Пятое поколение (продолжение)

Вид материалаДокументы

Содержание


В начале войны
После этого мы решили, сколько можно не спать. Регулярно, идешь с работы – бомбежка. Падают зажигалки. Потом начались эти дежурс
Эвакуация из Москвы
Как мы там болтались с ним, не помню. Наши прибыли лишь на третьи сутки. Бригаду снова раскололи. Часть отправили в Саранск на д
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   36
^

В начале войны


22 июня 1941 года я должна была с Ароном пойти в Эрмитаж. Но его мать находилась где-то загородом. После выступления Молотова Арон поехал за ней. Наше рандеву мы отменили»37.

«На второй день после начала войны всех гнали в Институт переливания крови. Каждый знал, какая у него группа крови. У меня была первая группа. Мы все были на учете как доноры»38.

«В те же первые дни войны я встретила в Столешниковом переулке знакомого инженера-танцора. Он работал в нашем министерстве. Спрашиваю: “Вы с работы, или что?”   “Нет, я уволился. Что я буду ходить на работу, когда скоро сезон. Сколько продлится война? Месяца два-три. Она кончится, и я снова буду преподавать”. По вечерам у него была эта халтура. Такое наивное представление было даже у интеллигентных людей, сколько будет длиться война, и так мало они знали о происшедшем на фронте. Сталин, выступая, сказал полгода, год. Может быть, он искренне так сказал, а может, нужно было так сказать, потому что люди сошли бы с ума от правды. Никто себе представить не мог, что война продлится четыре года»39.

Первая бомбежка Москвы была 22 июля 1941 года40, то есть ровно через месяц после начала войны. Циле она хорошо запомнилась:

«Сначала говорили, что тревоги ложные. И вот начались бомбежки. Я засиделась у приятельницы, которая жила в Исаакиевском переулке, около площади Ногина. Там есть здание банка. Ее близкие были на даче. Она говорит: “Ночуй у меня. Как ты пойдешь к себе так поздно?” Я у нее осталась. Легли спать. Вдруг среди ночи страшный грохот. Немецкий самолет бросил бомбу на задание банка. Все, все осветилось. Стекла вылетели из окон. Народ высыпал на улицу, все горит, здание банка пылает. Мы, как были в рубашках, босые выскочили во двор. В их доме лестница плохая, ступеньки разбитые, Удивляюсь, как мы на них не изуродовались. Это была первая бомбежка Москвы»41.

Газета «Вечерняя Москва» писала: «На Москву налетело около ста самолетов противника, но к городу прорвалось не более пяти–семи. В Москве возникло несколько пожаров, есть убитые и раненые». С этого дня бомбежки стали почти ежедневными. Сообщения о них появились 2, 3, 4, 6, 7, 10, 11, 12 августа.

Циля продолжает: «^ После этого мы решили, сколько можно не спать. Регулярно, идешь с работы – бомбежка. Падают зажигалки. Потом начались эти дежурстваxxxiii.

Был такой случай. Мы сидели на работе. Уже были отрыты щели. Нас проинструктировали: “Товарищи, если будет бомбежка в рабочее время, все, пожалуйста, в щели. В здании никто не остается”. И вот началась бомбежка. Бомба упала недалеко, в нескольких кварталах от нашего учреждения, там где окружная дорога и товарная станция. Но впечатление такое, что упала совсем рядом. Наши мужчины тут дали драпака, с восьмого, с седьмого, с шестого, с пятого этажей. Забились все в щели, а все женщины остались. Морейно, директор нашего московского отделения, бывший летчик Гражданской войны, пошел в щели и выгнал из них всех мужчин. Собрал нас всех на дворе и сказал: “Покуда с восьмого, седьмого, шестого, пятого этажей женщины не займут щели, мужчины не смеют выходит. Если еще раз будет такой позорный факт, я сам буду стоять в воротах”. Тревоги были еще несколько раз, и он, действительно, стоял в воротах»42.
^

Эвакуация из Москвы


«Очень скоро бригады начали отправлять в эвакуацию. Мы покидали город заблаговременно. Правда, я очень не хотела, уезжать. Все должны были разъехаться побригадно. Уже были составлены списки, кто куда едет. В какую бригаду кого направляют, с нею и должен ехать. Все должны были эвакуироваться. В ТЭП’е остался один старичок. Вывезли всех, кто только мог двигаться. У кого умирающие мать, отец, или кто-то из самых близких, лишь тех оставили в покое.

