Современное искусство и учение Лессинга о границах живописи и поэзии
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
? признать в них вот так, совсем без души скроенные ремесленные поделки. В них выстроено очень своё кабаковское, совсем не свойственное его тогдашним коллегам по творческому цеху пространство. Так что отказ этот - скорее гордая поза, результат определённой художественной политики, чем констатация реального факта творческой биографии мастера. Тем более что графический язык и стилистика этих ранних производственных работ мастера интересно и многообразно развиты и обыграны позднее в его альбомах. Эту прямую связь отмечают едва ли не все писавшие о них критики. Но важно заметить, что детские истоки языка концептуалистской графики Кабакова - не только след давних биографических обстоятельств. Ведь и сам принцип целостного словесно-зрительного повествования, сливающего иллюстрации и текст в нерасчленимые образы, издавна развивался именно в детской книге. Ещё во времена обериутов в детских журналах разрабатывалась, в частности, игровая техника подмены слова в тексте рисунком. В структуру иллюстрации уже тогда активно вводились разного рода надписи, а в книжках-картинках, напротив, повествование нередко обходилось вовсе без текста.
Однако Кабаков не ограничился заменой тематики и адреса. Графический язык книжки-картинки, сохранив свою повествовательную конкретность, органическое сродство со словесным рассказом и близкое художнику детское игровое начало, приобрёл в его Десяти персонажах новые качества. Он получил новую свободу произвольных стилевых и пространственных трансформаций и многослойных смысловых ассоциаций. Взаимодействие изображения и слова в пространстве смысла обострилось. Графика оказалась субъективной, обрела редкую способность воплощать индивидуальные качества психологии тех или иных персонажей.
Среди многочисленных форм, в которых воплощает Илья Кабаков свои нередко парадоксальные замыслы, его альбомы наиболее близки к привычному строю произведений традиционного изобразительного искусства: простые ряды связанных определённой последовательностью графических листов. Однако смысловая структура каждого из этих рядов весьма специфична. Она отсылает зрителя скорее к литературному, чем к собственно изобразительному замыслу. Впрочем, эта особенность в той или иной степени вообще характерна для концептуализма.
Каждый альбом рассматриваемого монументального цикла - графически оформленное повествование от лица одного из десяти персонажей, сопровождаемое довольно сложной системой словесных комментариев. Рисунки и тексты помещены в свою очередь в педантически разработанную структуру графических рамок и членений, превращающих альбомный лист в некий аналог книжной страницы. Так же тщательно выстроена иерархия крупных, средних и совсем мелких надписей, отчётливо связанных с характерной каллиграфией кабаковских детских книжек. Одним словом, обширный повествовательный замысел крепко скован стройной графической конструкцией.
И столь же строго организована архитектоника этого многопланового повествования, изобретательно меняющего свой графический язык от альбома к альбому, однако повторяющего каждый раз однохарактерные и образующие целостную структуру элементы. Всё это подобно строению обширного романа со многими, не пересекающимися, но ясно соотнесёнными линиями рассказа.
Такого же рода литературными параллелями оперирует, объясняя свой замысел, и сам художник: Автор пробует выразить различные беспокоящие его проблемы не прямым, так сказать, способом, а воспользоваться для этого своеобразными героями, персонажами, точно таким же образом, как поступает любой писатель, когда высказывает различные идеи, не только персонифицируя их в определённых лицах, психологизируя их (пример Достоевского здесь очень уместен). Показательно, как обставлял Кабаков демонстрацию альбомов у себя в мастерской. Книга устанавливалась на мольберт, и он сам перелистывал страницы и читал текст публике. Такой перформанс мог длиться 2 - 4 часа. Просмотр цикла превращался тем самым в организованное изобразительно-словесное зрелище, своего рода спектакль.
Кто же они, эти десять персонажей, ни разу нам в лицо не показанные (приём, типичный для Кабакова), а лишь иронически представленные в текстах и заголовках соответствующих альбомов: Вокноглядящий Архипов, Математический Горский, Полетевший Комаров, Украшатель Малыгин, Вшкафусидящий Примаков и другие?
Каждый раз обозначенное художником имя, сам звук его и каллиграфическое начертание заставляют нас остро ощутить незримое присутствие определённого человека. Он нам представлен хотя и косвенно, но отчётливо, проявлен больше всего в самом строе графического рассказа, в характере рисования, совершенно меняющегося от одного гротескного героя к другому. Ведь все картинки, равно как и пояснения к ним, исполнены здесь как бы самими персонажами. Они даны, так сказать, от первого лица и зримо представляют странный мир каждого из них.
Конечно же, это люди не от мира сего, на первый взгляд, только чудаки, а точнее сказать, попросту тихие сумасшедшие, живущие каждый в своей выдуманной реальности. Все они с головой ушли от обычной жизни в сочинённые ими миры собственных, большей частью вполне абсурдистских рисунков. И вот почему у каждого - не только свой личный фантасмагорический сюжет, но и особенный, порой очень изощрённый, способ построения пространства графического листа. Но об этом