Пятое поколение (продолжение)

Вид материала

Документы

Содержание Цилю спасли от тюрьмы

Подобный материал:

• Урок 53 Участие граждан в политической жизни (продолжение) Цель, 128.06kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11230.01kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11433.24kb.
• Ивана Александровича Бодуэна де Куртэне, который в 1912 году издал замечательный сборник, 58.78kb.
• Муниципальное общеобразовательное учреждение, 383.59kb.
• Россия-Португалия: продолжение диалога \\ 31. 05. 2007, 10.35kb.
• Конкурса Конкурс «медиа-поколение», 67.33kb.
• Вов 20 июня 2007г, 31.13kb.
• Геополитический аспект Голодомора, 76.34kb.
• Сироткиной Еленой Борисовной, группа 409-509 (Кафедра Физики ускорителей высоких энергий), 399.91kb.

^

Цилю спасли от тюрьмы

26 июня 1940 года вышел указ о прогулах, к которым приравнивалось опоздание более, чем на 20 минут³³. По этому указу опоздавшие приговаривались к шестимесячному тюремному заключению. В 1940   1941 годах по этому указу было осуждено более 2 миллионов человек.

«В ТЭП’е я состояла в 11-й бригаде. Вдруг нас вызывают к главному инженеру Фермеру. Это был милейший человек. Он сообщает: “Вышел указ, что за опоздание до 20 минут еще строгий выговор, а за 21 минуту – уже суд,   он смотрит на меня и таких же, как я, «притирщиков”.   Вы знаете, когда эти “притирщики” со звонком входят, я трясусь уже. Я особенно вас очень прошу, очень прошу, чтобы не было больше опозданий”.

Обычно, когда я не вовремя вставала, была накануне в театре или вечеринке, соседка мне стучит в дверь, чтобы я не проспала. Или еще кто-то из жильцов квартиры. А тут лето. Все на дачах. Я была накануне в театре и утром сплю безмятежно. Никто меня не будит. Про вчерашний указ совершенно забыла. Вдруг будто что-то меня толкнуло. А-а-а! Я опаздываю. Пожарники так быстро не одеваются, как я моментально оделась во вчерашнее самое лучшее свое платье. Выхожу, несусь, прибегаю к Курскому вокзалу. Вижу дело плохо: я опаздываю. У вокзала стояли немногие личные, в основном же служебные машины: шофера дожидаются с дачи начальников. Я подбегаю, деньги были при мне, умоляю: “Подвезите меня! Здесь пять минут!”   “Нет, мы не можем. Вот, вот придет поезд”. Я к одному, другому, третьему. Какой-то молодой парень говорит: “Я ведь не москвич. Дорогу укажешь?”   “Укажу, конечно”. От Курского вокзала надо было по линии трамвая № 2 и через Дворцовый мост туда, это в Лефортово. И там еще немножко. Подъезжаем к мосту: он закрыт на ремонт. Только для пешеходов. Спрашиваем: “Как же теперь подъехать туда, по какой дороге?”   “Через Синичкин мост”. Я думаю, он не поедет. Это далеко ехать через этот Синичкин мост. А он уже нервничает. Вдруг начальник прибудет с дачи. Сую парню сколько-то денег: “Езжайте обратно”.

И я дала кросс через мост. Я бежала в таком состоянии, Вы себе не представляете. Прибегаю на 8-й этаж, а девчонка-табельщица говорит: “22 минуты!”. Влетаю в наше бюро, как бурак красная. Пока бежала, все думала, что мне приврать, и что придумать. Я села, все мои друзья сгрудились вокруг меня: “Цилька, что с тобой? Где ты была? Где ты пропадала? Мы тебе звонили домой, хотели узнать, никто трубку не берет”.

Начальник подходит, спрашивает “Циля, что случилось?”   “Ладно, я сам разберусь. Идем со мной”. Идем, прежде всего, к табельщице. Она говорит “22 минуты”. Он говорит: “Ничего подобного, 19”.   “Нет, 22”,   уперлась противная девчонка. Я вернулась в бюро. Надо кальки проверять. Но какая уж тут работа. Мне в отпуск, он уже подписан. Подруги   одна со мной плачет, другая плачет рядом: “Цилька, тебя засудят!” Ведь на другой день после указа.

