Культура и искусство
-
- 81.
«Капричос» Франсиско Гойи
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Уже романтикам «Капричос» представлялись некоей волнующей тайной, хотя они и чувствовали еще образное единство, внутреннюю органичность серии Гойи. Во второй половине XIX века исследователи-позитивисты пытались подобрать ключи к «Капричос», расшифровать «скрытое» значение ее отдельных листов, раскрыть заключенные в них намеки на конкретные лица, факты, события эпохи Гойи. Им удалось узнать многое, и благодаря их стараниям Гойя перестал рисоваться лишь гениальным одиночкой-пророком и ясновидцем, каким он казался романтикам, а его серия была понята как произведение испанского просветителя, увидевшего в свете, зажженном французской революцией, мрачную и бесчеловечную реальность своей страны этого заповедника феодально-католической реакции конца XVIII века. Но, разбирая серию, они незаметно для себя фрагментировали и даже измельчили ее, потеряли представление о ней как о целостном творении. А в своем стремлении, так сказать, «приземлить», конкретизировать, объяснить Гойю с точки зрения «здравого смысла» они, в сущности, игнорировали ту важнейшую особенность его серии, на которую обращал внимание еще Бодлер: а именно проблему взаимоотношения фантастического и реального. Фантастика казалась им лишь внешним маскировочным одеянием, а вовсе не органической частью живой образной плоти «Капричос». И они склонны были даже сожалеть о том, что Гойе «приходилось» к ней прибегать. Так, В.В. Стасов вслед за Полем Лефором сетует на то, что в «Капричос» очень уж много «умышленных темнот», и, высоко оценивая первую, условно говоря «бытовую» часть серии, пишет затем: «Одно только досадно: зачем в обеих коллекциях (в «Капричос» и более поздней серии «Диспаратес». В. П.) так много аллегорий и иносказаний, зачем так много ослов, заседающих перед генеалогическими книгами и едущих верхом на несчастных мужиках, так много обезьян, проделывающих шутки над целою толпою олухов или стригущих друг другу когти, так много медведей, козлов, баранов и овец, так много сов, проповедующих перед монахами, попами и темным людом, так много нетопырей все это вместо живых людей, которые должны были бы (!) тут быть изображены; наконец, так много фантастических, сверхъестественных фигур, ведьм, крылатых уродов и чудовищ и всякой небывальщины? Но что делать? Обстоятельства требовали, и Гойе без всего этого аллегорического хлама (!) нельзя было обойтись.
- 81.
«Капричос» Франсиско Гойи
-
- 82.
«Клятва» Гиппократа с христианской точки зрения
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Памятники античной культуры свидетельствуют, что самым обычным делом в древних обществах были не только абортивные методики, но и выбрасывание рожденных детей в мусорные ямы, если они были не нужны родителям. Также, как и самоубийство это были естественные поступки людей. Например, разве кто-либо в трагедии Софокла осуждает родителей Эдипа за их решение избавиться от младенца? Слуга оставляет Эдипа живым, жалея младенца, но не подвергает сомнению решение Лаийя и Иокасты. Весьма распространен был и прием абортивного пессария (настоя сбора трав) женщиной, не желающей обременять себя состоянием беременности. Позиция врача "я не вручу никакой женщине абортивного пессария" - еще один революционный вызов языческой культуре. Это еще одно прямое обозначение исключительного призвания врача спасать и сохранять человеческую жизнь, а не уничтожать ее особенно в самом начале ее возникновения. Близка ли эта позиция христианскому пониманию ценности человеческой жизни как Божьего дара и творения? Безусловно, ибо Гиппократ не начинает оговаривать какие-то условия и обстоятельства, показания и интересы, при которых можно было бы это действие допустить. Это свидетельство подлинно метафизического, сакрального понимания сущности жизни. Гиппократ как бы оберегает собратьев по ремеслу от совершения неправедного действия. Здесь нельзя не вспомнить слова Соломона о шести вещах, "что ненавидит Господь", одна из которых "руки, проливающие кровь невинную" (Притч.6, 16-17). Именно эта позиция обнаруживает, что одно из предназначений врачебной этики защита врача от возможных неправильных решений и действий.
- 82.
«Клятва» Гиппократа с христианской точки зрения
-
- 83.
