Геополитический аспект Голодомора
| Вид материала | Документы |
- Иван Дзюба Геополитический аспект Голодомора (продолжение: часть третья), 56.59kb.
- Энергодиалог россии и европейского союза: геополитический аспект, 296.8kb.
- «Межкультурная коммуникация», 81.77kb.
- Елепов Б. С., Пайчадзе С. А. Геополитический характер распространения русской книги:, 1404.56kb.
- Стандартная методика обыдлячивания и голодомора, 329.43kb.
- Поставки сырья теперь вопрос геополитический, 948.94kb.
- Взаимосвязи наук и их изменения в ходе развития. Лидирующие науки. Генетический аспект, 274.07kb.
- Геополитический потенциал Северо-кавказского региона, 365.16kb.
- Программа для вступительных экзменов по истории россии 1 Истоки российской истории, 130.46kb.
- Программа курса «История и методология науки» Тема, 27.75kb.
Иван Дзюба
Геополитический аспект Голодомора
Есть такой трюизм: внешняя политика государства – это продолжение ее внутренней политики. Но с не меньшим основанием можно сказать: внутренняя политика – это продолжение внешней. Иначе говоря: внешние и внутренние обстоятельства эволюции общества взаимосвязаны и взаимообусловлены.
Творцы большевистской революции в России мыслили ее как начало мировой пролетарской революции. Такой она представлялась и части европейского рабочего движения и леворадикальной интеллигенции. Это были деятельные и достаточно мощные союзники большевизма, без которых он не смог бы утвердить себя в революционной России. Так же как существование и развитие СССР долгое время давали могучую поддержку коммунистическим силам на Западе, – так же и эти силы, не только в рабочем движении, но и интеллектуальный авангард, левая интеллигенция Запада питали сначала веру, а потом и иллюзии внутри самого СССР, а в конце концов дело дошло и до того, что это стало для Сталина одним из мощных средств утверждения и расширения своего культа, подавления любой политической оппозиции.
Другим могучим союзником большевизма было национально-освободительное движение народов Востока, еще с 1905 года не безотносительное к российским революционным импульсам. Это, естественно, тяжело признать тем, кто представляет большевистскую революцию как бунт одичавшей солдатни, споенной большевиками за марки Вильгельма II. Марки, конечно, были, однако великие события мировой истории не делаются чужеземной агентурой и на чужие деньги или, по крайней мере, не только на них.
Чтобы понять этот вес международных факторов, необходимо представить состояние Европы и мира на рубеже XIX и XX столетий, вспомнить о той всесторонней критике буржуазной цивилизации, получившей чрезвычайную остроту во всех сферах политической и интеллектуальной жизни и культуры, эстетики, этики; необходимо представить, какой катастрофой для этой, уже поставленной под сомнение, цивилизации стала Первая мировая война как результат преступлений бесчеловечной капиталистической системы и какой фальшью обернулась в ней традиционная гуманистическая риторика и как обанкротилась вера в гуманистические ценности в целом.
На этом фоне энергия переустройства мира на принципах абсолютной социальной справедливости (а собственно классовой справедливости), которую излучал большевизм, многим и в России, и на Западе казалась единственной надеждой человечества. Обнадеживающее впечатление на мировую общественность и особенно на интеллигенцию произвел выход большевистской России из мировой войны как проявление воли народа.
Тем временем Ленин и его соратники рассчитывали разжечь из России пламя мировой революции. Однако эти надежды не оправдались, что вызвало глубокую переоценку стратегии большевизма, которая в конце концов, после нескольких лет политической борьбы в кругу вождей, выкристаллизовалась в сталинской идее построения социализма в одной стране (это, конечно, не означало отказа от экспансии, от «экспорта революции», но уже в иных формах).
И тут мы подходим к вопросу об особом месте Украины в геополитических планах большевизма и о бедах, какими для нее эти планы обернулись.
В Украине дважды захлебнулся большевистский поход на Европу
Центральным, либо начальным, моментом для осмысления коллизии, которую условно назовем коллизией «Украина – большевизм», можно, на мой взгляд, считать тот факт, что именно Украина стала тем теремом, на котором дважды захлебнулся большевистский поход в Европу: впервые в Карпатах, при попытке похода Красной армии в Венгрию на помощь Бэла Куну, во второй раз – при рейде Троцкого-Буденного на Варшаву.
