Гуссерль логические иследования картезианские размышления

Вид материала

Реферат

Содержание Глава одиннадцатая

Подобный материал:

• От редактора, 5089.26kb.
• Прошло 60 лет со дня смерти, 3293.5kb.
• Время, требуемое для выполнения проекта 7 недель, 14 часов, 8.75kb.
• Сумцова Ольга Владимировна Логические основы построения компьютера Темы игры: Основные, 54.64kb.
• Тема Уроки 1 Логические основы компьютера Урок Логические элементы и переключательные, 96.75kb.
• Урок №17 тема урока логические основы построения ЭВМ, 117.09kb.
• Тема урока : «Базовые логические элементы», 87.8kb.
• Урок на тему «Решение логических задач с помощью электронных таблиц ms excel\ Раздел, 149.53kb.
• Авторское выполнение научных работ на заказ. Контроль плагиата, скидки, гарантии, прямое, 973.55kb.
• Логические основы построения компьютера, 230.09kb.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 

ИДЕЯ ЧИСТОЙ ЛОГИКИ

 

Чтобы охарактеризовать, по крайней мере, предварительно, в нескольких существенных чертах ту цель, к которой стремятся изложенные во второй части детальные исследования, мы попытаемся дать логическую ясность идеи чистой логики, которая до некоторой степени уже подготовлена вышеприведенными критическими размышлениями.

§ 62. Единство науки. Связь вещей и связь истин

Наука есть прежде всего антропологическое единство, именно единство актов мышления, тенденций мышления наряду с известными, с относящимися сюда внешними организациями. Все, что определяет это единство как антропологическое и специально как психологическое, нас здесь не интересует. Мы интересуемся, наоборот, тем, что делает науку наукой, а это, во всяком случае, есть не психологическая и вообще не реальная связь, которой подчинены акты мышления, а объективная или идеальная связь, которая придает им однородное предметное отношение и в силу этой однородности создает и их идеальное значение.

Однако здесь необходима большая определенность и ясность.

Объективная связь, идеально пронизывающая все научное мышление, придавая ему и, тем самым, науке, как таковой, «единство», может быть понята двояко: как связь вещей, к которым в замысле (intentional) относятся переживания мышления (действительные или возможные), и как связь истин, в которой вещное единство приобретает объективную обязательность в качестве того, что оно есть. И то, и другое а priori даны совместно и нераздельно. Ничто не может быть, не будучи так или иначе определено, и то, что оно есть и так или иначе определено, именно и есть истина в себе, которая образует необходимый коррелят бытия в себе. То, что относится к единичным истинам и соотношениям вещей, очевидно, относится и к связям истин или соотношений вещей. Но эта очевидная неразлучность не есть тождественность. В соответствующих истинах или связях истин конституируется действительность вещей или вещных связей. Но связи истин иного рода, чем связи вещей, которые в них истинны (достоверны); это тотчас же сказывается в том, что истины, относящиеся к истинам, не совпадают с истинами, относящимися к вещам, которые установлены в истинах.

Чтобы предупредить недоразумение, я подчеркиваю, что слова предметность, предмет, вещь постоянно употребляются нами в самом обширном смысле, стало быть, в соответствии с предпочитаемым мной смыслом термина «познание». Предметом (познания) может одинаково быть реальное, как и идеальное, вещь или событие, как и долженствование. Это само собой переносится на такие выражения, как единство предметности, связь вещей и т. п.