«Культ певца» в советской культуре
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Спустя десятилетия Н. Д. Шпиллер, входящая в число избранных певцов, как бы оправдывая свое высокое положение, высказывает по этому поводу свое мнение: «…артист не может быть приравнен ко всем средним по уровню оплаты. Он живет в своем, особом мире, поэтому питаться должен по-особому, каши, к примеру это лишний жир...нам необходимо заботиться о том, чтобы хорошо выглядеть… у певцов нервная система совсем другая, так как, когда человек разнервничается, начинает хрипеть, у него делаются спазмы». Певица подчеркивает, что голос «очень нежный аппарат» певца [10.С.5]. Приведем пример, когда после разговора Сталина с одним из деятелей искусства «через два три дня отличившегося звали осматривать новую пятикомнатную квартиру, отделанную в стиле «сталинского барокко», а у подъезда ждал новый автомобиль…» [1.С.171] Помимо вышеуказанных благ, существовали и другие привилегии: санатории, пансионаты, дома отдыха, заграничные поездки и т. д. Это делалось для того, чтобы артисты чувствовали, что необходимы государству, правительство заботится о них.
- 83.
«Культ певца» в советской культуре
-
- 84.
«Менины» Веласкеса в зеркале культурфилософии ХХ века
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Выдвинув новую парадигму научного познания, основанную на идее интеграции в творческом процессе развития знания нравственного и эстетического смыслов мира, сформулировав новый образ познающего субъекта в соотнесенности рациональности в гносеологическом смысле с этическими и художественными способностями человека, ХХ век открыл для полотна Веласкеса новые интерпретационные аспекты, введя их в пространство философского дискурса. Значительное расширение поля эстетического в пределах самой философии, «метафорическая эссеистика» как специфическая творческая позиция многих философов, культурологов, критиков искусства характеризуют ситуацию постмодернистского знания. Живописный опыт, в круге парадоксальных задач - увидеть видение, осмыслить смыслообразование, представить само представление, неоднократно провозглашается философской мыслью ХХ века «материалом истины» (Ж. Батай, М. Мерло-Понти, М. Фуко и др.). «Живопись одна наделена правом смотреть на вещи без какой бы то ни было обязанности их оценивать», - говорит Мерло-Понти, сравнивая ее внутренний статус с позицией «ответственности говорящего человека», присущей философии и литературе. Художник-живописец - «он безоговорочный суверен в своем постижении мира, оснащенный только той «техникой», которую приобретают его глаза и руки» (Мерло-Понти М. Око и дух // Французская философия и эстетика XX века. М., 1995. С. 219). В данном контексте глубоко закономерен тот факт, что именно «Менины», на всем протяжении истории их исследований зачастую рассматривавшиеся как «картина о картине», «теология живописи», «настоящая философия искусства», «модель творчества», неоднократно становятся предметом, им-пульсом, вдохновением философско-эстетических исканий уходящего века.
- 84.
«Менины» Веласкеса в зеркале культурфилософии ХХ века
-
- 85.
«Натуральная школа»
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Различие трактовок дало себя знать наконец в освещении городских низов, в подходе к миру столичной бедноты. В отличие от глубокого, но аполитичного сочувствия этой среде у Достоевского Некрасов и Салтыков изображали ее во всей отвратительности ее быта («Петербургские углы» Некрасова, 1845), в глубоко зреющем в недрах ее политическом протесте (сопоставим с аполитичным мечтанием в «Белых ночах» салтыковского Нагибина «мечтателя», живущего «в комнате в три аршина окнами на помойную яму», остро мучающегося неравенством общественных отношений «почему люди в каретах ездят, а мы... пешком по грязи ходим?», и умирающего с острым сознанием своей вынужденной общественной бесполезности). Прибавим ко всем этим параллелям глубоко различную трактовку вопросов женской эмансипации, право женщины на свободный выбор себе мужа Дружинин признает в своей «Поленьке Сакс» лишь в пределах существующего светского «общества», в противовес ему Салтыков, Некрасов и Герцен со всей силой подчеркивают обессиливающее давление на женщину крепостнического у клада (образы Тани в «Противоречиях», крестьянской девушки в стихотворении Некрасова «В дороге», матери, продающей себя для того, чтобы накормить свою голодную семью («Еду ли ночью» Некрасова), у Салтыкова и особенно трагический образ крепостной актрисы в повести Герцена «Сорока-воровка»). Как ни присущи революционным писателям 40-х гг. либеральные реакции (Некрасов не совсем свободен от либерального «жаления», Герцен от дворянского романтизма, Салтыков от общедемократического гуманизма), бичующая и отрицающая сущность их реализма несомненна. В своей литературной деятельности все они опирались на тех же родоначальников русского реализма, но в отличие от Гончарова и Тургенева, во многом следовавших Пушкину, здесь был взят более решительный курс на использование гоголевского релизма. Опираясь на тех же зап.-европейских реалистов, что и писатели тургеневской группы, демократы 40-х гг. с особой настойчивостью используют мотивы французского утопического социализма (ср. напр. влияние на раннего Салтыкова мотивов Жорж Санд, а вместе с ней той Франции Сен-Симона, Кабе и Фурье, откуда «лилась в нас вера в человечество» и в скорое наступление золотого века («За рубежом»)). Работая в области тех же жанров, что и либералы, эти писатели сумели и в физиологическом очерке («Петербургские углы»), и в психологической повести (напр. «Запутанное дело»), и в романе («Кто виноват?») неизмеримо сильнее подчеркнуть мотивы социального протеста, насытить ими бытопись, портреты и даже пейзажи.