В обеденный перерыв присылают к нам в бригаду большого начальника. Ему по партийной линии поручили меня проработать. А я уже так наревелась и наволновалась, что сижу спокойно. Около меня две моих подружки плачут. Начальник меня не знает, он недавно перевелся из управления. Переводит взгляд с одной на другую и не понимает, кто же Хаеш. Та, что справа от меня или та, что слева, на меня он не подумал. Ему дали характеристику, что я старательный работник, ни в чем не провинившаяся, но вот такой случай. Я не слушала, что он говорил. Потом меня вызвали к замдиректора. Его маленькая организация стала отделом ТЭП’а, а он, ее директор, уже пожилой человек стал у нас замдиректора. Мой начальник, Яков Абрамович, идет со мной: “Вот виновница сегодняшнего происшествия”. Замдиректора мне говорит: “Ну, как же так можно, как же так можно?!” Яков Абрамович: “Произошло недоразумение. 19 минут”. Замдиректора: “Ну, да, но даже на 19 минут нельзя опаздывать. Что же мне с Вами делать?” Я молчу, что я могу сказать? Короче, вынесли мне выговор в приказе, но без занесения в трудовую книжку.

И что вы думаете? Я так устала за этот день. Кроме калек, надо было еще заполнить курортную карту, ходить по врачам. На другой день я опять просыпаю. Я вскакиваю, несусь, и в метро я запуталась. Бегаю как сумасшедшая по лестницам, выскакиваю, наконец, к Курскому вокзалу. Опять кидаюсь к машинам, правда немножечко раньше, чем вчера. Опять умоляю меня подвезти. Один смеется: “Ой, она тут вчера бегала, просила”. А я уже обезумела: “Будь, что будет. Не пойду на работу. Не пойду: не могу перенести этот позор снова”.

Думаю, что делать? К кому обратиться? Все на работе. Никакого человеческого участия не найти. Вдруг вспоминаю про свою подружку, которая преподавала танцы, Нину Давидович. Она была очень музыкальная. Мы с ней в Художественной студии учились вместе. У нее когда-то был туберкулез. Она продулась и подлечилась. После этого сказала: “Идти на советскую службу, вешать номерок, я не могу”. Я знала, что Нинка была занята в основном вечерами. Значит, это единственный человек, к которому я могу для какой-то помощи обратиться. Она жила в Столешниковом переулке, в первом этаже. Прибегаю, она еще дома в постели. Родители на работе. Я врываюсь. Видя меня в ужасном состоянии, он спрашивает: “Циля, что с тобой?” Я ей рассказываю. Она говорит: “Ха, нашла из-за чего волноваться. Ложись”. И создает вокруг меня бутафорию больной. Вешает у кровати занавес, мне мокрое полотенце на голову и так далее. Спокойно вызывает врача. А я ведь здесь не прописана, пришла врач не моего участка. Нинка ей все рассказывает. Врет напропалую: “Подруге вчера вечером стало плохо. Она пришла ко мне. Была уже в ужасном состоянии. Только сейчас ей немного лучше стало. Видите, у нее даже температура была”. Врач: “Да, да, это видно ведь”. Выписывает рецепт, что принять, и дает мне бюллетень на три дня. А мне надо еще кальки проверить до отпуска. Я говорю: “Мне не нужно на три дня. Мне только на сегодня”. Она говорит: “Нет, знаете, у вас такое состояние, сердцебиение,   то се, пятое, десятое. На три дня даю вам бюллетень”. Я говорю: “Нина, давай звони мне на работу, что я заболела”. Нина звонит моим шефам, а те уже мне звонили. То есть никому в голову даже не могло придти, что я после вчерашнего могла снова опоздать. Вот такая была история

А ведь тогда многие, опоздав, кончали самоубийством, кидались под трамвай. Многих засудили. Мне Любочка Машковиц рассказывала: ее знакомая работала по партийной линии. Она была единственная дочь у родителей. Опоздала на полчаса. Никто ее не спасал, и спасти не мог, как меня Нинка спасла. Знакомую осудили на полгода и заслали в лагерь. Она там оказалась вместе с бандитами. Тогда же не разбирались. Она там чуть с ума не сошла. Когда ее вызволили оттуда, она была совершенно невменяемая. На всю жизнь у нее остался панический ужас. Еще одна, уже наша сослуживица, уехала загород к родным недалеко, под Москвой. Те первыми ушли раньше на работу, ей сказали “Катя, вставай, тебе электричкой надо будет ехать”. Она говорит: “Да, да, сейчас я встаю”,   и заснула. Проснулась – уже час прошел, как работа началась. У нее поднялась температура. Она чувствует, что она горит вся. Она сообразила и прибежала в поликлинику свою. У нее была температура 39 с чем-то на почве волнения. Ей дали бюллетень, так что обошлось. То есть разные случаи были. Этот закон сам отмер. Больше о нем не говорили. Никто его не отменял, но никто и не вспоминал»³⁴.