал переписать набело, испортил три листа и вынужден послать черновой набросок.

Искренно любящий и глуб<око> уважающий Н. Федоров.

P.S. Мироносицкий (сын) чрез Георгиевского, бывшего в С<анкт>-П<етер>б<ур>ге, прислал Вам свою брошюрку², которую и получите в Музее вместе со словесной благодарностью, которую передает Георгиевский же от него, сына Мироносицкого.

153.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

Конец июля 1898. Воронеж

Черновое

Ваше стихотворение «Призыв» могло бы занять первое место в религиозном подъеме и оживлении, если бы оно не ограничивалось обращением к одному брату, а ко всем братьям, ибо только всеобщею Помочью, взаимною толокою всей земли может вся Русь быть наделена и школами-храмами, ведущими к единению, и школами<-музеями>, вводящими всех в дело познания. Тогда прохождение ночи неведения и наступление дня всеобщ<его> знания было бы не предсказанием, а самим исполнением.

154.

Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

4 августа 1898. Воронеж

Благодарим Вас, глубокоуважаемый Владимир Александрович, за приезд в Воронеж, и еще больше благодарим Господа, направившего Ваш путь к исполнению дела Господня и давшего Вам удостоверение, что «труд Ваш не тщетен пред Господом»¹. Ваше стихотворение, если будет напечатано, может стать основою, базисом дела². Три дня, кои прославляет «Призыв», служат комментарием первой проповеди, произнесенной к народу после очищения храма Воплощенным Словом — по евангелию Иоанна³, ибо трехдневное воссоздание разрушенного храма, о котором говорится в проповеди, в действительности было совершено почти в один день. Это же стихотворение может служить толкованием и к старому русскому обычаю (произведению всей русской истории и русской природы), — к обычаю строения обыденных храмов, которые можно считать как обыденными, так и трехдневными, если строение начинается с вечера Пятка и оканчивается к полночи Воскресения. Из Вашего «Призыва» легко поймем, почему ночь неведения разрешается утром Воскресения, ибо видим превращение ночи неведения в светлое знание и дня покоя (субботы) в день труда, — «когда знанием движимые силы и всеобщий труд спящим в сумраке могилы жизни воссоздадут, и, встряхнув оковы тленья с праха мертвецов, возвратит день воскресенья сыновьям отцов»⁴. Таким образом «Призыв» открывает нам путь, коим все можем в разум истины прийти и каждый в меру возраста Христова, — открывает путь, которым сделаемся способными воссозидать разрушенные храмы тел наших родителей и чрез то делать неразрушимым и бессмертным храм собственного своего тела.

Николай Федорович шлет Вам привет и низкий поклон. И я свидетельствую мое глубокое Вам почтение. Душевно Вам преданный и безгранично благодарный

Н. Петерсон.

4 августа 1898 года.

г. Воронеж.

155.

Н. П. ПЕТЕРСОНУ

После 23 августа 1898. Москва

Глубокоуважаемый Николай Павлович

Письмо Ваше получил только 23 авг<уста>¹. Совершенно согласен с Вами, что теперь благовременно заняться статьею «1897 г.»², а Толстым можно и должно не заниматься и ни в каком случае не следует посыпать в виде гектографии статей о добре и пр., ибо он наверное подумает, что эти статьи гектографированы в сотнях экземпляров и разосланы повсюду, и не может даже не подумать этого и не подивиться самомнению. Самому же г. Денисенко^* можно сообщить, объяснить, что гектографир<ованн>ые статьи назначены для очень немногих³.

Заметка о Предкремл<евском> Музее не была напечатана, потому, говорит Веневитинов, что получена очень поздно⁴. Конечно, Венев<итино>ву кажется странным, наивным, отсталым предпочтение сыновнего, отеческого человечнейшему, высшему званию человек, словам для него еще не истасканным и даже модным. Статья или заметка имеет и не минутное значение, ибо она мирное учреждение, исключительно нравственное ставит выше немирных, юридико-экономических, не говоря о предпочтении, которое она дает Музеям как памятникам пред скульпт<урными> изображениями.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Юлии Владимировне и Всему Вашему семейству.