- 85.
«Натуральная школа»
-
- 86.
«Нестор славянских филологов» (об академике Алексее Ивановиче Соболевском)
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Общие данные о жизни и деятельности А. И. Соболевского хорошо известны, и мы перескажем их кратко. Более подробно коснемся освещения тех сторон его научной и человеческой биографии, которые представляют интерес для современного исследователя и проливают свет на закрытые ранее события. Он родился 26 декабря (по старому стилю) 1856 г. в Москве в семье чиновника. В 1874 г. окончил 1-ю Московскую гимназию, поступил на историко-филологический факультет столичного университета, где учился у таких корифеев отечественной науки, как Ф. И. Буслаев, Ф. Е. Корш, А. Л. Дювернуа, Ф. Ф. Фортунатов, В. Ф. Миллер и др. По завершении университетского курса А. И. Соболевский работает над диссертацией по русской грамматике, которую защитил в 1882 г. Дальнейшая деятельность ученого была связана с Киевским и Харьковским университетами. В первом из них он получил должность доцента по кафедре русской литературы, а уже после защиты в 1884 г. в Харькове докторской диссертации "Очерки по истории русского языка", он стал ординарным профессором. С 1888 по 1908 гг. А. И. Соболевский заведовал кафедрой русского языка и словесности С.-Петербургского университета, где читал лекции по старославянскому языку, истории русского языка и диалектологии, палеографии. По свидетельству Д. К. Зеленина, в 19061907 гг. А. И. Соболевский приготовил специальный курс "русской этнографии", который "читался тогда впервые за всю столетнюю историю здешнего… университета"[1] . Кроме того, он преподавал и в Археологическом институте. В 1893 г. его избирают членом-корреспондентом Императорской АН по Отделению русского языка и словесности, а в 1900 г. действительным членом АН. В 1908 г. А. И. Соболевский вышел в отставку и вскоре переехал в Москву, где продолжал свою педагогическую и научную работу. "По свидетельству П. К. Симони, пишет М. Г. Булахов, С<оболевский> в 1918 г. читал лекции по исторической этнографии Руси в Московском университете, по истории русской культуры в Московском археологическом институте, по палеографии и актовому языку на Архивных курсах, открытых Московским областным управлением архивного дела"[2] .
- 86.
«Нестор славянских филологов» (об академике Алексее Ивановиче Соболевском)
-
- 87.
«Оптика физическая» и «оптика интеллектуальная»: С.И.Вавилов и Эмиль Жебар
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Книгой "Об Италии. Опыты критические и исторические" (1876) Жебар открыл новую тему своего творчества, посвященную религиозной жизни и культуре средних веков и Возрождения. Ей была посвящена целая серия работ, из которых назовем: "Истоки Ренессанса в Италии" (1879)6, "Новые исследования по истории иоахимизма" (1886), "Итальянский Ренессанс и философия истории" (1887), "Вокруг тиары" (1894), "Италия мистическая. История религиозного возрождения в средние века" (1890), "Флорентийские новеллисты в средние века" (1903) "Флоренция" (1906), "Сандро Боттичелли и его эпоха" (1907), "Микеланджело скульптор и художник" (1908).
- 87.
«Оптика физическая» и «оптика интеллектуальная»: С.И.Вавилов и Эмиль Жебар
-
- 88.
«Перевал»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 «П.» боролся с пролетарской литературой и критикой, исходя из троцкистского отрицания пролетарской культуры. Творчество пролетарских и близких пролетариату писателей оценивалось «П.» как «бескрылый бытовизм», «примитивное направленчество», «красная халтура». «П.» задачей творчества ставил «раскрытие внутреннего мира» и «его новое эстетическое оформление». Художественное творчество перевальцы толковали откровенно-идеалистически как некий сверхразумный, интуитивный, стихийно-эмоциональный, в основном подсознательный процесс. Сам художник представлялся некоею исключительной личностью, не связанной с практикой своего класса. В основу подлинного, «органического» искусства полагались «непосредственные», «первоначальные», «детские» впечатления. «Древность» Н. Зарудина, «Мастерство» П. Слетова характерные произведения «Перевала». Творчеству «П.» свойственны созерцательность, пассивное воспроизведение явлений, без проникновения в подлинную правду действительности, наоборот, с искажением этой правды. Неисторический, внеклассовый, «гуманистический» подход к действительности неоднократно приводил перевальцев в их творчестве к примиренчеству по отношению к классовому врагу («Молоко» Ив. Катаева).
- 88.