Оба эти, только в абстракции мыслимые раздельно, единства – единство предметности, с одной стороны, и единство истины, с другой стороны – даны нам в суждении или, точнее, в познании. Это выражение достаточно обширно, чтобы охватить как простые акты познания, так и логически объединенные связи познания, сколь бы сложны они ни были: каждая связь как целое есть сама единый акт познания. Совершая акт познания или, как я предпочитаю выражаться, живя в нем, мы «заняты предметным», которое в нем, именно познавательным образом, мыслится и полагается; и если это есть познание в строжайшем смысле, т. е. если мы судим с очевидностью, то предметное дано. Соотношение вещей здесь уже не только предположительно, но и действительно находится перед нашими глазами, и в нем нам дан сам предмет как то, что он есть, т. е. именно так и не иначе, как он разумеется в этом познании: как носитель этих качеств, как член этих отношений и т. п. Он не предположительно, а действительно обладает такими-то свойствами, и в качестве действительно обладающего этими свойствами дан в нашем познании; это означает только, что он не просто вообще мыслится (обсуждается), а познается, как таковой; что он таков – это есть осуществленная истина, есть переживание в очевидном суждении. Когда мы размышляем об этом акте, то вместо прежнего предмета сама истина становится предметом, и она дана предметным образом. При этом мы воспринимаема истину – в идеирующей абстракции – как идеальный коррелят мимолетного субъективного акта познания, как единую, в противоположность неограниченному многообразию возможных актов познания и познающих индивидов.

Связи познаний в идеале соответствуют связям истин. Будучи надлежащим образом поняты, они представляют собой не только комплексы истин, но комплексные истины, которые, таким образом сами, и притом как целое подчинены понятию истины. Сюда же относятся и науки в объективном смысле слова, т. е. в смысле объединенной истины. В силу всеобщего соответствия между истиной и предметностью единству истины в одной и той же науке соответствует также единая предметность: это есть единство научной области. По отношению к ней все единичные истины одной и той же науки называются вещно связанными – выражение, которое, впрочем, здесь, как мы увидим дальше, употребляется в гораздо более широком смысле, чем это принято. (Ср. заключение § б4, с. 271.)

 

§ 63. Продолжение. Единство теорий

Теперь спрашивается, чем же определяется единство науки и тем самым единство области? Ибо не каждое соединение истин в группу, которое ведь может быть и чисто внешним, создает науку. К науке принадлежит, как мы сказали в первой главе⁷³, известное единство связи обоснования. Но и этого еще не достаточно, так как это, правда, указывает на обоснование как на нечто, по существу принадлежащее к идее науки, но не говорит, какого рода единство обоснований составляет науку.

Чтобы достигнуть ясности, предпошлем несколько общих утверждений.

Научное познание, как таковое, есть познание из основания. Знать основание чего-либо значит усматривать необходимость, что дело обстоит так, а не иначе. Необходимость как объективный предикат истины (которая тогда называется необходимой истиной) означает именно закономерную обязательность соответствующего отношения вещей⁷⁴. Стало быть, усмотреть соотношение вещей как закономерное или его истину как необходимую и обладать познанием основания соотношения вещей или его истины – представляют собой равнозначные выражения. Впрочем, в силу естественной эквивокации называют необходимой и каждую общую истину, которая сама высказывает закон. Соответственно первоначально определенному смыслу ее следовало бы скорее назвать объясняющим основанием закона, из которого вырастает класс необходимых истин.

Истины распадаются на индивидуальные и родовые. Первые (explicite или implicite) содержат утверждения о действительном существовании индивидуальных единичностей, тогда как последние совершенно свободны от этого и только дают возможность (исходя из одних понятий) заключать о возможном существовании индивидуального.

Индивидуальные истины, как таковые, случайны. Когда в отношении их говорят об объяснении из оснований, то речь идет о том, чтобы показать их необходимость при известных предполагаемых условиях. А именно, если связь одного факта с другими закономерна, то бытие этого факта определено как необходимое на основании законов, регулирующих связи соответственного вида, и при предположении соответствующих обстоятельств.

Если речь идет об обосновании не фактической, а родовой истины (которая в отношении возможного применения к подчиняющимся ей фактам сама в свою очередь носит характер закона), то мы обращаемся к известным родовым законам и путем специализации (а не индивидуализации) и дедуктивного вывода получаем из них обосновываемое положение. Обоснование родовых законов необходимо ведет к известным законам, которые по своему существу (стало быть «в себе», а не только субъективно или антропологически) не поддаются дальнейшему обоснованию. Они называются основными законами.

Систематическое единство идеально замкнутой совокупности законов, покоящейся на одной основной закономерности, как на своем первичном основании, и вытекающей из него путем систематической дедукции, есть единство систематически завершенной теории. Основная закономерность состоит при этом либо из одного основного закона, либо из соединения однородных основных законов.