Глубоко уважающий и любящий

Н. Федоров.

Если у Вас готовы не оконченные при мне листы, то пришлите, а также и первый, который я забыл взять.

156.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

Между 15 и 25 августа 1898. Москва

Черновое

Ваше новое неоконченное стихотворение нужно назвать приветствием Кремлю со второй Поклонной горы¹, или только началом приветствия. А окончанием его должна бы быть молитва с той же Поклонной горы об осуществлении великого дела, к коему Кремль всех призывает, к замене хранения оживлением, одушевлением мертвых, чтобы стало возможно разоружение.

Враги побеждены, но мира нет, и вот уже много лет стоят вооруженные с головы до ног народы друг против друга, придумывая все новые и новые вооружения, ожидая столкновения каждый день и час. По призыву с Севера² начались съезды и разговоры, а к делу не приводят. Прогневался Господь, начались неурожаи, язвы, землетрясения.

В этом привете сказано, чем был Кремль, а в следующем, следовательно, будет сказано, чем он должен быть. Он был живою оградою от тучи врагов, охранявшею священные алтари разрушенного праха положивших жизнь за дело собирания отцов. Вся сила сынов уходила до сих пор на оборону лишь праха отцов, на хранение его. 12 ое августа подает надежду, что эти тучи врагов будут разоружены. Куда же эта сила будет употреблена? Не на мануфактурные же игрушки? Не на внутреннюю войну? Не должны ли мы соединенные силы, умерщвляющие и истребляющие, привести на алтарь праха отцов? Конец стихотворения, мне кажется, должен быть молитвою со второй же Поклонной горы к Богу отцов, чтобы он соделал нас достойными орудиями попрания смерти.

Примиренные приступим к <священному> алтарю над смертным прахом отцов для животворящей, живоносной жертвы.

157.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

25 августа 1898. Москва

С великою радостью спешу сообщить Вам вырезку из 230 № «Московс<ких> Ведомостей» с рецензиею, которая называет Ваше сочинение «Фил<ософия> чув<ства> и Веры» редким явлением и ценным вкладом...¹ Этот № «Моск<овских> Ведом<остей>» получил от Ив<ана> Мих<айловича> Ивакина. Благодарю Вас и всех Ваших за радушный прием². Благодарю и за стихотворение, к сожалению, неоконченное, которое можно бы назвать приветствием Кремлю со второй [Поклонной горы]³. Когда тучи врагов, от коих Кремль живой оградою защищал свящ<енный> прах отцов, будут разоружены, как того желает Манифест 12 августа⁴, в чем тогда будет состоять дело сынов? Но только объединение для оживления и может привести к примирению.

Еще раз благодарю Вас и всех Ваших за несколько часов, проведен<ных> в Козлове.

Искрен<не> признат<елъный> и предан<ный> Вам

Н. Федор<ов>

25 августа 1898

158.

Н. П. ПЕТЕРСОНУ

Между 28 сентября и 3 октября 1898. Москва

Черновое

Я гораздо скорее получил пенсию, чем ответ от Вас на свое письмо¹. Не прошло еще двух недель от моего увольнения, как уже пенсия мне была назначена². Вам, вероятно, так же трудно получить Статью из редакции «Нового Времени» об умиротворении без разоружения³, как мне Статью о самом мирном учреждении Импер<атора> Александра II из редакции «Русск<ого> Архива»⁴, а между тем, если бы эта статья была напечатана до появления слуха об отобрании из Музея картины Иванова⁵, то отобрание становилось бы святотатством, оскорблением памяти деда, оскорблением или унижением Москвы, ибо в этой статье картина-икона Иванова названа благословением Московскому Музею. Такое значение дара Императ<ора> Алек<сандра>, высказанное печатно после появления слуха об отобрании, должно казаться искусственным, изобретенным для удержания картины. Отобранием же картины будет положено начало разрушению Музея, бывшего уже в упадке и в опале, так что то, что Музею Московскому должно было принадлежать по всем правам, доставалось Музею Петербургскому, никаких прав на него не имевшему. Разумеем картину Матвеева, купленную для Музея Александра III⁶. Это отобрание есть медленная казнь, казнь по частям. Удовлетворив один Музей, как отказать другим Музеям, которые предъявят свои требования на приглянувшиеся им редкие предметы у казнимого собрата, не собрата, а отца всех музеев Новой России, и Музей, основанный Царем-Мучеником, станет Музеем-Мучеником.