«Перевал»
-
- 89.
«Пополь-Вух»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Индейские мифы поражают сходством с Библией, при том что ее влияние на “Пополь-Вух” большинству исследователей видится маловероятным. Прежде всего обращает на себя внимание то, что и там, и там триединый бог-громовержец творит мир Словом. Это отражает общечеловеческие мифологемы о противопоставлении небесного земному как нечетного четному (небесное единство или триединство - и земная парность); понятие о триединстве как знаке совершенства и представление о небытии как тишине, когда жизнь возникает с первым звуком (ср. “Мемфисский теологический трактат”). Творение человека также происходит трижды: поколения глиняных и деревянных людей погибают, тогда из зерен кукурузы возникают четыре прародителя киче, которые, в соответствие с мифологемой первопредка, являются не только учредителями обычаев племени и посредниками между людьми и богами, но и источником бед своего народа, встающего на путь вражды с ними и в конце концов вынуждающего их уйти. Борьбой героев с титанами можно назвать сказание о победе Хун-Ахпу и Шбаланке над Вукуб-Какишем и его сыновьями. Противники героев связаны с силами земли и гор, Хун-Ахпу и Шбаланке уничтожают их по приказу громовержца Хуракана, причем дистанция между богами и героями здесь практически отсутствует; все действующие лица - герои и титаны - выглядят не рожденными, а бывшими всегда.
- 89.
«Пополь-Вух»
-
- 90.
«Проводы Перуна»: древнерусский «фольклор» и византийская традиция
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Неясно при этом, насколько «проводы Перуна» и в русской летописи соотносились с неким календарным действом: лингвистические реконструкции, касающиеся пеперуды, додолы и т. п. у южных славян, увязывают этих календарных персонажей с Перуном (Иванов, Топоров 1974). В собственно русских и украинских легендах, основывавшихся на летописной традиции, подобных коннотаций нет. Позднейшие новгородские летописные легенды, повествующие о Перыни под Новгородом как об обиталище лютого чародея Перуна, рассказывают, как над телом утопленного бесами в реке Перуна язычники насыпали высокую могилу, которая через три дня провалилась в ад (ср.: Гиляров 1878, с. 15-33). Зато удивительное соответствие новгородскому преданию о «звере-змияке», жившем на месте Перюньского скита (Перыни), известно на Украине (на него указала мне О. В. Белова). П. И. Якушкии записал от «старика рыболова» в 1859 г. новгородское предание о змияке Перюне, что каждую ночь «ходил спать в Ильмень озеро с Волховскою коровницею». Затем змей перебрался в самый Новгород, но тут князь Владимир крестил Русь. «Новый-Город схватил змеяку Перюна, да и бросил в Волхов». «Черт», однако, поплыл не вниз по реке, а в горук Ильменю, к старому жилью, где выбрался было на берег, но князь велел срубить там церковь, которая и называется Перюньскою. Сам этот рассказ явно отражает книжное предание (Мазуринский летописец) о чародее Волхове, который жил в реке в образе «лютого зверя крокодила» тело крокодила, удавленного бесами, также чудесным образом плыло вверх по течению (ср.: Васильев 1999, с. 310-313). Интересно, однако, что в 1905 г. Д. Эварницкий записал в Екатеринославской губ. рассказ об острове Перуне, где говорится уже о каменном идоле Перуна с золотой головой, которого «князь Святославский» велел бросить в Днепр, и тот доплыл до порогов. Перун нашел пещеру в скалистом острове и превратился там в семиголового змея. В той пещере были двери, сначала железные, потом золотые, а за ними столы, серебряные и золотые (вновь характерный фольклорный эпитет), много всякого богатства, но внутри стонал змей. Он похищал красивых девушек, жил с ними, а потом пожирал несчастных, пока бог не послал туда богатыря, убившего змея (УС, с. 50-51).
- 90.
«Проводы Перуна»: древнерусский «фольклор» и византийская традиция
-
- 91.
