Пятое поколение (продолжение)

Вид материала

Документы

Содержание В Сызрани Но каждое утро хочешь, не хочешь, а надо добраться до работы. «Кукушка» с телячьими вагонами От Гинзбурга мы получили первые сведения о реальной обстановке в Москве

Подобный материал:

• Урок 53 Участие граждан в политической жизни (продолжение) Цель, 128.06kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11230.01kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11433.24kb.
• Ивана Александровича Бодуэна де Куртэне, который в 1912 году издал замечательный сборник, 58.78kb.
• Муниципальное общеобразовательное учреждение, 383.59kb.
• Россия-Португалия: продолжение диалога \\ 31. 05. 2007, 10.35kb.
• Конкурса Конкурс «медиа-поколение», 67.33kb.
• Вов 20 июня 2007г, 31.13kb.
• Геополитический аспект Голодомора, 76.34kb.
• Сироткиной Еленой Борисовной, группа 409-509 (Кафедра Физики ускорителей высоких энергий), 399.91kb.

^

В Сызрани

Мы, основное ядро, начали работать на крекинг-заводе. Это несколько бараков в чистом поле. Мы что-то проектируем, какие-то чертежи выдаем. Но стройки никакой нет, все законсервировано. Сотрудники заняты снабжением себя едой. Но голода не было. Был барак-столовая. Потом нам очень хорошо выдавали промтовары. Мы меняли их в деревнях на картошку, масло, сметану, на чудный огромный пятикилограммовый ржаной хлеб. Настоящий круглый подовый. От него аромат прямо-таки неделю держался.

Через некоторое время Власов говорит: “Не буду я жить тут со всеми. Где-нибудь сниму”. Я и моя подружка Тамарка Теренецкая сказали, что к нему присоединимся. Он себе нашел и нам с подружкой комнаты у хозяев в Сызрани. Мы только трое поселились в городе. Зато мы могли пойти помыться. Они, по-моему, по полгода не мылись. Им негде было. Вначале наш главный инженер немного поворчал. Потом успокоился, так как при поездках сам у нас мог переночевать. У нас с Тамарой была очень хорошая хозяйка. Довольно большая комната. Мы ей приносили вещи. Она нам все меняла. Была какая-то забота о нас. Считалось, что мы живем в лучших условиях.

^ Но каждое утро хочешь, не хочешь, а надо добраться до работы. «Кукушка» с телячьими вагонами^xxxiv отходила в шесть утра и шла 12 километров до крекинг-завода. Опоздал на “кукушку”, иди 12 километров пешком. А ветра с Волги невероятные! Сшили мы себе длинные штаны, рукавицы, завели валенки с галошами. Все, что можно на себя навертим и чешем пешком. Добирались иногда почти к обеду. На работе печки топили сланцем, плиты стояли в бараке. Они плохо горели. Как придем, так сразу руки к огню. Ноги были в лучшем состоянии, потому что валенки здоровые. Но год был очень суровый»⁴⁴.

«К нам начали возвращаться некоторые архитекторы, побывавшие в ополчении. Их направили на оборону Москвы, а ни лопат, ни ружей не дали. Все чуть не попали в плен. Приехал Юра Чинкулов, он сейчас еще работает, главный архитектор у нас. Тогда он молодой, будучи ополченцем, пробыл полчаса в плену. Произошло это так. Окопы они кое-как выкопали. Сидят в окопах. Ружей не выдали, гранат нет, ничего нет. Вдруг видят, идет машина. Он самый молодой, самый подвижный. Ему говорят: “Юра, сбегай, посмотри, что за машина. Солдаты то ли наши, то ли нет?”. Он понесся. Подошел к машине, смотрит – немцы. Это, видимо, их разведка была. Юра попытался удрать, но его поймали и с немцем-конвоиром отправили в штаб или куда-то. Только конвоир отвернулся от ветра, чтобы закурить, Юрка дал стрекача и примчался в окоп к своим. Потом шутили, что Юра полчаса был в плену. Вернулся другой наш сотрудник, Гинзбург, человек очень живой и культурный, необыкновенный эрудит, всезнайка и спортсмен. Он был наш главный специалист. Не знаю, как он, уже немолодой человек оказался в ополчении. Он говорит: “Я знал, что у меня постоянно радикулит. Захожу в лавчонку под Москвой и вижу продается стеклянная ваза. Я купил эту вазу и на ней сидел в окопах”. Гинзбург рассказал нам про бегство из Москвы 16 октября, когда началась страшная паника. Ждали, что вот-вот фашисты войдут в город. Они были очень близко, может быть километров за 60. Про сибирские дивизии^xxxv москвичи ничего не знали. Голода тогда в городе не было. Было раздолье продуктов. 16-го октября открыли все магазины – бери, что хочешь даром. Но большинству ничего не было надо, свое не могли вывезти.