159.

В. А. КОЖЕВНИКОВУ

21 октября 1898. Москва

Англия и Россия

Глубокоуважаемый и дорогой Владимир Александрович,

Мне кажется, что статью «О разоружении» гораздо необходимее и полезнее послать в Англию, чем в какую бы то ни было другую страну, ибо средство, предлагаемое в статье «Возможно ли разоружение?»¹, несомненно касается столько же России, как и Англии, и даже последней несравненно более, чем первой. В 1891 году, когда Америка делала опыты вызывания дождя, голод в России и голод в Индии, происшедшие от одной и той же причины, от бездождия, казалось, красноречиво говорили мнимым обладателям суши и океана о необходимости проверить американский опыт, вводя наблюдения над метеорическими явлениями при маневрах и при битвах. Но и Россия и Англия остались глухи к этим — если можно так сказать — знамениям времени, хотя лежащий между ними, отделяющий их Памир — эта кровля мира — мог сделаться центром регуляции и из отделяющего стать соединяющим, из центра вражды — центром мира². Еще недавно опять голод в Индии (1896?), от коего гибли миллионы людей, и голод в России в 1897 году, происшедшие опять-таки от бездождия^*, даже не напомнили об американском опыте. Нужно еще прибавить, что Россия и Британская Индия страдают не от нашествия лишь иссушающих ветров Средней Азии, но и от нашествия оттуда же страшных кочевых орд, т. е. имели и имеют одних и тех же врагов. Только мирное занятие Памира, только союз, заключенный на могиле, быть может, предков Арийских народов (земледельческих), в состоянии умиротворить степи, обезоружить орды, отделяя кочевников Передней Азии от кочевников, более воинственных, Средней или Верхней Азии, откуда первые получали постоянно подкрепление и возрождение воинственного духа. Памир есть крепость, защищающая Константинополь, и пока Памир будет в руках кочевников или пока нынешние обладатели не заключат действительного мира, основанного на реальном обеспечении, на регуляции атмосферных явлений, до тех пор Царьград, хотя бы освобожденный, не может считать себя застрахованным от новых нашествий и вся Европа — от повторения гуннских погромов. Средство, предлагаемое статьею, не признающей возможности разоружения без регуляции, не только не потребует сокращения морских сил от Британии и от обеих даже Британии (американской и европейской), а даже увеличения их для разряжения грозовой силы самого грозового кольца совокупными действиями двух морских Британии и сухопутных России и Китая, союзом любви к предкам соединенных. И тогда только <люди> из мнимых станут действительными обладателями и суши, и моря.

Глубоко уважающий и любящий Н. Федоров.

21 октября

1898.

160.

Г. А. ДЖАНШИЕВУ

25 октября 1898. Москва

Черновое

Милостивый Государь

Григорий Аветович.

Посылаю забытое Вами в библиотеке письмо. За экземпляр Вашей книги¹, присланной для Музея, приношу мою искреннюю благодарность. В присылке же оттисков обезображенной статьи² вижу насмешку, но не возвращаю их, а оставляю, конечно, не для распространения, а чтобы изъять из употребления. Ваша личная Цензура урезала статью, а моя личная же Цензура хочет уничтожить ее (не сжечь ли?). Стоящая над нами Цензура может только радоваться, видя такую терпимость! Всю протекшую неделю не читал «Русских Ведомостей», тем не менее уверен, что обещанная Вами заметка в них не появлялась^*4. Вы, конечно, и не читали статьи «Нового Времени» о разоружении. А если бы заглянули в нее, то легко могли бы заметить, что название статьи не соответствует ее содержанию. Авторское заглавие — «Возможно ли разоружение», данное задолго до появления циркуляра 12 го августа, теперь стало бы ему возражением. Редакция «Нового Времени» заменила возражение подтверждением, назвав статью «Разоружением», за что, конечно, мы ей очень благодарны.