Теориями в этом строгом смысле мы обладаем в лице общей арифметики, геометрии, аналитической механики, математической астрономии и т. д. Обыкновенно понятие теории считается относительным, а именно – зависимым от того многообразия единичностей, над которыми она господствует и которым поставляет объясняющие основания. Общая арифметика дает объясняющую теорию для нумерических и конкретных числовых положений; аналитическая механика – для механических фактов; математическая астрономия – для фактов тяготения и т.д. Но возможность взять на себя функцию объяснения есть само собой разумеющееся следствие из сущности теории в нашем абсолютном смысле. В более свободном смысле под теорией разумеют дедуктивную систему, в которой последние основания еще не представляют собой основные законы в строгом смысле слова, но в качестве подлинных оснований приближают нас к ним. В последовательности ступеней законченной теории – теория в этом свободном смысле образует одну ступень.

Мы обращаем внимание еще на следующее различие: каждая объясняющая связь дедуктивна, но не каждая дедуктивная связь имеет значение объяснения. Все основания представляют собой предпосылки, но не все предпосылки представляют собой основания. Правда, каждая дедукция есть необходимая дедукция, т. е. подчинена законам; но то, что заключения выводятся по законам (по законам умозаключения), еще не означает, что они вытекают из законов и в точном смысле слова «основаны» на них. Впрочем, каждую предпосылку, в особенности общую, принято называть «основанием» выводимого из нее «следствия» – на эту эквивокацию следует обратить внимание.

 

§ 64. Существенные и внесущественные принципы, дающие науке единство. Абстрактные, конкретные и нормативные науки

Теперь мы в состоянии ответить на поставленный выше вопрос, чем определяется связь между собой истин одной науки, что составляет ее «вещное» единство.

Объясняющий принцип может быть двоякого рода: существенный и внесущественный.

Существенно едины истины одной науки, если связь их покоится на том, что прежде всего делает науку наукой; а это, как мы знаем, есть познание из основания, следовательно, объяснение или обоснование (в подлинном смысле). Существенное единство истин какой-либо науки есть единство объяснения. Но каждое объяснение опирается на теории и заканчивается познанием основных законов, принципов объяснения. Единство объяснения означает, следовательно, теоретическое единство, т. е. согласно вышеприведенному, однородное единство обосновывающей закономерности, в конечном счете однородное единство объясняющих принципов.

Науки, в которых точка зрения теории, принципиального единства, определяет их области, и которые, таким образом, объемлют в идеальной замкнутости все возможные факты и родовые единичности, причем принципы их объяснения лежат в одной закономерности, – эти науки не совсем верно называют абстрактными науками. Лучше всего их характеризовало бы название теоретических наук. Однако это выражение употребляется для обозначения противоположности практическим и нормативным наукам, и мы также выше оставили за ним этот смысл. Следуя мысли фон Криса⁷⁵, можно было бы почти столь же характерно назвать эти науки помологическими, поскольку закон для них есть объединяющий принцип и существенная цель исследования. Употребляемое иногда название объясняющих наук тоже подходит, если им подчеркивается единство объяснения, а не само объяснение. Ведь объяснение относится к сущности каждой науки, как таковой.

Кроме того, имеются еще внесущественные точки зрения для объединения истин в одну науку; укажем прежде всего на единство вещи в смысле, близком к буквальному, именно – соединять все те истины, которые по своему содержанию относятся к одной и той же индивидуальной предметности или к одному и тому же эмпирическому роду. Таковы конкретные или, употребляя термин фон Криса, онтологические науки, как география, история, астрономия, естественная история, анатомия и т. д. Истины географии объясняются своим отношением к земле, истины метеорологии касаются, еще более ограниченным образом, земных атмосферических явлений, и т. д.

Эти науки иногда называют также описательными, и это название можно принять в том отношении, что единство описания определяется эмпирическим единством предмета или класса, а в данных науках это описательное единство определяет единство науки. Но, разумеется, это название нельзя понимать так, будто описательные науки имеют в виду только описание, – это противоречит принципиальному понятию науки.