«Ранний старт» в творчестве и порождаемые им вопросы
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Продолжая рассмотрение формулы «гениальность (в принципе одаренность) как патология», заметим, что некоторые исследователи под такой патологией понимают не только (и не столько) рассмотренную нервную систему, врожденную душевную болезнь, но и другие болезни. Так, у В.П. Эфроимсона читаем: «Считая достоверно установленным, что в выровненных, в общем благоприятных условиях развития очень большое значение приобретают наследственные различия в одаренности, мы занялись вопросом, какими же наследственными факторами может определяться столь ярко выраженная особенность, как огромный талант или гениальность. В связи с этим мы обратили внимание на довольно давно обнаруженную повышенную умственную активность подагриков и на замечательную работу «История английского гения» Г. Эллиса. Эллис не только показал очень высокую частоту подагриков среди выдающихся людей Англии, но и дал четкое характеристическое определение гения «подагрического типа», противопоставив этих твердых, неуклонно решительных, работоспособных, мужественных гениев, быстро вспыхивающим, ярким, переменчивым, блистающим, несколько женственным типам «чахоточного гения» [23]. Между тем, как отмечает В.П. Эфроимсон, подагра и гиперурикемия (повышенный уровень мочевой кислоты) довольно четко наследуются при разнообразных нарушениях обмена. Подагрическая стимуляция мозга является одним из тех механизмов, которые могут повышать интеллектуальную активность до уровня талантливости и гениальности [24]. Мы полагаем, что в принципе подходы В.П. Эфроимсона заслуживают внимания и должны быть учтены. Но что несколько настораживает? В поле зрения автора в основном оказались коронованные особы, «подвиг» которых заключался в наследовании престолов, титулов, происхождения. В списке «гениев» и «талантов» имеются также государственные деятели разных времен, стран и народов, сделавшие карьеру за счет собственных усилий. Конечно, отказать в предприимчивости многим из этого списка нельзя, но нельзя не признать и другое: эти люди принадлежат в основном только своему времени, они не были создателями шедевров, авторами открытий, изобретений, теорий и концепций. Из нашего списка сверхталантов, стартовавших в пределах 11 лет (В. Серов, Доре, Цветаева, Ахматова, Моцарт, Бетховен, Роден, Шопен, Тициан, Пушкин, Паганини, Павлова) в книге Эфроимсона упоминаются лишь двое Пушкин и Бетховен. В целом же из нашей когорты в 50 человек в работе Эфроимсона упоминаются (кроме Пушкина и Бетховена) Хемингуэй и Гете. Видимо, есть и другие аргументы в пользу того вывода, что далеко не все действительно сверхталанты обрели свою феноменальную одаренность благодаря подагре или любому другому наследственному заболеванию.
- 91.
«Ранний старт» в творчестве и порождаемые им вопросы
-
- 92.
«Рок непризнания» Николая Дубовского
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Вслед за «Зимой» последовали картины «Ранняя весна», «Притихло», «Утро в горах», «Зимний вечер», «На Волге», которые принесли Дубовскому широкую известность и выдвинули его в первые ряды русских пейзажистов. Можно привести немало восторженных отзывов о произведениях художника в дореволюционной печати, в воспоминаниях современников. Вот одно из них, профессора В.А.Вагнера. «Я помню, это было давно, на передвижной выставке появилась большая картина Дубовского "На Волге", писал он в 1918 году. Безбрежная водная гладь, над которой носятся несколько чаек, чуть заметная точка далекого парохода, а над всем этим лиловатые облака, застелившие и даль, и высь небосклона. Вот и все. Но около картины постоянно толпилась публика и подолгу стояла, очевидно, не сразу отдавая себе отчет в том. что привлекало се к этому полотну художника. Мастерство... В других оно было не меньше, а, пожалуй, и больше... Иное приковывало в картине Дубовского. Кто-то, кажется, Буква (псевдоним И.Ф.Василевского В.К.) назвал ее "симфонией в лиловом", и это было меткое определение того, что она собой представляла: вся выдержанная в лиловых тонах, она действительно была симфонией. Картина поражала не техникой, хотя и безукоризненно хорошей, не мастерством, которое, однако, было налицо, а именно настроением художника, его душевной симфонией, переданной не звуками, а красками его палитры. Зритель приковывался к картине не самой картиной, а тем, что составляло се душу».
- 92.
«Рок непризнания» Николая Дубовского
-
- 93.
«Русская женщина» в городском (блатном) шансоне
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Но если в «блатном шансоне» вообще искать интеллигентское начало, то, конечно, интересно, найти и классические «сюжеты» мировой культурной значимости. Это, как говорится, уже другая, но увлекающая меня тема. Приведу лишь четыре примера. «На Дерибасовской открылася пивная», первый вариант, как будто ростовский, но это неважно (мелодия знаменитое «Аргентинское танго 13-го года»). Здесь явен сюжет троянской войны и важный спутник красавицы, из-за которой разгорелась война, и иностранец, пригласивший ее Арончик и ключ «Прекрасная как тая древняя гречанка». Также менявшие локальную привязанность «С одесского кичмана» (это был ударный номер утесовского Теаджаза) обнаруживают сходство (и явное) в «Двумя гренадерами» Г.Гейне. (Скажу позже, как здесь на моих глазах политический момент стирался, заменяясь любовным).
- 93.
«Русская женщина» в городском (блатном) шансоне
-
- 94.