Вопреки, однако, новому заглавию, вопреки г же Зуттнер⁵, вопреки г. Толстому, вопреки Турецкому Султану, статья желает не сокращения вооружения, а распространения его на всех, не исключая и турецких христиан; только этому вооружению изобретения истинно языческого хочет дать христианское употребление, сделать его орудием знания и всеобщего спасения. Потому статья «Нового Времени», обещая мир всем, обещает и порабощенным освобождение, вооружая их против общего врага, слепой силы природы. Стоит только России протянуть чрез Памир руку Англии, как Ислам окажется окруженным, осажденным со всех сторон и будет вынужден не положить оружие, а под руководством европейских инструкторов дать оружию христианское употребление, т. е. стать христианами на деле, а дело и мысль обратить в христианство, и будет единомыслие, внешнею необходимостью поддерживаемое. Европейские инструкторы должны бы всему, что введено в употребление в войсках, дать умственно- и нравственно-образовательное употребление, только чрез военных инструкторов магометанство может обратиться в христианство. Как ни странно в военных инструкторах видеть христианских миссионеров, но только чрез них всему, что вводится в войска, может быть дано христианское употребление. Нужно, чтобы не только Корпус или дивизия, <но> и каждый полк, даже рота, эскадрон и особенно каждая батарея были вооружены каразинским аппаратом, грозопроводными змеями и аэростатами — зондами, снабженными электрическими проводниками. Европейцев же только казни, от слепой, по бездействию и розни разумных существ, силы лишь происходящие, т. е. голод, чума и т. п., могут вынудить к объединению в сказанном деле. Для Вас же, конечно, не нужно никаких внешних побуждений, чтобы сказать доброе слово о добром деле. Своей заметке Вы могли бы дать заглавие: Как всеобщее примирение соединить с освобождением от угнетения?

Готовый к услугам

с истинным почтением

Н. Федоров.

25 октября 1898 г.

Вам, конечно, известен автор статьи «Курьера».

161.

Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

17 ноября 1898. Воронеж

Глубокоуважаемый Владимир Александрович!

Посылаем Вам посвященную Жуковскому и Вам статейку о памятнике Александру III му и просим, чтобы Юрий Петрович прочитал ее Жуковскому, предварительно прочитав ему и ту, которую он, вероятно, уже взял из редакции «Московских Ведомостей»¹.

О многом бы надо было поговорить, но торопимся отправить статейку.

Как здоровье Надежды Степановны², заболевшей в самый день отъезда Николая Федоровича, который бесконечно благодарит Юрия Петровича, Ивана Михайловича³ и особенно Вас за хлопоты при его отъезде, благодаря которым он доехал прекрасно. Николай Федорович просит засвидетельствовать его глубочайшее почтение Вашей мамаше⁴, гг. Северовым⁵ и П. И. Бартеневу.

Примет ли «Русский Архив» для напечатания автобиографию Л. Г. Соловьева, с которой Вы несколько знакомы; если не примет, то мы напечатаем ее в газете «Дон»⁶, редактор которой очень просит эту автобиографию и обещает много отдельных оттисков.

Возражение «Саратовскому Дневнику» написано и отдано в Редакцию «Дона»; на будущей неделе будет напечатано⁷.

И я с своей стороны свидетельствую мое глубочайшее почтение Вам, Юрию Петровичу и Ивану Михайловичу.

Душевно Вам преданный и благодарный Н. Петерсон.

Подробности в следующем письме. 1 ч<ас> ночи с 16 на 17 ноября 1898.

162.

Н. Ф. ФЕДОРОВ, Н. П. ПЕТЕРСОН — В. А. КОЖЕВНИКОВУ

21—23 ноября 1898. Воронеж

21 ноября

Глубокоуважаемый Владимир Александрович!