Так как возможно, что объяснение, руководимое эмпирическими единствами, ведет к далеким друг от друга или даже разнородным теориям и теоретическим наукам, то мы по праву называем единство конкретной науки внесущественным.

Во всяком случае ясно, что абстрактные, или номологические науки, представляют собой собственно основные науки, из теоретического состава которых конкретные науки должны черпать все, что делает их науками, а именно все теоретическое. Конкретные науки естественно ограничиваются тем, что устанавливают зависимость описываемой ими предметности от низших законов номологических наук, и в крайнем случае намечают еще главное направление дальнейшего объяснения. Ибо сведение к основным принципам и построение объясняющих теорий есть вообще своеобразная область номологических наук, и при достаточном развитии их можно найти в последних, в самой общей форме, уже готовыми. Разумеется, этим еще ничего не сказано об относительной ценности обоих видов наук. Теоретический интерес не есть единственный и не один определяет ценность познания. Эстетические, этические, в более широком смысле практические интересы могут соединиться с индивидуальным предметом и придавать его единичному описанию и объяснению высочайшую ценность. Но поскольку руководящим является чисто теоретический интерес, индивидуальные, единичные и эмпирические связи сами по себе не имеют значения или же играют роль лишь методологического этапа для построения общей теории. Теоретик-естествоиспытатель, т. е. естествоиспытатель, руководящийся связью чисто теоретического, математизирующего обсуждения, смотрит на землю и небесные светила совсем иными глазами, нежели географ или астроном; они сами по себе безразличны для него и имеют значение лишь как примеры тяготеющих масс вообще.

Наконец, мы должны упомянуть еще об ином, также внесущественном принципе научного единства; это принцип, который вырастает из однородного оценивающего интереса, следовательно, объективно определен однородной основной ценностью (или однородной основной нормой), как мы уже подробно говорили об этом в § 14 главы II. Именно это создает в нормативных дисциплинах реальную сопринадлежность истин, т. е. единство области. Правда, когда говорят о реальной сопринадлежности, под ней естественнее всего разуметь ту, которая коренится в самих вещах; тут, следовательно, имеется в виду лишь единство на основании теоретической закономерности или единство конкретной вещи. При этом понимании нормативное и реальное единство становятся противоположностями.

Согласно изложенному выше, нормативные науки зависят от теоретических, и прежде всего от теоретических наук в самом узком смысле – в смысле номологических наук; эта зависимость такова, что мы снова можем сказать: они берут из теоретических наук все, что есть в них научного, а именно: все теоретическое.

 

§ 65. Вопрос об идеальных условиях возможности науки или теории вообще

А. В отношении актуального познания.

Теперь мы поставим важный вопрос об «условиях возможности науки вообще». Так как существенная цель научного познания может быть достигнута лишь через посредство теории в строгом смысле номологических наук, то мы заменяем этот вопрос вопросом об условиях возможности теории вообще. Теория, как таковая, состоит из истин, и форма их соединения дедуктивна. Следовательно, ответ на наш вопрос включает в себя ответ на более общий вопрос, а именно на вопрос об условиях возможности истины вообще, а также дедуктивного единства вообще. Форма постановки вопроса, разумеется, обусловлена историческими отголосками. Мы имеем здесь дело, очевидно, с безусловно необходимым обобщением вопроса об «условиях возможности опыта». Ведь единство опыта есть для Канта единство предметной закономерности; следовательно, оно входит в понятие теоретического единства.