Гинзбург привез немножко сахара. Сотрудница, у которой мы собрались в бараке, наколола его сахар, всем дала на зубок сладенького. У нас самих все было: масло, хлеб, но сахара не было. Гинзбург сказал: “Что же вы мне не сообщили, я бы привез”. Он влился в нашу бригаду.

До этого правильной информации о Москве у нас не было. Письма не доходили. Один наш сотрудник особенно скучал о семье. Как-то получилось так, что он ее не смог он вывезти, и она осталась в Москве. Он ходил всегда мрачный, подавленный. Ничего не воспринимал. Слухи шли самые несообразные, что Москва уже оккупирована немцами, что там пожары, голод и все умирают. И этот сотрудник бросился под поезд. Только это случилось, приходит письмо от жены. Это такая трагедия была. Мы все переживали, так жалко его было.

^ От Гинзбурга мы получили первые сведения о реальной обстановке в Москве⁴⁵. «Я тогда узнала, что Вася Якубинский пошел в ополчение и погиб. Тата овдовела»⁴⁶

«Глубокой осенью, видимо, на ожидаемое строительство крекинг-завода пригнали нестроевых солдат. В основном грузины, абхазы, не знаю кто. Прислали их в ботиночках, в панамках, кацавейках^xxxvi, все летнее. Раз нестроевые, их толком и не кормили. Голодно им было. Начали они ходить по нашим баракам. Просить какую-нибудь работу. Одного мы пристроили на какую-то работенку. Он был агроном, интеллигентный человек. Старались ему карточки выдать дополнительные. А остальные солдаты в ужасном положении.

Мы ходили обедать в барак-столовую. Еду подавали в глиняных мисках. Мы их называли урыдники. Глядишь, в миске концентрированная похлебка, иногда и мясцо попадет, и пшеница. На второе кашу какую-нибудь дадут. Причем началась зима. Снаружи морозы страшные, а тут пар от плиты, капель с потолка и прямо в эти урыдники. Мы едим, а за каждым из нас выстроились эти голодные солдаты. Хлеб, ложку надо было держать рукой, не отпуская. Чуть зазевался, они тут же выхватывали, такие были голодные. Им и одеть нечего. Никакие панамки их не греют. Разными тряпками, полотенцами обмотаны. Почему-то у них были конвоиры. Конвоир, бывало, кричит: “Ну, что ты стоишь, трясешься. Ты давай топай ногами, бей в ладоши, что ты стоишь! Ты двигайся, двигайся, тебе не будет так холодно!” Но они неспособны были двигаться. Причем эта зима была страшно суровая. У них начался туберкулез. Жена нашего сотрудника, врач-терапевт, работала там врачом. Она начала писать, что этих солдат надо отправить в другую местность, что эти люди совершенно не привыкшие к такому климату. Сколько она писала! Только летом их отправили в Среднюю Азию. Дальнейшая их судьба мне не известна.

При крекинг-заводе в дальнем бараке были заключенные. Кто они, мы не знали. Но их водили мимо наших окон. Бывало, смотрим, какой ужас. Уже зима. Работ никаких нет. Куда их ведут? Это страшно ослабленные люди. Рваные. На ком одеяло. В нем одна дыра для головы пробита, двое ведут третьего под руки. И конвоир с ними. Нам так жалко было их. Плакали иногда, когда глядя на них»⁴⁷.

«Тамара Теренецкая, с которой я жила в Сызрани, родом с Украины. Неожиданно она встретила соученика по институту, инженера по профессии. Его звали Петя, фамилию я забыла. Очень хороший парень. Он был в это время военным комендантом Сызрани. Ему было очень тоскливо. Украина уже вся оккупирована. О семье он никаких сведений не имел. Он почти каждый вечер к нам заходил. Мы с работы, и он приходит. Он нас начал поддерживать. То он дрова нашей хозяйке привезет, то нам мыло, то керосин.