В обоих случаях необходимо иметь в виду не только собственно боевые действия, а и наличие в тылу большевистских войск мятежного украинского села. После этих провалов лозунг «Даешь Европу!» остался только на афишах театральных спектаклей.
Наверное, этот украинский урок глубоко запомнился большевистским лидерам и обусловил особое отношение к Украине как чрезвычайно важной не только с политической и хозяйственной точки зрения, но и с точки зрения геостратегии.
Публикации большевистской прессы 1920-1921-го годов, особенно губернские издания, буквально кричат по том, что в украинском селе еще нет советской власти, что оно кулаческое и бандитское. Характерно, что постоянно говорится о социальной нерасслоенности, неразвитости социального сознания у бедноты и отсутствии организованной классовой борьбы, которую должны возглавить большевики, организовывая комнезамы.
Вот тезис из доклада Э. Квиринга «Организационные задачи партии на Украине», цитирую языком оригинала: «Над украинским селом, как общее правило, ещё господствуют кулацкие элементы, бандитизм всех видов там процветает, расслоение в сёлах ещё не начиналось, продовольственная работа идёт плохо, не изжита петлюровщина».
На Харьковской и Екатеринославской партконференциях наряду с благодарностями Москве за присылку нескольких тысяч коммунистов для укрепления партийной сети на селе звучат и просьбы присылать еще и еще. «Мы недавно требовали у Центрального Комитета из Москвы новых и новых отрядов коммунистов для работы. Они недавно прибыли сюда, из которых больше 1000 человек было послано в Катеринослав. Сегодня мы говорили с Харьковом. РКП постановил дать Украине ещё 3000 коммунистов. Москва лучше нашего сознаёт, что это дело требует огромных сил, которые могли бы не только громить из пушек, а могли бы организовать комитеты незаможных селян...»
Создание комнезамов и предоставление им функций главного орудия партии в разжигании классовой борьбы было поставлено на видное место в большевистской политике на селе.
Международные факторы «особенного отношения» к Украине
Ситуация в Украине имела, как всегда, международные измерения. Во-первых, слабость советской власти в Украине вызывала у большевистских лидеров страх перед возможным вмешательством соседних государств – Польши, Румынии, за которыми стояли государства Западной Европы. И этот страх усиливался наличием большой украинской политической эмиграции в Польше, Чехословакии, Германии и ее активной политической, национально-культурной и даже отчасти военной (остатки армии УНР) деятельностью. (Характерно, что до 1932 года пресса СССР и коммунистическая пресса на Западе постоянно пишут об угрозе интервенции со стороны Англии, Франции, Польши и никогда – Германии, с которой тогда СССР имел активные экономические и секретные военные отношения; немецкая угроза появляется только после прихода к власти Гитлера, хотя с ним и ведется сложная дипломатическая игра.) Для противостояния этой угрозе недостаточно было вооруженных и фискальных усилий – вставала задача завоевать лояльность самого украинского общества либо его части, найти в нем какую-нибудь опору, более широкую, чем та, которой оказалось достаточно для установления советской власти.
Во-вторых, при условии спада революционного движения в Европе увеличился вес расчета на солидарность со стороны национально-освободительных движений в Азии. И тут пример успешной советской Украины мог бы иметь чрезвычайно большое влияние. Советская Украина должна была стать афишей социалистического разрешения национального вопроса, агитпунктом для национальных революционеров Востока. И определенное время, в 20-е годы, она эту роль выполняла. Между прочим большевистский режим прекрасно понимал все опасности бесконтрольного национального подъема Украины и не ослаблял бдительности относительно его активных субъектов.
Индустриализация за счет уничтожения села
Ситуация резко изменилась после окончательного утверждения идеи строительства социализма в одной стране. Ориентация на помощь левых сил в Европе и национально-освободительных движений в Азии оставалась, но уже как только вспомогательный, а не главный фактор. Стратегической целью стали крупномасштабная индустриализация любой ценой и милитаризация, создание сверхмощной армии, способной защитить Страну Советов, а в случае необходимости или возможности и нести социалистические ценности в ту же таки Европу.