Однако смысл вопроса требует более точной формулировки. Непосредственно вопрос будет, вероятно, понят в субъективном смысле; в этом смысле его лучше было бы выразить в виде вопроса об условиях возможности теоретического познания вообще или, в более общей форме, – об умозаключении и познании вообще, и притом в его возможности для всякого человеческого существа вообще. Эти условия являются отчасти реальными, отчасти идеальными. Первых, психологических, условий мы здесь не будем касаться. Само собой разумеется, возможности познания в психологическом отношении составляют все те причинные условия, от которых зависит наше мышление. Идеальные условия возможности познания могут быть, как мы уже говорили⁷⁶, двоякого рода. Они представляют собой либо ноэтические, т. е. вытекают из идеи познания, как таковой, и притом a priori, без всякого отношения к эмпирической особенности человеческого познавания в его психологической обусловленности; либо же чисто логические, т. е. коренятся только в «содержании» познания. Что касается первого, то a priori очевидно, что мыслящие субъекты вообще должны, например, обладать способностью совершать все виды актов, в которых осуществляется теоретическое познание. В частности, мы как мыслящие существа должны быть в состоянии с очевидностью усматривать суждения как истины, и истины как следствия других истин; и опять-таки усматривать законы, как таковые, законы, как разъясняющие основания, основные законы как первичные принципы и т. д. Но очевидно также, что сами истины и, в частности, законы, основания, принципы представляют собой то, что они представляют собой, независимо от того, усматриваем ли мы их или нет. Так как они имеют значение не поскольку мы их усматриваем, а, наоборот, так как мы усматриваем их, поскольку они имеют значение, то их надо считать объективными или идеальными условиями возможности их познания. Следовательно, априорные законы, принадлежащие к истине, как к таковой, к дедукции, как таковой, и к теории, как таковой, должны быть характеризованы как законы, выражающие идеальные условия возможности познания вообще или дедуктивного и теоретического познания вообще, и притом условия, которые коренятся в самом «содержании» познания.

Здесь речь идет, очевидно, об априорных условиях познания, которые могут быть рассмотрены и исследованы вне всякого отношения к мыслящему субъекту и к идее субъективности вообще. Ведь эти законы по содержанию своего значения совершенно свободны от такого отношения, они не говорят, хотя бы даже в идеальной форме, о познавании, о процессе суждения, умозаключения, представления, обоснования и т. п., а говорят об истине, понятии, положении, умозаключении, основании и следствии и т. д., как мы это подробно разъяснили выше⁷⁷. Но само собой разумеется, что эти законы могут быть с очевидностью видоизменены так, что имеют прямое отношение к познанию и субъекту познания и тогда говорят даже о реальных возможностях познавания. Тут, как и в других случаях, априорные утверждения о реальных возможностях возникают путем перенесения идеальных (выраженных в чисто родовых положениях) отношений на отдельные эмпирические случаи⁷⁸.

В сущности идеальные условия познания, которые мы отличаем в качестве поэтических от объективно-логических, суть не что иное как подобные видоизменения этих, принадлежащих к чистому содержанию познания, закономерных уразумений; благодаря таким видоизменениям эти знания становятся плодотворными для критики познания, а затем путем дальнейших видоизменений для практически-логического нормирования познания. (Ибо сюда примыкают и нормативные видоизменения чисто логических законов, о чем так много говорилось выше.)

 

§ 66. Б. Тот же вопрос в отношении содержания познания

Из этого анализа ясно, что вопрос об идеальных условиях возможности познания вообще и теоретического познания в частности в конечном счете приводит нас к известным законам, которые коренятся в самом содержании познания или в категориальных понятиях, его составляющих, и настолько отвлеченны, что не содержат в себе ничего относительно познания как акта познающего субъекта. Эти законы или составляющие их категориальные понятия и образуют то, что вообще в объективно-идеальном смысле может быть понимаемо под условиями возможности теории. Ибо не только в отношении теоретического познания, как мы это делаем до сих пор, но и в отношении его содержания, следовательно, непосредственно в отношении самой теории может быть поставлен вопрос об условиях возможности. Тогда под теорией – и это надо еще раз подчеркнуть – мы разумеем известное идеальное содержание возможного познания, совершенно так же, как под истиной, законом и т. п. Многообразию индивидуально единичных актов познания одного и того же содержания соответствует единая истина, именно в качестве этого идеально тождественного содержания. Равным образом, многообразию индивидуальных комплексов познания, в каждом из которых – теперь или прежде, в том или в другом субъекте, – познается одна и та же теория, соответствует именно эта теория как идеально тождественное содержание. Она тогда состоит не из актов, а из чисто идеальных элементов, из истин, и притом в чисто идеальных формах, в формах основания и следствия.

