Декаданс как теоретическое явление и художественная практика в современной литературе
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
познавала неистовый восторг, опьяняющую лёгкость взлёта [26, 117], растворялась в экстазе. Мы помним, что для ранних декадентов было свойственно обожествление творчества, в котором художник являлся и святым искусства, и проповедником новой религии, и грешником, и жертвой одновременно. Искусство превращалось в мистерию жертвоприношения, желание расходовать всего себя в художественном слове [37, 19] лежало в основе творческого порыва. Героиня романа Амели Нотомб до самозобвения была предана балету, танец стал единственным способом перенестись в иную реальность. Он оправдывал любую аскезу [26, 108]. Нахождение Плектруды в искусстве вполне подходило под метафорическое определение творчества как непрекращающейся трагедии отречения [37, 31]: ещё в детстве ей хотелось, чтобы её изгнали, отвергли, выбросили из общества сверстников как инородное тело [26, 88]- жизнью на грани искусства она этого добилась. В балетной школе она без сожаления отрекалась и от себя: изнуряя себя голодом, она теряла не только килограммы, но и то, что человека делает личностью: волю, любовь, желания… Своё любимое дело она превратила для себя в храм и камеру пыток одновременно.
Амели Нотомб пишет свой роман, в целом, - следуя этике и эстетике декаданса, но когда до заключительного слова произведения остаются считанные страницы, писательница сводит героиню со страстного пути саморазрушения и ставит её на новый и иной путь обретения себя. Врачи объявляют Плектруде, что танцевать она не будет никогда - её заигрывания с небытием, которые она выдавала за отчаянную любовь к искусству, совершенно естественно сказываются на её здоровье. Плектруда узнаёт о судьбе своей настоящей матери и приходит к выводу, что закончить она должна так же: наверно, такая же судьба ждёт и меня, то есть: прожить ещё три года, дождаться девятнадцатилетия, родить ребёнка [26, 138] и отправиться на тот свет. Когда всё, чего требовала от Плектруды надуманная судьба, было сделано, она, одевшись в роскошное старинное платье из тёмно-синего бархата с кружевами цвета тусклого золота [26, 144], отправилась к Сене - перспектива самоубийства приводила её в чудесное настроение [26, 145]. Голову занимали возвышенные мысли о древности мира, в которой потонут и её девятнадцать лет - как всегда Плектруда будто исполняла трагическую роль несчастной герцогини, идущей смело на вынужденную смерть. Но предначертанному судьбой не суждено было сбыться - Память школьной Любви оказалась сильнее смерти - героиню спасает человек, которого она любила всю жизнь, но которого всю жизнь старалась забыть. Таким образом, писательница не позволила сработать ни механизму нисхождения декаданса, ни механизму памяти рода натурализма. Похоже, Амели Нотомб намеренно стремилась к такому исходу своей истории - чтобы на примере героини показать, насколько опасна, бессмысленна и обманчива жизнь на предельной скорости, и как может оказаться благосклонной судьба к тому, кто несёт в себе светлые мечты, детские надежды. Искусство научило Плектруду жить вопреки приёмной семье, танцевать вопреки педагогам и не любить вопреки любви: она писала книгу своей жизни - героический эпос - тогда как ей суждено было стать героиней любовного романа. Такой поворот событий можно подозревать в искусственности - он неубедителен, но зато неожидан, он наигран, но зато поистине прекрасен, кто-то такому обороту обязательно порадуется. Но дело в том, что не в стиле Амели Нотомб выходить из романа без заключительного убийства - кто-то должен умереть ещё, пусть даже каждый из действующих лиц уже при деле, а новых вводить поздно. Амели Нотомб знакомит Плектруду с собой - то есть помещает и себя в пространство стилизованного кошмара: Плектруда встретила Амели Нотомб и увидела в ней подругу, сестру, в которой так нуждалась [26, 153] - несмотря на счастье встречи, её то и убьёт главная героиня, в которой наконец срабатывает тот закон, который превращает жертв в отменных палачей [26, 154]. Рождению Плектруды предшествовала смерть, и вся её жизнь была метафорой убийства - так можно ли после такого не сделаться убийцей? [26, 155]. Критики называют Словарь имён собственных пародией на сказку - с этим определением не согласиться нельзя, но мы бы ещё говорили о нём как о пародии на триллер. Причём не любое произведение Амели Нотомб - пародия на сказку, но почти каждое, знакомое нам, - несёт черты психологического триллера. Действие её романов неизменно движется к катастрофе (за исключением, может быть, романа Страх и трепет - если не воспринимать как катастрофу увольнение из японской фирмы), ощущением этого охвачен читатель на протяжении всего времени чтения произведения.
Кроме того, творчество Амели Нотомб хочется назвать литературой без ответственности. Подобно королю театра абсурда Эжену Ионеско эта бельгийская бестия забавляется со своими героями, подчиняя их своей неуёмной изощрённой фантазии: диалоги, события развиваются стихийно, кажется, никакой логикой они оправданы не могут быть, убийства совершаются героями по завуалированным в тексте причинам - в реальной жизни на такое может быть способен только сумасшедший. Оттого персонажи её произведений больше походят на кукол в руках весёлого ребёнка, чьё сознание не избежало искушения чёрным юмором. Писательство - это такое продолжение детства - говорит сама Амели Нотомб, а чуть позже с облегчением замечает: к счастью, убивать в романах не запреще