Декаданс как теоретическое явление и художественная практика в современной литературе
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ные позиции и окружения, лишились очевидности, оказалось, что без падения не стать святым, не выйти к свету, не познав тьмы, и что всё прекрасное, кстати сказать - жестоко. Дантовская идея движения через ад к раю для декадентов стала крайне актуальной, ею они оправдывали свой образ жизни или мирили себя с действительностью, привыкая к роли мученика. Но насколько эта идея работает, никто им сообщить не мог - и в этом, на наш взгляд, заключалась вся драма их жизнебытия, которую вместить под силу оказывалось только поэзии. Глеб Самойлов продолжает традиции поколения падающих, в его творчестве звучат интонации Бодлера и Метерлинка и сам автор такой преемственной связи не скрывает.
Я иду дорогой паука
В некое такое никуда.
Это удивительнейший путь
В новое туда, куда-нибудь.
(Дорога паука)
Балансируя на грани между адом и раем, испытывать страх, но сохранять в себе силы и веру стоять до конца, страдать от темноты тоннеля жизни, но находить в страдании источник наслаждений, во тьме - смысл и правду, в жизни - путь искупления. Не зная, что там за небом, кто там за кадром, не оставлять себе шансов на отступление и не оправдываться перед иными за свою плохую игру. Пожалуй, именно такими смыслами должно срабатывать в нас творчество поэтов-декадентов, не увлекая в бездну, но показывая пример борьбы с ней. Восторг вкушаю я из чаши испытанья,/Как чистый ток вина для тех, кто твёрд душой! - как гордо и уверенно звучит голос Шарля Бодлера, это голос не проигрывающего, а готового идти до конца до самой победы, чего бы это ни стоило. И в варианте активно-агрессивного декаданса Глеба Самойлова каждое стихотворение становится своеобразным уроком мужества:
Пускай в глазах кровавый бред,
И про запас один патрон,
Идём отрядом на чёрный свет,
И наши рядом, и смерти нет.
(Отряд)
Это путь для истинно живых, готовых гореть, чтобы из собственного пепла творить иные, лучшие миры. Там, где подвиг, там и смерть (Подвиг) и вариантов иных быть не может. Удивительно, но в таком понимании себя, окружающего, пути, на котором стоишь, Глеб Самойлов очень близок, на наш взгляд, и Сергею Есенину, каждый шаг которого предупреждали его собственные слова: Здравствуй ты, моя чёрная гибель,/Я навстречу к тебе выхожу и особенно тому Есенину, который писал: Но коль черти в душе гнездились-/Значит, ангелы жили в ней. Это счастье сильных на бриллиантовых дорогах максимума жизни, но ведущих в тёмное время суток. Истинно они живы, счастливы и сильны, конечно, для людей своего контекста и именно в них целит смыслами Глеб Самойлов, отбирая из массы - выдерживающих испытание жизнью: кто-то сдался, кто-то свой.
Мы играем, во что захотим,
Мы упали и летим и летим…
(Нисхождение)
Наиболее часто употребляемое местоимение мы в текстах Глеба Самойлова о нисхождении должно подсказать коллективность такого похода в небо задом наперёд и тем самым придать одинокому сил, сомневающемуся веру на пути, который не выбирают.
Но вера в то, что в небо спускаются вниз - опасна, и не может гарантировать спасения, Глеб Самойлов даёт себе в этом отчёт, поэтому продолжает так:
А куда, не знаем, до поры, до поры,
Мы слепые по законам игры.
(Нисхождение)
Игры эти - под знаком декаданса, где всё следует его противоречивой непредсказуемой логике. Вот и весь прикол - танец или смерть/Или я спасён или мне гореть (Я вернусь), но - Летай, пока горячо,/Пока за полёты не просят плату (Танго с дельтапланом).
.2 Бог умер: духовное оскудение общества. Мотив богооставленности и пустоты
Но жить с тревогой за себя посмертного тяжело, поэтому душа начинает требовать определённости уже здесь, вести активные поиски светлого во тьме и наоборот: И в поисках крыши летает душа,/То в самый низ, то в самые верха (ХалиГалиКришна) [41]. В таких странствиях перестаёшь понимать, гибнешь ты или спасаешься, чей голос ведёт тебя: чёрта или ангела? Во сне встречаешь Крылатого Серафима, говоришь ему:
Летим, летим, летим,
Я знаю, есть и ждет меня
Желанный мой причал,
Даруй мне путь, скажи пароль,
Я так о нем мечтал
Аусвайс аусвайс аусвайс на небо [41]
И слышишь в ответ от приближённого к Богу:
Идет-грядет Последняя война,
Идет войной на тех, кто чист,
Проклятый сатана.
Летим со мной, летим со мной
С тобой мы победим.
Умрешь за Бога, наш герой,
И мы тебе вручим
Аусвайс аусвайс аусвайс на небо
(Аусвайс)
В собственных сказках становится страшно. Уверенное и дерзкое а я лечу наверх тут же сменяется очевидным или иду на дно. Заберут на небо или отправят в ад? Этим вопросом Глеб Самойлов пытается пробить небеса и вызвать на сакральный диалог Бога или того, кто там вместо него, но наш Бог ушёл в почётный отпуск/Жрецы ведут всемирный розыск (Никто не выжил). Небо пусто, в небе одиноко и темно, поэтому - я сбрасываю пепел в это небо (Серое небо) [41]. Но этот жест - более трагический, нежели кощунственный, и его без Ницше, предвестника декаданса, верно не понять. Бог умер, потому что не нашёл себе места ни в человеке, ни рядом с ним, и поэтому на небе вместо спасителя затаился чёрный зверь/В глазах его я чувствую беду (Чёрная луна) [41], небо больше не священно и спо