Если мы теперь отнесем вопрос об условиях возможности непосредственно к теории в этом объективном смысле и именно к теории вообще, то эта возможность может иметь только тот смысл, который вообще присущ чисто отвлеченно мыслимым объектам. От объектов мы переходим тут к понятиям, и «возможность» означает не что иное как «значение» или, вернее, действительность (Wesenhaftigkeit) соответствующего понятия. Это есть то, что нередко обозначается как «реальность» понятия в противоположность воображаемости или недействительности (Wesenlosigkeit) его⁷⁹. В этом смысле говорят о реальных определениях, которые обеспечивают возможность, значение, реальность определенного понятия, а также о противоположности между реальными и мнимыми числами, геометрическими фигурами и т. д. Упоминание о возможности в применении к понятиям имеет, очевидно, переносное значение. В подлинном смысле возможно только существование предметов, соответствующих этим понятиям. Эта возможность a priori обеспечивается познанием отвлеченной сущности, которое открывается нам, например, на основе наглядного представления такого предмета. Путем перенесения сама действительность понятия тоже обозначается тут как возможность.

В связи с этим получает легко понятный смысл вопрос о возможности теории вообще и об условиях, от которых она зависит. Возможность или действительность теории вообще, разумеется, гарантируется самоочевидным познанием какой-либо определенной теории. Но тогда возникает дальнейший вопрос: что в идеально-закономерной всеобщности обусловливает эту возможность теории вообще, т. е. что составляет идеальную «сущность» теории, как таковой? Каковы первичные «возможности», из которых создается возможность «теории», другими словами, каковы первичные действительные понятия, из которых конституируется само действительное понятие теории?

И далее, каковы те чистые законы, которые, вытекая из этих понятий, дают единство всякой теории, как таковой; стало быть законы, которые относятся к форме всякой теории, как таковой, и a priori определяют ее возможные (существенные) разнообразия или виды?

Если эти идеальные понятия или законы ограничивают возможность теории вообще, другими словами, если они выражают то, что по существу принадлежит к идее теории, то отсюда непосредственно следует, что каждая замышленная теория только тогда есть теория, когда и поскольку она гармонирует с этими понятиями или законами. Логическое оправдание понятия, т. е. оправдание его идеальной возможности совершается посредством перехода к его наглядной или выводимой сущности. Следовательно, логическое оправдание данной теории, как таковой, (т. е. в ее чистой форме) требует перехода к сущности ее формы и тем самым перехода к понятиям и законам, которые образуют идеальные составные части теории вообще («условия ее возможности») и которые a priori и дедуктивно регулируют всякую специализацию идей теории на ее возможные виды. Тут дело обстоит так же, как и в более широкой области дедукции, например, в простых силлогизмах. Хотя они и сами по себе могут быть проникнуты очевидностью, все же получают свое самое последнее и самое глубокое оправдание только путем сведения их к формальному закону умозаключения, Таким образом, получается уразумение априорного основания силлогистической связи. То же относится ко всякой сколь угодно сложной дедукции и в особенности к теории. В самоочевидном теоретическом мышлении мы уразумеваем основание объясненных соотношений вещей. Более глубокое уразумение сущности самой теоретической связи, образующей теоретическое содержание этого мышления, а также уразумение априорных закономерных оснований его действия наступает лишь после сведения его к форме и закону, и к теоретическим связям той совершенно иной области познания, к которой принадлежат эти формы и законы.

Этим указанием на более глубокое уразумение и оправдание вскрывается несравненная ценность теоретических исследований, необходимых для разрешения намеченной проблемы: речь идет о систематических теориях, вытекающих из самого существа теории, или об априорной теоретической помологической науке, относящейся к идеальному существу науки, как таковой, т. е. к содержащимся в ней систематическим теориям, и с исключением ее эмпирической, антропологической стороны. Следовательно, речь идет, в широком смысле слова, о теории теорий, о науке наук. Однако значение для обогащения нашего познания надо, конечно, отличать от самих проблем и собственного содержания их решений.