Проблема жизнетворчества в литературно-эстетических исканиях начала ХХ века
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
жественного - общего начала, что позволяло найти пути ко всемирному духовному братству.
Четырехлетний период пребывания Андрея Белого за границей неоднозначен и в биографическом, и в творческом отношении. Плодотворный эмоциональный подъем, переживание чувства созидания пути, обретение, пусть временное, жизненной и философской опоры - все это было связано с новой и поначалу счастливой попыткой созидания духовного родства с А. Тургеневой; массой впечатлений, полученных в путешествиях; с начавшимися антропософскими занятиями и с интенсивнейшей творческой работой над лучшим своим произведением - романом Петербург. Однако здесь ему пришлось пережить и острое ощущение кризиса.
Потрясения внутреннего и внешнего характера (мировая война, прощание с близким человеком, возвращение через страны воюющей Европы и встреча с Родиной после четырехлетнего отсутствия) вместе с напряженным ожиданием приближающихся событий в России (а он, по свидетельству многих, обладал даром предчувствия), его давнее, хотя и отвлеченно-мистическое, упование на преображение мира - все это в той или иной мере подготовило Андрея Белого к принятию революционных событий 1917 года.
На февральскую революцию он откликнулся работой Революция и культура, где создал образ революции стихии, которая предстает ураганом, сметающим формы... напоминает природу [25], но динамически связана и с человеческой культурой, вырастает из одного с ней центра. Воспринимая февральскую революцию лишь как начало будущей великой революции духа, Белый напряженно ждал дальнейшего развития исторических событий в направлении духовного освобождения и преображения человечества и с сочувствием встретил Великую Октябрьскую революцию как желанный мировой катаклизм. Вместе с тем в ней он видел главным образом революцию духовную, акцент делал на морально-религиозном ее разрешении в судьбе человека, в том числе - в собственной судьбе. В поэме Христос воскрес, которая, как и Двенадцать А.Блока, явилась одним из первых значительных откликов на революцию, сам Андрей Белый позднее подчеркивал именно мотивы индивидуальной мистерии.
По-своему, индивидуально и в то же время в характерном социальном преломлении воспринял Октябрьскую революцию М.Пришвин. Он встретил ее, как и А.Белый, в Петрограде. Жадно всматривался, вслушивался в ход событий: в жизнь улицы, в многоголосие общественных говорилен, пытаясь отыскать свои константы в вихре столкнувшихся сил, уяснить основное направление этого всеобщего движения. Его позиция неоднозначна. Вопросов больше, чем ответов. Вместе с признанием того, что большевизм есть общее дитя и народа, и революционной интеллигенции [VIII, 105], - горькое наблюдение: Крестьян замучила чересполосица, интеллигенцию - платформы и позиции [VIII, 10]. Но самым мучительным для него, да и для многих других, был вопрос о том, как воплотится вновь... дух Родины, которая стала насквозь духовной, и что будет дальше и что нужно делать [VIII, 105, 106].
Жизненную основу, почву для писательского дела Пришвин попытался обрести на земле (в прямом смысле - получил надел), уже частным человеком, по-новому выстраивающим свои отношения с крестьянами. Но надеждам на оседлую жизнь дома не суждено было сбыться: с горьким осадком уезжал Пришвин из Хрущева, не до конца понимая, что выдворительной и красным петухом крестьяне отплатили не ему, а в его лице всему старому укладу свой давний сословный долг.
И начались годы испытаний - на житейско-бытовую, социально-психологическую, писательскую выносливость. Они были и годами творческого созревания. В отличие от А.Белого первые послереволюционные годы М.Пришвин провел в провинциальной глубинке, в гуще российской крестьянской жизни - извечной, но вместе с тем переворачивающейся и по-новому укладывающейся. Немало личного горя пережил он в эти годы. Тяжело было вариться в стомиллионном чане крестьянского чересполосья, но приобщение к мирской чаше народной жизни давало право на слово о страдающей и преображающейся Россия.
Вызревание этого нового этапа судьбы, нового взгляда на личность писателя в его отношении к революции и народу, на взаимодействие его слова и дела протекало драматично. Это запечатлелось в скифских, хотя и недолгих, общественно-литературных плутаниях Пришвина; его временном, но резком расхождении с А. Блоком во взгляде на интеллигенцию и революцию; в многочисленных очерках-корреспонденциях, рассказах 1917 -1919 годов и - более всего - в автобиографической повести Мирская чаша. 19-й год XX века, в дневниках этого периода.
Печатаясь в альманахе Скифы (1917 -1918 годы), М. Пришвин обнаружил определенную близость позициям этой литературной группы - в отношении к народной, крестьянской жизни как мятежной и таинственной стихии, в мотивах христианско-евангелистского гуманизма: Пришвинское скифство отзовется и позже, уже в 1922 году, в Мирской чаше, где ключевым предстанет образ России как древней буранной Скифии - неизменной и мятежной, родной и загадочной.
Лично особенно близким М. Пришвину (как и Белому) был организатор Скифов Р.В. Иванов-Разумник. Критик оценил пришвинский дар еще в 1910 году и предпринял шаги для знакомства с ним (через А.М. Ремизова), впоследствии оно переросло в глубокие дружеские отношения. В 1916 -