Вчера мы были на лекции знаменитого профессора Комаровского, который был приглашен читать в пользу Публичной Библиотеки и читал о разоружении¹; вся лекция его заключалась в жалобах на чрезвычайные расходы, к которым приводит милитаризм, миллионы и миллиарды так и сыпались, подобно тому как Буква сыпал их в Лиссабоне (№ 8165й «Нов<ого> Вр<емени>». «Среди газет»)². По мнению лектора, милитаризм должен привести или к войне, или к банкротству, т. е. к потере жизни или к потере богатства (мануфактурных игрушек и безделушек), и оказывается, лучше уже война; вот тут и говорите о возвращении жизни, о воскрешении, о ценности жизни. Способы смягчения тягостей милитаризма поистине изумительны: признавая вооруженный мир в высшей степени тяжким, он предлагает державам заключить договор о продлении такого состояния на семь лет с тем, впрочем, чтобы больше вооружений не увеличивать; договор этот должен быть заключен только между европейскими державами, за исключением Турции, которая не принимается, так как не может считаться европейскою державою³. Америка тоже может делать, что ей угодно; да и войнолюбие европейских держав ограничивается лишь одною Европою, а в Азии, Африке, в Австралии разрешается воевать, сколько им угодно, употребляя армии из туземцев под командою только европейцев. Таким образом, воевать воспрещается только России, у которой таких войск нет, — этот вывод делается, конечно, не лектором, который только не объяснил, как может воевать Россия, не имеющая особых войск из туземцев. Приводя в своей лекции мнения французских писателей, лектор в конце лекции упомянул и о русском писателе, напечатавшем статью, в которой предлагается употребить войско только на вызывание искусственного якобы дождя⁴; но лектор находит неприличным оружие, предназначенное для истребления, обращать в орудие спасения; и, не отвергая возможности спасения, он находит нужным создать для этого новые такие же орудия, истратив на них новые миллионы. Впрочем, упомянул профессор о статье «Нового Времени» не без предварительного внушения, и то мнение, которое высказал он о статье, оказалось совершенно сходным с мнением Вашкевича⁵, который стоит во главе попечительного о Библиотеке Комитета. Вашкевичу статья была тоже прочитана, и он нашел войско недостойным того великого дела, о котором говорится в статье. По этому случаю Вашкевичу готовится письмо⁶, копию которого пришлем и Вам.

Николай Федорович приносит Вам глубокую благодарность за изумительно скорое исполнение просьбы Родзевича⁷ и просит извинения, что до сих пор не благодарил Вас за это... Известно ли Вам, что Ваша книга⁸ рекомендована во все средние учебные заведения; а между тем, как известно, в продаже ее нет. Как Вы думаете в этом случае поступить? Зверева мы не видали и не знаем, извещал ли он Вас об этом⁹.

Мы ждем от Вас, что Вы напечатаете, наконец, стихотворение, посвященное Соловьеву еще в прошлом году¹⁰.

Возвращена ли редакциею «Московских Вед<омостей>» заметка о памятнике Александру II и получена ли Вами заметка из Воронежа о памятнике Александру III му, и читаны ли они Жуковскому¹¹, а если читаны, то произвели ли какое-либо впечатление, и какое именно? Хотели послать Вам напечатанными статьи о «Саратовском Дневнике»¹², Вашу статью¹³, но до сих пор не добьемся напечатания. И ректор до сих пор молчит со статьею о картине «Первосвященническая Молитва»; передана ему и заметка, приглашающая духовенство к содействию делу, начатому циркуляром 12 августа, и он выразил большое удовольствие, выслушав заметку, просил оставить ее у него, но какое сделает из нее употребление, не известно¹⁴. Интересно бы узнать, проник ли в народ слух о циркуляре 12 августа?

Николай Федорович и я покорнейше просим Вас передать нашу глубокую благодарность Ивану Михайловичу¹⁵ за покупки, которые привез Никол<ай> Федор<ович> моим друзьям; в этот второй раз они произвели еще больший восторг, чем в первый; а одна вещица задала довольно большую работу, прежде чем догадались об ее назначении...

