Имя, число, миф: философско-антропологический аспект
Дипломная работа - Философия
Другие дипломы по предмету Философия
?му и полностью обходиться без вас и без вашего имени. Вашему имени, тайне вашего имени предоставляется возможность исчезнуть в вашем имени. Невозвращение к себе является условием дара (например, имени), но также и всякой экспансии личности вовне, всякого самовозвышения, всякого auctoritas, В обоих случаях этой раздвоенной страсти невозможно отделить самый большой выигрыш от потери. Как следствие, невозможно создать непротиворечивую и связную концепцию нарциссизма и, таким образом, придать однозначный смысл понятию я.
Акт именования есть акт стирания, поскольку всегда речь идет о классификационном различии. Имя собственное возможно только внутри классификации, системы дифференций, внутри письма, сохраняющего следы разного. По сути, имя собственное не является собственным, потому что его производство неразрывно связано с его уничтожением. Когда имя называется собственным, оно, уже становясь именем, подвергается классификации и стирается. Имени собственного никогда и не было в качестве самотождественного и уникального имени чего-то реально присутствующего. С одной стороны, имя - идентификационная метка, которая устанавливает, членом какого класса (социальной группы в системе групп, статуса от рождения в системе статусов) является именуемый индивид. С другой стороны, имя - результат свободного творения того, кто именует. В качестве такового, имя выдает субъективное положение того, кто дает имя за счет личности, которую он именует. Либо через имя индивид идентифицируется с каким-либо классом, либо именующий, под прикрытием имени собственного, идентифицирует самого себя через того, кого именует. Поэтому никто в реальности никогда не именует. Одно из двух: либо я классифицирую кого-то ещё, если даю имя на основании его характеристик; либо я сам себя подвергаю классификации, когда именую кого-то ещё на основании уже своих характеристик. Письмо и есть уничтожение, вычёркивание имени собственного в классификационной игре различений. Таким образом, Деррида стремится провозгласить смерть абсолютно собственного именования. Так же он рассматривает движение от речи к письму как скачок от всецело устного языка, чистого и невинного к языку, использующему добавление графического образа, отличает математическое письмо от фонетического. Если взять за точку отсчета неразрывную связь голоса с душой или мыслью об означенном смысле, т. е. с самой вещью (в основе этой связи может лежать аристотелевский жест, о котором только что говорилось, или же жест средневековой теологии, определявшей res как вещь, сотворенную на основе ее эйдоса, ее смысла, мыслимого в логосе или в бесконечном божественном разуме), тогда любое означающее, и прежде всего письменное, окажется чем-то вторичным и производным.
Топоров в статье имя как фактор культуры пишет: …имя - импульс культуры, поскольку оно вводит человека в знаковый космос, но оно и результат ее, поскольку его смыслы возрастают в пространстве культуры, ею держатся и ею же контролируются (именно эти особенности делают имя одним из важнейших индикаторов типа культуры). Как и Демиург, имя открыто человеку, который может трактовать его и как предельно обессмысленную кличку вещи, но и как высший предел смысла и инструмент смыслостроительства одновременно.
Видимо, когда Булгаков и Лосев считают, что именование есть высший принцип проявления первосущности, они понимают именование как имяславие.
Имяславие понимается как опыт произношения имён Бога. Не образы, а само имя, словесный организм, важное значение имеет звук, как смысловая вибрация. В таком случае имя выражается пневматологически. Пневма - это дыхание, дуновение, дух. В стоицизме пневма - жизненная сила, отождествленная с логосом - первоогнём, это космическое дыхание. В раннехристианской философии - Святой Дух, третье лицо Троицы.
Во-первых, это не просто звук, а звучание как предмет медитации и звукоизвлечение, то, чем наполнена живая речь. Жизнь слова воплощена прежде всего в его душе - с е м е м е, которая принципиально антиномична и ситуативна. По Флоренскому, слово не имеет никакого самостоятельного значения, отделенного от моей актуальной речи, а полностью определяется особенностями моей речи в ситуации здесь и сейчас, во всем контексте жизненного опыта и именно в данном месте этой моей речи. Слова неповторимы; - пишет Флоренский, - всякий раз они говорятся заново, т. е. с новой семемой, и в лучшем случае это бывает вариация на прежнюю тему… объективно - единым в разговоре бывает только внешняя форма слова, но никак не внутренняя.
Что имеет в виду Мартин Хайдеггер, когда в своей работе Путь к языку пишет, что мы существуем, прежде всего, в языке и при языке… язык сам нас вплел в свое говорение? Он имеет в виду то, что скрыто у нас во рту (в прямом смысле слова) - язык, обозначает еще и человеческий орган речи, играющий важную роль в созидании членораздельных звуков. Имя берёт свою силу в дыхании, горловая и ротовая полость активно распрягают слог, связывая со слогом, звучащие последовательно согласными и гласными образуют речь явленную для слухового аппарата, и ощущая, как язык воздействует на воображение, которое рисует мысли-образы. Мы зачастую бессознательно совершаем речевые акты, но сами же способны слышать это и наделять смыслом.
Речью предполагается артикулированно-звуковое произнесение. В речи язык дает о себе знать как деятельность органов речи, вот этих: полости рта, губ, зубной преграды, языка, гор