Проблема жизнетворчества в литературно-эстетических исканиях начала ХХ века
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
мали активное участие. Восстановлению контактов способствовало и то, что А. Белый проявил в это время интерес к краеведению (частично это связано с его прежними занятиями археологией и палеографией). Он сам выступил с докладом на краеведческой секции Оргкомитета ССП, а 31 января 1933 года участвовал в прениях на вечере М.Пришвина, организованном той же секцией. 11 февраля 1933 года Пришвин приехал в Москву на вечер Андрея Белого в Политехническом Музее. В дневнике он отметил: Аудитория, как лик автора [VIII, 251]. По-видимому, это была их последняя встреча.
Начало 1934 года, как это зафиксировали дневники, во многом прошло для М. Пришвина под знаком Андрея Белого. Зимой 1934-го А.Белый ушел из жизни, и 10 января М. Пришвин стоял в почетном карауле у его гроба - как один из немногих к тому времени свидетелей важной и уже становящейся историей литературной эпохи. В этот день М. Пришвин оставил в дневнике зарисовку феномена Андрея Белого: Он смотрел на все через себя, как на материал свой: во все входил и выходил из всего, оставляя книгу, как след своего переживания. И его желание, скользнув по цветам на земле, по воде на реках и морях, по небу, звездам, луне и солнцу, не раскрылось в любовь [VIII, 257]. А через несколько дней, как бы продолжая, добавил: Белый сгорел, как бумага. Он все из себя выписал, и остаток сгорел, как черновик [VIII, 257].
Еще через полмесяца, читая второй том мемуаров А. Белого (Начало века) - о людях, с которыми он начинал свой литературный путь, Пришвин вдруг и, как ему кажется, до конца поймет, почему всегда чувствовал между собой и ими разделяющую бездну. Но показательно, что здесь же, в этой же формуле, он поймет и нечто очень важное в самом себе: …лучшие из них искали выхода из литературы в жизнь, а я искал выхода из жизни в литературу [VIII, 258]. И далее, достаточно резко обвиняя символистов в индивидуализме, вместе с тем признает, что их манила... революция возможностью выхода в жизнь, возможностью быть вместе с другими [VIII, 258]. Какие же моменты Начала века послужили своеобразным детонатором для пришвинской мысли?
Мемуарная трилогия А.Белого - это не столько фактологический и достоверный документ времени, сколько документ психологический, свидетельство как бы изнутри жизни художественной интеллигенции начала века. Здесь автору больше, чем где бы то ни было, удалось запечатлеть взаимодействие я и мира, процесс формирования личности русского писателя в тесной и неоднозначной связи с изображаемой эпохой рубежа. Эта художественная по своей сути сверхзадача обусловила свободное обращение с фактами, их субъективную интерпретацию, что совершенно закономерно в свете жизнетворческой концепции Андрея Белого: ведь он создавал свое Я заново. Это вызвало негативное отношение некоторых его современников, в том числе и Пришвина, по-иному оценивавшего многие события того времени.
Вместе с тем у М. Пришвина и А. Белого именно в освоении этого жизненного материала обнаруживаются моменты принципиальных совпадений. Они совпали в понимании важности осмысления своей литературной юности как феномена становления личности художника на рубеже веков. Пришвин сделал это в Кащеевой цепи и дневниках. Оба попытались выразить себя в жанрах художественно-документальной прозы: дневники, мемуары, автобиографический роман. И наконец, ставя в центр своего творчества историю духовной жизни личности, они пересоздавали себя, преображали индивидуальное я в я общее - глядящее в лицо времени.
Отношение М. Пришвина к Андрею Белому противоречиво: от полемики и прямого неприятия (Не понимаю, как можно любить Андрея Белого... [VIII, 320]) до признания его гением в одном ряду с Гоголем и Достоевским [VIII, 715]. Литературоведение достаточно далеко развело Пришвина и Белого как представителей различных направлений. Вообще литературный массив начала века по преимуществу рассматривают дифференцированно; основанием для этого безусловно являются острые общественно-литературные, философско-эстетические размежевания, характерные для того периода. Но ведь необходимо и интегрировать, уяснять те многообразные живые нити, которые связывали писателей различных литературных школ и ориентаций. Причем, как замечает JI.К. Долгополов в работе, которая как раз реализует такой интегрирующий подход, эти связи, как часто и размежевания, располагаются не только в литературной плоскости, а затрагивают также какие-то иные, не столь ярко выраженные, но не менее важные стороны писательского миросозерцания и психологии личности, нами еще не выявленные и не описанные [60]. Те связи-противоречия, прямые и опосредованные, которые возникали между Белым и Пришвиным в процессе постижения каждым из них вопроса о жизнетворчестве, тоже затрагивают глубинные и важные стороны их писательского миросозерцания и психологии.
Если воспользоваться известным образным определением А.М. Горького, отнеся его не только к Белому, но и к М. Пришвину, то и тот и другой - эта планеты, на которых свой - своеобразный - растительный, животный и духовный миры [61]. Но это планеты одной галактики, подчиняющиеся общим законам макрокосмоса. Эта общность обусловливалась прежде всего тем, что для них, детей рубежа и начала века, было характерно острое ощущение своего времени как времени кр?/p>