Современное искусство и учение Лессинга о границах живописи и поэзии
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ут быть дифференцированы иерархически. Таким образом, фундаментальный алеаторный, произвольный характер исторической памяти еже раз подтверждается. Не существует доказуемого различия между историей, представленной в музее, и той, которая осела на свалке Истории. Для Кабакова это означает не только, что все музеи по своей сути являются свалками, а также что все свалки могут считаться музеями.
Такая двойная аналитическая трактовка двух противоположностей - музея и свалки - проявляется сначала в интересе, который Кабаков уделяет исчезнувшему советскому коммунизму.
Советская цивилизация - это первая цивилизация в новейшей истории, которая погибла: все другие были намного раньше современности. Вероятно, смерть других современных цивилизаций еще впереди. Советский Союз осел на свалке Истории потому, что он не оставил после себя исторических памятников, также просто поддающихся распознанию, как египетские пирамиды или греческие храмы. Он выродился в этом современном хламе, которым он владеет, как и все другие современные цивилизации. И так будет со всеми цивилизациями, которые не смогут больше ничего производить такого, что им принадлежит на правах собственности, которые не смогут оставить после себя никакого распознаваемого наследия. Именно это растворение советской цивилизации в отбросах Истории Кабаков неустанно изображает в своих инсталляциях. Он неустанно показывает что-то несчастное, достойное, отталкивающее и, в то же время, восхитительное. Ибо созерцание упадка всегда восхитительно.
И чем более радикально и неумолимо это падение, тем больше картина этого падения кажется восхитительной. История коммунистической утопии, которая в самом начале объявила о самых высоких исторических амбициях, какие только могут быть, чтобы закончить в нищете, грязи и хаосе, представляет собой самый крайний случай исторического провала и, следовательно, самую восхитительную историческую картину. Своей дешевой посредственностью и бюрократическим уродством инсталляции Кабакова, посвященные судьбе советской власти, предстают как памятники прошлого величия и, таким образом, вызывают некоего рода непреодолимое влечение. Этот миф, который Кабаков не устает упоминать в своих картинах, текстах и инсталляциях, все больше и больше трансформируется в миф личный. Не так давно некоторые используемые им художественные приемы и стилистические средства могли быть идентифицированы как типично советские. Сегодня они кажутся типично кабаковскими. Кабаков пережил советскую власть, и не только физически. Личная история неформального художника - неотъемлемая часть великой истории советско-коммунистической идеологии - становится историей, в которой упадок советской империи - это всего лишь одно событие среди множества других. Личный миф Кабакова поглотил великий советский миф и мало помалу почти полностью его переварил.
И когда сегодня Кабаков изображает исчезнувший Советский Союз, он реанимирует, прежде всего, свое собственное прошлое, его отношение к которому не сильно отличается от его отношения к общей истории. Кабаков всегда систематически вновь и вновь излагает и описывает свое прошлое по-новому. Итак, разработав форму Альбомов в начале семидесятых годов, он разместил в них свои ранние рисунки. Последние же теряют свою первоначальную независимость: письменные комментарии, которые их сопровождают, как и общая структура Альбомов, нейтрализовали и ослабили их непосредственный эффект. С другой стороны эта смерть спасла их от интеграции в новый, актуальный контекст. Кабаков поступает таким же образом со своими ранними картинами, которые он еще и еще раз вводит в инсталляции, построенные много позже.
Таким образом, он не только лишает их статуса независимых и ярких произведений искусства, а подвергает их целому ряду пыток и унижений: он помещает их в темные углы, где их едва можно увидеть, сталкивает их с хламом, покрывает их другими предметами и т.д. Можно было бы сказать, что их видимость исчезает, их достоинство утрачено, а значимость опровергнута. Но, в то же время, они приобретают там актуальность и место в настоящем, вопреки тому, что оно не будет таким же претенциозным, как предыдущее. То же касается и ранних Альбомов, которые находят себе новое место в инсталляциях.
В целом, любое творчество Кабакова - это борьба, полная хитрости и лукавства, с разрушительной силой времени. Этот бой никогда не бывает ни фронтальным, ни прямым. Никогда Кабаков не пытается воскресить прошлое - личное или общественное - в его былом великолепии, или в полном смысле слова презентировать его. Наоборот, он совершенно безжалостен в своей иллюстрации к возможным ранам, явлениям разложения и деформации, признакам старения и распада, утрате значимости и, наконец, гротеску того, что есть. И, несмотря на все, речь идет лишь об уступках силе времени, ритуальных куртизанских реверансах перед его господскими капризами, которые имеют только одну цель: обмануть время и, под покровом официально провозглашенного смирения, попытаться пронести, как контрабандист, несколько небольших остатков прошлого в историческое будущее. Существует хитрость исторического разума, о которой написал Гегель, которая восторжествует в конце времен. Но существует также хитрость намного более сдержанная: хитрость исторической веры, которая надеется спасти лишь минимум.
Концепция тотальной инсталляции оказала существенное влияние на современную теорию и п?/p>