Написано довольно много, между прочим по вопросам, которые должно было бы поднять на предстоящей конференции мира; написано письмо Энгелъгардту по поводу его статьи в «Н<овом> Врем<ени>» о Толстом¹⁶, но еще не послано; а теперь Никол<ай> Федор<ович> хочет заняться составлением проповеди ко дню Тезоименитства Государя Императора (6 го декабря)¹⁷.

Николай Федорович просит Вас передать его чрезвычайную благодарность И. М. Ивакину еще за присылку снимков; и спрашивает, получили ли Вы от него письмо Толстого¹⁸; если получили, то пришлите, если возможно, копию этого письма, которую хотим послать Энгельгардту, — и если Вы найдете, что послать можно. Кончен ли французский перевод статьи «Нов<ого> Вр<емени>» и послан ли? Напечатана ли эта статья в журнале Стэда?..¹⁹ Много и еще вопросов и просьб и к Вам, и к Ивану Михайловичу, но Ник<олай> Федор<ович> находит, что и написанного слишком много, даже бессовестно много.

23 ноября

Вы уже оказали большую пользу Воронежскому Музею²⁰ и можете оказать еще большую. В Воронеже существует обычай приглашать для чтения лекций в пользу разных учреждений. Мы полагаем, что автор «Философии Веры и чувства», сочинения, получившего одобрение Мин<истерства> Народн<ого> Просв<ещения>, автор «Св. Софии» и «Цареградского Музея»²¹ мог бы и даже должен бы был принять предложение, если оно будет ему сделано, прочитать лекцию по предмету, им избранному. Мы же с своей стороны примем надлежащие меры, чтобы такое предложение Вам было сделано, если, конечно, Вы наперед обещаете принять предложение. Предметом лекции мы просили бы Вас сделать предстоящую Конференцию об умиротворении. Кроме пользы Музею, самая лекция о конференции могла бы провести мысль, которая чрез печать едва ли может быть проведена... А между тем для многих будет, как говорят ныне, симпатична мысль открыть конференцию принятием всеми участниками обязательства ввести всеобщее обязательное образование в представляемых ими государствах, и притом в связи с всеобщею обязательною повинностью, обращая самую военную службу в способ знания природы. Можно оговориться, конечно, что Вы не специалист по международному праву, а хотите лишь высказать свое мнение по делу, которое не может не быть близко всякому человеку. Желание видеть Вас в Воронеже навело Никол<ая> Федор<овича> на мысль, чтобы Вы читали в Воронеже о Конференции, о которой у него приготовлен большой материал, для разработки которого Вам надо бы приехать дня за два до лекции. Приезд Ваш был бы для нас большим праздником. Можно даже прочитать не одну лекцию: Иванов, известный автор платы за цитаты, будет, говорят, читать целых три дня — о Белинском, Чернышевском, Добролюбове и проч. и получит за это 250 рублей²², и гр. Комаровский трудился здесь не безвозмездно, он получил 70 рублей за лекцию, обработкой которой, очевидно, совсем не занялся.

Николай Федорович свидетельствует Вам свое глубокое почтение и просит засвидетельствовать его почтение Вашей мамаше²³, гг. Северовым²⁴, Ю. П. Бартеневу, Надежде Степановне²⁵, здоровье которой его беспокоит, и И. М. Ивакину. Прошу и от меня низко кланяться Ю. П. Бартеневу и И. М. Ивакину.

Желая Вам доброго здоровья и возможного в мире благополучия, остаюсь глубоко Вас уважающий и душевно Вам преданный Н. Петерсон.

Прилагаем копию письма, посланного Вашкевичу. Извините за неопрятность письма, переписывать решительно нет времени.

163.

Г. С. ВАШКЕВИЧУ

22 ноября 1898. Воронеж

Извините меня, если я позволю себе сказать здесь, что был в высшей степени изумлен, услыхав, будто люди, призванные