А эта грандиозная модернизация, как известно, должна была происходить за счет максимальной эксплуатации крестьянства, поскольку иных резервов не было. Село же снабжало и дешевой рабочей силой стройки социализма. Количество городского населения, промышленного пролетариата бурно увеличивалось, а посему увеличивалась и потребность в продуктах питания. Зерно необходимо было в небывалых масштабах и для валютной выручки. Знаменитых «ножниц цен» уже было недостаточно. Принудительная коллективизация создавала больше проблем, чем могла их разрешить. Продовольственная программа срывалась, и вся система оказалась под угрозой катастрофы. Как внутренней, так и внешней.
В этих условиях власти ради собственного спасения приходилось прибегнуть к драконовским мерам, ни перед чем не останавливаясь.
Этический иммунодефицит относительно насилия над крестьянством
Почему большевистская власть могла себе позволить такие меры? Тут можно говорить о своеобразном идеологическом и этическом иммунодефиците относительно насилия над крестьянством. Руководящие большевистские кадры формировались преимущественно из деклассированной революционной богемы, презиравшей крестьянство за его «рутинность» и считавшей его источником мелкобуржуазной и националистической стихии. И хотя нельзя сказать, что аграрный вопрос игнорирован – ему посвящено немало теоретических исследований и в европейской социал-демократии, и в российской, в том числе и большевистского плана, – но крестьянство не было той силой, чьи интересы выражала социал-демократия и на какую она опиралась. Напротив, во время гражданской войны в России большевикам приходилось преодолевать сопротивление крестьянства огнем и кровью, и этот опыт наложил свой отпечаток на дальнейшие отношения большевиков с селом.
А почему стало возможным применение безоглядного насилия в украинском селе конца 20-х – начала 30-х годов?
Во-первых, села были достаточно контролированы армией и карательными отрядами НКВД. Во-вторых, это уже не было то село, которое то и дело восставало в первой половине 20-х годов. Оно было ослаблено в результате жертв вооруженной борьбы, деморализовано раскулачиванием и внутренне разложено работой так называемых комнезамов.
Тут приходится напомнить, что сельская буржуазия была реальностью и в Украине, и в России, и во всей Европе еще в XIX столетии. То есть: кулачество, «кулачество» – это не выдумка коммунистов (другое дело, что большевики преступно расширили понятие «кулачество»). Еще с XIX столетия и в социологии, и в беллетристике найдем малопривлекательные образы сельского кулака; особенно же внимательно и въедливо присматривались к нему классики украинской и русской литератур. В советские же времена «разоблачение кулачества» стало чем-то безусловно обязательным при всяком обращении к теме села. И тут уже происходил переход от реалистического правдоописания до идеологической тенденциозности, а то и настойчивого пропагандизма.
Приходится признать, что и украинская, и русская литературы 20-30-х годов – волей или неволей – способствовали той демонизации понятия «кулачество», которая была в то время основной партийной установкой в работе на селе. Впрочем, разве только на селе? Жупел «кулачества» был с большой эффективностью использован в борьбе против национальной интеллигенции, в среде которой без конца выискивали и находили кулацкую агентуру, и против тех в партии, кто не соглашался с жестокими методами раскулачивания и коллективизации, с произвольным расширением социальной категории «кулак». Клеймо «кулацкого прихвостня» было не менее хлестким и зловещим, чем прихвостня «фашистского». Собственно, их и паровали постоянно.
Сталин был большим мастером превентивных ударов, действовал на опережение и проблемы видел и решал комплексно. Несмотря на то, что часть большевизированной интеллигенции, особенно литературной, помогала партии в ликвидации кулачества и в коллективизации, он понимал, что сопротивление села может объединиться с сопротивлением национальной интеллигенции.
Это был основной узел «украинской опасности», которая имела, так сказать, комплексный характер, поскольку к этому добавлялись и усилия «национал-уклонистов» в КП(б)У адекватнее представлять интересы Украины, не говоря уже об их предыдущих попытках присоединить к УССР украинские этнические земли, оказавшиеся в составе РСФСР, – это уже перекликалось с идеями украинской политической эмиграции и находило отзвук в некоторых европейских политических концепциях.
Продолжение следует...