Государство и Церковь - взаимодействие или конфликт
Дипломная работа - Культура и искусство
Другие дипломы по предмету Культура и искусство
?ества поразительно похожи на проповедующих идею Христос против общества. Сходство этих двух групп проявляется как в более абстрактной области отношения к учению церкви вообще, так и в конкретных богословских взглядах по мелким вопросам.
Подобно верующим радикальных взглядов, социохристиане с подозрением относятся к официальному богословию, хотя по противоположной причине: те считали его вторжением мирской мудрости в сферу откровения, а этим оно кажется иррациональным. Как и их оппоненты, сторонники социохристианства имеют тенденцию разводить разум и откровение, но оценка данных принципов у них иная. Разум они считают основным источником знания о Боге и спасении; Иисус Христос для них прежде всего великий учитель рациональной истины и добра или, в крайнем случае, гений, вошедший в историю религиозно-нравственной мысли. Тогда как откровение есть или сказочное одеяние, в которое рядится научное знание, чтобы стать доступным каждому недоумку; или религиозное название процесса возрастания разума в истории.
Такова основная тенденция в мышлении социохристиан, но как их радикально настроенные братья по вере не могут до конца избавиться от рассудочного подхода, так и у них не получается рассуждать без опоры на чистый исторический факт. Они вынуждены ссылаться на деяние Богооткровения, в котором тайну Своего бытия раскрыл Тот Самый Некто, познанием Которого так увлечен разум, мечтающий объяснить смысл Бесконечности и происхождение нравственности.
Христианские гностики расходятся с язычниками в тот самый момент, когда настаивают, что Слово стало плотью, и упрямо заявляют о своей преданности Иисусу, пострадавшему при Понтии Пилате. Например, Джону Локку христианство кажется вполне разумным, однако он допускает существование одного поступка, который нельзя совершить только усилием мысли: признать, что Иисус есть Христос.
Для кого-то назвать Его Сыном Божиим означает сделать умозаключение по поводу ценности и статуса объекта, но эти слова несут также и другой смысл (если их первое значение можно назвать смыслом), не доступный чистому рассудку. Иррациональность остается, но не из трусливой покорности рационалистов перед могуществом церкви (как многим атеистам хотелось бы представить), не из верности христианской традиции и не из корыстных побуждений. Скорее, причина здесь в том, что их собственная способность рассуждать обусловлена не только историческим присутствием Иисуса Христа в личной и социальной жизни человека, но и тем, что разум не в состоянии объяснить логически, почему данное убеждение столь необходимо.
Эти два момента тесно связаны между собой. Их можно переформулировать и так: Иисус Христос как историческая личность неизбежно оказывается проверкой христианства на рационализм. Если Его появление случайность, а не Боговоплощение, закономерная манифестация высшего смысла и предназначения вещей, то все логические рассуждения христианских философов неверны, что они, в конце концов, и сами всегда признают.
Если Он не Христос, не осуществление обетовании и пророчеств, которыми полна история человечества, если Он не Тот, Кто выносит окончательный вердикт о значимости любого события, то умствования рационалистов ошибочны, ибо противоречат природе вещей. Если Иисус Христос, безгранично послушный Своему нравственному закону, не восстал из мертвых, если цель любви и повиновения есть бессилие и безнадежность, то размышления о том, что человек должен или может, разбиваются о рифы печальных фактов. В такой степени социохристиане вынуждены-таки признать существование откровения, которое разум поглотить не в силах.
Справедливость утверждения о том, что крайности сходятся, подтверждается и при сравнении взглядов этих двух групп на грех, на соотношение закона и благодати, на троичность Бога. Классическую идею о полной развращенности человеческой природы можно понимать как развращенность, свойственную всем людям, можно как развращенность, полностью охватывающую всего человека, но какое бы определение ни давалось, эта концепция чужда обеим группам. Они имеют тенденцию возлагать ответственность за грех на животные страсти и социальные институты.
При этом радикальное движение обвиняет все общество в целом, а социохристиане ограничивают зло несколькими виновника, типа невежества, суеверий, капиталистической конкуренции и, всяких других безличных сил зла.
Тем не менее, обе группы склонны выделять некое свободное от греха пространство: одна видит его в общине святых, а другая во внутренней цитадели праведности, которой обладают высокодуховные личности.
В молитве или когда разум переживает момент гнозиса (если, событию предшествовали очищение личных намерений и религиозное прощение грехов), человек возносится над миром греха; благодаря такому освобождению он, просветленный, отправляется на войну с тьмой в самом себе и в обществе. На этот счет есть известное предупреждение: если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя (1 Ин. 1:8).
И. Кант обнаруживает некое радикальное зло, извращающее намерения; Рудольф Отто замечает ощущение нечистоты перед святым Богом, присущее тварному разуму. Подойдя к пониманию этого, социохристиане приближаются ко взглядам своих братьев по вере, чье мнение о достижениях человечества даже в области морали и религии традиционно ниже, а уверенность в способности людей свои?/p>