«Русский вестник»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Изменение политической линии «Р. в.» незамедлительно сказалось на его литературном содержании. В области эстетики журнал энергично пропагандировал идеи «чистого искусства» (статьи Н. Соловьева, критические выступления Авсеенко и П. Щебальского и др.), выступая против гражданской эстетики Чернышевского и утилитаризма Писарева. В области поэзии журнал брал курс на Вяземского, Алексея Толстого, Фета, Щербину, Майкова, Тютчева и др. Среди прозаиков характерное место занимает тот же Фет (цикл статей об усадебном хозяйстве, полный возмущения крестьянской «распущенностью» и сделавший их автора мишенью многочисленных насмешек демократической журналистики). Знаменательна роль «Р. в.» в создании так наз. «антинигилистической» беллетристики, в самом неприглядном виде изображавшей революционное движение 60-х гг. и его идеологов. Началом ее должны были служить «Отцы и дети» Тургенева, которые Катков всячески стремился истолковать как памфлет на «молодое поколение». Эта реакционная беллетристика была представлена романами Писемского («Взбаламученное море»), Клюшникова («Марево»), Крестовского («Кровавый пуф»), Лескова («Некуда», «На ножах»), Авсеенко («Злой дух»), Орловского («Вне колеи»), Дьякова («Кружковщина») и особенно Б. Маркевича («Марина из Алого Рога», «Перелом», «Бездна»). Из крупных писателей крепче всего была связь с «Р. в.» у Достоевского, печатавшего здесь почти все свои произведения последнего периода. Что касается Тургенева, напечатавшего в журнале роман «Дым», и Л. Толстого («1805 год» и «Анна Каренина»), то оба в конце концов ушли из журнала, не соглашаясь с резко-реакционными позициями его редактора. Катков твердо проводил в журнале свои взгляды, отказываясь от печатания всего, что могло отвлечь читателей «Р. в.» от политической борьбы (такова глава из «Бесов», содержавшая в себе исповедь ее героя Ставрогина, растлившего ребенка) или что проводило неприемлемые для него политические тенденции (последние главы «Анны Карениной», в которых Толстым была дана критика столь заботливо пропагандировавшегося правительством славянского движения 70-х гг.).
- 94.
«Русский вестник»
-
- 95.
«Русское слово»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Идейным вождем журнала в течение всего этого периода был Писарев . Наиболее значимым отделом журнала был литературно-критический. «Р. с.» стремилось защищать интересы голодных и раздетых. Но в борьбе за изменение их положения оно не считало возможным опереться на эксплоатируемые классы, отказывая крестьянству в революционных возможностях. Главные принципы положительной программы журнала заключались в утверждении просветительства как очередной задачи, в утверждении решающего значения интеллигенции. Распространение образования, опирающегося на материалистическую естественнонаучную базу, должно было поднять производительные силы страны и привести к всеобщему преуспеянию. Материализм «Р. с.» носил вульгарный характер и питался гл. обр. Молешоттом, Фохтом и Бюхнером. Политическая программа «Р. с.» была достаточно умеренной: политическая борьба откладывалась до того времени, когда так наз. образованное общество, состоящее из небольшого круга передовых личностей, овладеет новым мировоззрением. Наиболее развернутой и прогрессивной была негативная часть программы «р. с.». В области литературы «Р. с.» решительно боролось против эстетствующих и романтических сторон дворянской культуры. Однако борьба эта доходила до полного отрицания всякого значения этой культуры, греша потерей исторической перспективы (напр. статьи Писарева «Пушкин и Белинский», «Разрушение эстетики», статья Зайцева о Лермонтове и др.). В истории «Р. с.» этого периода можно проследить известную эволюцию от сравнительно сдержанной позиции 18601861 гг. (Писарев, Схоластика XIX в., 1861) к максимуму радикального подъема 18621863 (Писарев, Генрих Гейне, 1862; Очерки по истории труда, 1863), когда на его страницах звучали якобинские революционные ноты. В период 18641865 происходит спад радикализма и растут зачатки теории малых дел. Редактор журнала Г. Е. Благосветлов особенно решительно проявлял свои антиреволюционные буржуазные симпатии. В конце 1865 Писарев, Зайцев и Соколов из-за идейных разногласий ушли из «Р. с.».
- 95.
«Русское слово»
-
- 96.
