Geum.ru

Пятое поколение (продолжение)

Вид материалаДокументы

Содержание


Митрополит Введенский
В группе Линевича
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   36
^

Митрополит Введенский


«Я отдыхала в 1940 году в Алуште со своей приятельницей. Идем за виноградом, встречаем инженера-танцора, которого приглашал Эвенс. Оказывается, он живет в соседнем санатории. Летом он с женой там устраивались, чтобы в санатории преподавать танцы. Он нас пригласил, познакомил с женой, подсказал, где лучше виноград покупать. В общем, закрепилось это знакомство.

Там же у меня была еще одна интересная встреча. Мы познакомились за столом: интеллигентная дама, видимо, в молодости очень интересная, и с ней дочка. Разговорились. Оказалось, что она москвичка, ученица композитора Кюи, концертмейстер радиокомитета. Живет на Малой Дмитровке, теперь улице Чехова, рядом со мной. Она вдова, муж был известный архитектор Дурново. Она живет в его особняке. На Малой Дмитровке все дома были особнячки. Их сейчас сносят. Так жалко, ужасно! Она пригласила у нее бывать: “Мы ведь с вами соседи”. По возвращении в Москву я действительно к ней зашла. Она была очень приветлива, рада встрече. Мы и потом встречались. У нее было три комнаты. Одна забита картинами. Очень много работ ее мужа. Он, хотя архитектор, но еще был и прекрасный художник. Многих картин других авторов. Она многое распродавала. Во второй комнате огромный рояль. Бедлам совершенно непередаваемый. Картины и ноты на рояли и под ним. Я часто встречала у нее певицу, солистку Большого театра, Златогорову, других артистов. Они приходили к ней как концертмейстеру заниматься. В третьей комнате мать и дочь спали.

Один раз я сижу у нее, приходит какой-то мужчина. Выглядит, как артист. Он вежливо поздоровался: “Введенский”. Она представила меня: “Моя молодая приятельница”. Он ей: “Я опять к Вам по делу”.   “Я знаю, но мы с Вами, видимо, никак не сходимся”. Оказывается он коллекционер картин, торгует у нее портрет Собинова. И они в пятидесяти рублях разошлись. Он еще раз просит. Она стоит на своем. Я задумалась: “Введенский? Господи, Введенский – это же митрополит Живой церкви”.

Когда-то Луначарский приезжал в Пензу с попами. Живя в Москве, я знала, что Луначарский с Введенским большие друзья. Когда устраивались общественные диспуты “Есть бог, нет бога”, они были противниками. Но я представляла себе, что Введенский – это поп, какой бы церкви он ни был, Живой или старой. Снова мадам Дурново вытащила портрет Собинова. Они полушутя поторговались. Он спрашивает: “Можно, я к Вам еще зайду?” Потом листает ноты, садится и великолепно играет какую-то технически трудную вещь. Она слушает и говорит: “Как Вы свободно играете с нот”. Когда он ушел, я спросила: “Какой это Введенский”. Она говорит: “Митрополит”. Абсолютно ничего поповского в нем не было видно. В штатском костюме, все честь по чести. Европейски образованный интеллигентный человек. Я говорю: “Отдайте ему этот портрет”. Она сказала: “Он и так купит. Он уже у меня много чего купил”.

Она была со мной всегда очень приветлива. Такое у меня было интересное знакомство»35.
^

В группе Линевича


«Была еще такая история. Мы проектировали все в монолитном железобетоне. Почти перед самой войной у нас появился архитектор промышленного типа Линевич. Он инвалид Первой мировой войны. У него протез вместо ноги, который его, видимо, очень беспокоил. Он ходил с большим трудом. Этот Линевич начал носиться с идеей о сборном железобетоне. Но все должно быть в свое время. Наше руководство сказало, что идея сборного железобетона преждевременна. Нет еще нужных заводов, у заводов должны быть мощные краны, и все такое. Но Линевич обивал пороги, ходил по наркоматам, требовал, чтобы ему дали людей, что он будет разрабатывать, хотя бы некрупные здания, такие как подстанции, щиты управления. В общем, более мелкие. Он так, видимо, надоел в наркомате, что ему выделили группу такую, чтобы он ею руководил. Хотя он как архитектор в железобетоне ни фига не понимал. Мало одной идеи. Надо иметь еще предпосылки для ее осуществления, иметь материальную базу. Группа такая комплексная была составлена. Меня сунули в эту группу. Я в ужасе была. В ужасе. Я не могла с Линевичем никак сработаться. Причем он не повышал ни на кого голоса. Но это был такой настырный тип, что морочил всем голову до невозможности. Он нас изводил, изводил. Я чувствовала, что я занимаюсь совершенно пустым делом. Я же не железобетонщик. В конце концов, мы сделали этот проект. Пустое совершенно дело. Несвоевременное. И все это положили в архив. И первый раз в жизни я поругалась. Но с ним даже невозможно было поругаться. Он был неуязвим. Маньяк. Полгода я мыкалась в этой группе. Я привыкла, что работаешь, и это нужное дело. Чертежи прямо рвут из под рук. А тут занимаешься пустым делом. И конечно, когда пришло время, и приступили к сборному железобетону, то все спроектированное группой Линевича оказалось совершенно непригодным. Эти материалы почти никто не использовал»36.

«Уже перед самой войной получилось так, что с моей приятельницей учился Вася Якубинский. Очень веселый парень, очень добрый. Он посещал компанию Эвансов. Борис Николаевич и Вася обожали друг друга. Они, бывало, усядутся где-нибудь и начинают беседовать. Тот старый, этот молодой. Тот душа общества, и этот душа общества. Их мы прямо растаскивали. И Тата в Васю влюбилась. Начала к нему приставать и мне только о нем говорила. Короче, она его с пути истинного сбила, развелась с Борисом Николаевичем, вышла замуж за Васю и вскоре забеременела. Борис Николаевич переехал в комнату Васи, а он к Тате.

В это время за мной серьезно ухаживал очень хороший парень Арон, Васин товарищ. Он чуть-чуть прихрамывал. Я не знаю, что у него было с ногой. Вася мне говорил: “Я тебе еще раз советую. Не поглядывай ни на кого другого, кроме Арона”. Острил на его счет: “Видишь, как он прихрамывает, значит от тебя никуда не убежит”. У него комната была на Садовой-Черногрязской. Если бы не война, я бы, наверное, за него вышла. Но, война как-то все перевернула.

Летом 1941 года Вася и Тата, Якубинская во втором браке, собрались в отпуск. Не довелось.