Нашу 11-ю бригаду разделили на две части. Небольшая ее часть поехала в Саранск проектировать электростанцию. А остальных, меня в том числе, направили в Сызрань. Там строился крекинг-завод. С нашим директором, этим же Морейно, и его замом у меня произошел такой инцидент. Бригаду отправляли пароходом. Все кули грузятся на пароход. Я тоже свои собрала, постель и все остальное, чтобы на первое время не нуждаться. Пришла машина, забрали мои вещи. Я оформила броню на квартиру. Могу трогаться. Сызрань расположена в шести часах езды от Пензы. Я спрашиваю: “Сколько будем плыть?”   “Недели две”,   говорят. А у меня Рахиль и отец в Пензе. Я думаю, чего ради я буду плыть две недели, лучше у своих поживу, а, когда они приплывут, приеду.

Иду к Морейно в кабинет и говорю: “Давид Семенович, я не поеду с бригадой. Мне никакого смысла нет ехать. У меня родные в Пензе. Я оттуда приеду в Сызрань даже на день раньше, чем все наши”. У меня были с ним довольно короткие отношения, потому что он был раньше не директором, а заместителем моего начальника отдела, Давида Абрамовича Берлина. Морейно всех отлично знал в нашей бригаде, очень хорошо ко мне относился. Он говорит: “И не думай даже, поедешь со всеми”. И не подписал мое заявление. Я стою в коридоре. А рядом кабинет заместителя. Милейший такой человек. У директора было два заместителя. Я вышла от Морейно и захожу к заму с этим же заявлением. Все рассказываю, но не говорю, что Морейно мне отказал. Зам говорит: “Конечно, поезжайте, но только не опаздывайте, надо, чтобы Вы немного раньше приехали, чем бригада прибудет”.

При погрузке на пароход стоит Морейно: “А где Хаеш?”. Берлин ему говорит: “Мы ее вещи погрузила, а она сама поедет поездом”. – “Кто разрешил?”   “Она принесла резолюцию на заявлении от Вашего заместителя”. Его очень разобидело, что я его обошла, перейдя из одного кабинета в другой: “Ах, какая, ну, подожди, если только она опоздает приехать в Сызрань”. Я приехала на три дня раньше. Через полгода, в конце декабря мне Фермер говорит: “Морейно выслал приказ вычесть из Вашей зарплаты сумму за две недели, что вы путешествовали”. Я не очень расстроилась, подумаешь, вычтут. Никак не думала, что он такой злопамятный. Все смеялись, конечно »43.

«Когда я из Пензы прибыла в Сызрань, мне сказали, что от Сызрани к месту нашей будущей работы идет рабочий поезд, так называемая “кукушка”. Выходит в 6 утра. Не помню уже, как я добралась. На месте находились бараки, маленький аэродром и лагерь заключенных. Строительство электростанции и крекинг-завода законсервировано.

Зашла в контору. В ней оказался наш сотрудник Власов, прибывший из Ташкента. Там имелся филиал ТЭП’а. А наши сотрудники еще плывут. С ними и все мои вещи, потому что багаж я отправила пароходом. В Пензе Рахиль мне дала мед, еще что-то из провианта. Поели. Что делать? На ночь мы с Власовым расположились прямо на голых столах: на одном он, я на другом я. Он сразу заснул, а я не могу. Он так храпел, это было что-то невозможное. Я говорю: “Выйдите, куда хотите, хоть в сени, если наши еще не приехали, или я в сени пойду”. Он галантный такой: “Конечно, я уйду в сени”. Но как заснешь, когда стол абсолютно жесткий.

^ Как мы там болтались с ним, не помню. Наши прибыли лишь на третьи сутки. Бригаду снова раскололи. Часть отправили в Саранск на действующие станции.