«Сан-Го-Чжи»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 «Сан-Го-Чжи» (История трех царств, 220277) исторический роман, занимавший и частью продолжающий занимать в китайской литературе место, близкое к «Илиаде» Гомера. Посвящен эпохе троецарствия, т. е. распада Китая после падения 2-й Ханьской династии на 3 независимых владения (Вэй 220264, У 222277 и Шу Хань 221263). Тематика романа при ее конфуцианской ортодоксальности отражает настроения широких масс города и деревни рабовладельческого общества, развертывая перед нами картину крупнейшего крестьянского восстания 185, известного под названием «восстания желтых тюрбанов». Наряду с описанием битв, поединков, массовых сцен в «С.-Г.-Ч.» даны бытовые сцены. Герои романа Лю Бэй, основатель династии Шухань; Чжуго Лян министр-полководец, мудрый волшебник; Гуань Чжун воин, обоготворенный позднее как бог войны (1594). Тематика романа послужила к созданию ряда пьес, идущих и сейчас на сценах классического театра. Герои романа популярные фигуры живописи и лубка. Значительная часть текста романа исторична, но фантазия авторов ввела новых героев, отвела историческим лицам иные роли. Цель романа восхваление добродетельных героев, правителя, преданных вассалов и опорочение изменников трону и законной власти. Первые подвиги, которые совершают герои романа, истребление повстанцев, «желтых тюрбанов». Роман «С.-Г.-Ч.» первый в серии исторических романов Китая («Дунчжоу легочжи» «История В. Чжоу» и т. д.) источником своим имеет исторический текст в устной редакции, что отмечено еще известным писателем сунской эпохи Су Дун-по. Литературное оформление роман получил в монгольскую эпоху XIIIXIV вв., и неизвестный Ло Гуань-чжун, которому приписывается авторство, является, повидимому, одним из его оформителей. Каждой главе романа предшествует двухстрофное изложение темы и позднейшие (в популярном оформлении романа) вставки-рассуждения, напр. «Сын неба солнце, а если бы оно, т. е. солнце, заимствовало свет у светящегося червяка, солнце не было бы солнцем и сын неба не был бы таковым, получая свою власть от других». Язык романа изобилует эпитетами, ставшими классическими.
- 96.
«Сан-Го-Чжи»
-
- 97.
«СЕ ЧЕЛОВЕК»: Иисус Христос как историческая личность
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Скорое воскресение мертвых постоянный мотив евангельских речений Христа. Представления Иисуса об этом событии в точности соответствовали господствовавшему в то время поверью. Хотя предания о чудесном оживлении отдельных умерших существовали у евреев давно (3 Цар 17:1724; 4 Цар 4:1837; 8:116), вера во всеобщее воскресение (вставание) мертвых возникла уже в послебиблейскую эпоху. Правда, некоторые ветхозаветные пророки пользовались этим образом, имея в виду национальное возрождении Израиля. Известные пассажи Исаии: «оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела!» (26:19) и Иезекииля, описавшего, как кости мертвых облекаются плотью и оживают (37:110), всего лишь метафора, относимая к еврейскому народу, терпящему национальное унижение. Иезекииль сам говорит, что «кости сии весь дом Израилев» (37:11). Однако по мере разложения родо-племенного общества, появления и развития индивидуальной морали подобные общенациональные символы вдохновляли людей все меньше. Верующие искали в пророчествах Исаии и Иезекииля надежду на личное избавление от смерти и тлена. Воскресение стало пониматься в буквальном смысле как возвращение к жизни умерших людей[20]. Впервые эта мысль откровенно выражена в Книге Даниила: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (12:2). Иисус почти дословно воспроизводит это речение в Евангелии от Иоанна 5:29. Со времен Маккавеев (сер. II в. до н. э.) вера в воскресение мертвых была уже достаточно распространена среди иудеев и прочно укоренилась в межзаветной апокрифической литературе[21]. Апостол Павел, приведенный на допрос к царю Агриппе II, говорил о воскресении мертвых как о чем-то само собой разумеющемся (Деян 26:18). Грандиозное событие это ожидалось при «кончине» существующего мира, «века сего», и наступлении «дня Господнего». Бог воскресит людей, чтобы судить их по их делам, причем праведники унаследуют Царство Божие, станут нетленными (1 Кор 15:35 сл.), а грешники отправятся в геенну огненную, муку вечную. Иисус провозглашал, что это время уже наступает (Ин 5:28), отчего, как сообщают евангелисты, посылал оживлять мертвых своих учеников (Мф 10:8) и самолично воскресил некоторых умерших. Современные богословы, правда, предпочитают в этом случае говорить не о воскресении, а о воскрешении, имея в виду, что человечество окончательно будет восстановлено только при конце света, между тем как воскрешенные Иисусом люди в свое время снова умерли.
- 97.
«СЕ ЧЕЛОВЕК»: Иисус Христос как историческая личность
-
- 98.
«Северный текст» в песенной поэзии Александра Городницкого
Информация пополнение в коллекции 12.01.2009 Первая из них исполняется Городницким в стилизованной манере, воспроизводящей угрожающее воззвание "царских людей" к мятежным монахам Соловецкого монастыря. Контрастная экспрессия северного пейзажа ("Море Белое красно от заката"), подчеркивая стоический дух монахов древней обители, выводит на осмысление трагического для России антагонизма власти и вековых традиций духовности: "Не воюйте вы, монахи, с государем! // На заутрене отстойте последней, // Отслужить вам не придется обедни". В ролевом же монологе Аввакума ("Молитва Аввакума") суровый северный природный космос выступает, как и в древней словесности, в качестве живого спутника героя. Эта природа являет мощь духовного мужания "алчущей правды" личности в ее роковом противостоянии "вьюге", "ветру" исторических перемен. С этим сопряжен характерный параллелизм в изображении северной "стужи свирепой" и душевного потрясения персонажа в неравной схватке со стихией. Здесь рисуется насыщенный духовным смыслом поединок между Севером и не теряющей своей индивидуальности личности:
- 98.
«Северный текст» в песенной поэзии Александра Городницкого
-
- 99.
«Серапионовы братья»
Доклад пополнение в коллекции 12.01.2009 Но уже с самого возникновения объединение не было однородным ни по политическим ни по литературным симпатиям его членов. Между декларациями и творческой практикой большинства «С. б.» наблюдалось противоречие. Если часть «братьев» стремилась целиком осуществить изложенные выше принципы, то другие с начала творческого пути пытались осознать подлинное значение процессов советской действительности. Так, Вс. Иванов публикует повесть «Бронепоезд № 1469» («Красная новь», 1922, кн. 6) и другие произведения партизанского цикла, революционная суть которых несомненна. Не соответствовали декларациям «С. б.» творческие устремления Н. Тихонова , целый ряд стихотворений которого («Баллада о синем пакете», «Баллада о гвоздях» и др.) вошел в железный фонд советской революционной поэзии, а поэма «Сами» явилась одним из лучших произведений, посвященных Ленину. Большие общественные проблемы поднимались и в произведениях К. Федина , Н. Никитина , М. Слонимского Принципиально различными были и стилистические особенности творчества «братьев». Так, Каверин, Зощенко стремились к объективистскому показу действительности, в то время как напр. уже в ранних произведениях Вс. Иванова ярко сказывается увлеченность автора пафосом партизанской борьбы против белых. Чуждой оказалась ряду «серапионовцев» и ориентация на западную сюжетную прозу (Дюма, Стивенсон, Кетнер, Конан-Дойль), провозглашенной в статье Л. Лунца «На Запад» («Беседы», 1923, № 3). В то время как так наз. «западное крыло» объединения (Л. Лунц, В. Каверин, М. Слонимский) в центр внимания ставило авантюрный остро-сюжетный жанр «западную новеллу», «восточное крыло объединения» (М. Зощенко, Вс. Иванов и др.) работало над бытовым рассказом, используя фольклорный материал. Характерно, что отсутствие единства литературно-политических и творческих принципов «С. б.» вызвало резкое недовольство Е. Замятина, указавшего, что почти все «С. б.» «сошли с рельс и поскакивают по шпалам» («Литературные записки», 1922, № 1). Пестроту идеологических убеждений вынужден был признать Л. Лунц, писавший «у каждого из нас есть идеология, есть и политические убеждения, каждый хату свою в свой цвет красит», и с горечью констатировавший наличие у них «идеологических расхождений». С 19231924 Объединение начало хиреть, а в 1926 совсем прекратило свои собрания.
- 99.
«Серапионовы братья»
-
- 100.
«Слово» об оппозиции Перун—Велес/Волос и скотьих богах Руси
Статья пополнение в коллекции 12.01.2009 Волос, по моему убеждению, является персонификацией лесного культа во всем объеме мифологического понятия «лес», высшее сакральное значение которого обусловлено лесным типом жизнедеятельности древних насельников, особенно в северо-восточных верхневолжских землях. Поскольку имя Волос приписывается и архаическому «хозяину» поволжских лесов в обличье медведя (так называемый «медвежий культ»), и более позднему идолу и злому духу лесных пастбищ Ростовско-Ярославского края («Сказание о построении града Ярославля»),18 Волоса можно атрибутировать как собирательный образ лесного царя, покровителя всех лесных жителей и занятий, прежде всего охоты и лесного скотоводства. Отсюда происходит и его скотий статус, который па лесном «языке» следует понимать как зверо-скотий, ибо слово «зверь» в сакральной терминологии и обрядовой практике народов табуировалось, леший не имел имени, а слова «волос» (с производными) и «скот» были их наиболее употребительными символическими эквивалентами. Так у русских: лесной скот звери; волосатый/волохатый зверь/хищник; скотник леший или колдун, дающий пастуху «отпуск» на лесную пастьбу; выражение пасти лесом пасти скот в лесу с помощью лешего, оберегавшего его от хищников, и т. д. Для летописца понятия «зверь» и «скот» применительно к лесным пародам также были тождественны, что видно, в частности, из известной характеристики древлян, «живущих звериным, скотским образом».
- 100.
«Слово» об оппозиции Перун—Велес/Волос и скотьих богах Руси