Пятое поколение (продолжение)

Вид материала

Документы

Содержание Сокращения штатов и чистки партии Рисунок 4. Циля Моисеевна Хаеш. 1936 год. Рейнгард Карлович Бартоломей

Подобный материал:

• Урок 53 Участие граждан в политической жизни (продолжение) Цель, 128.06kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11230.01kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11433.24kb.
• Ивана Александровича Бодуэна де Куртэне, который в 1912 году издал замечательный сборник, 58.78kb.
• Муниципальное общеобразовательное учреждение, 383.59kb.
• Россия-Португалия: продолжение диалога \\ 31. 05. 2007, 10.35kb.
• Конкурса Конкурс «медиа-поколение», 67.33kb.
• Вов 20 июня 2007г, 31.13kb.
• Геополитический аспект Голодомора, 76.34kb.
• Сироткиной Еленой Борисовной, группа 409-509 (Кафедра Физики ускорителей высоких энергий), 399.91kb.

^

Сокращения штатов и чистки партии

«Был такой период в середине 30-х годов, когда начало всех трясти. Шла чистка партии^xxvii. Это было страшное зрелище. Каждый член партии выходил на сцену. Ему задавали политические вопросы. Биографию свою он был должен рассказать. В присутствии всех сотрудников, в большинстве своем беспартийных. Был полон зал. Наш тогдашний директор Московского отделения ТЭП’а Николай Алексеевич Коровкин был сыном священника. Ему поэтому не дали кончить институт. Когда он вышел и начал свою биографию рассказывать, про отца, про мать, у него спазм горловой, не может говорить. Видимо в душе он боялся, что не пройдет. Председателем комиссии был наш сотрудник, латыш, очень хороший человек. Он старался смягчить эти ужасные сцены.

У нас, между прочим, жена Пятакова, проходила чистку партии. Я была в зале при этом. Она химик была по специальности, работала в каком-то наркомате. Я не знаю, почему она у нас чистку проходила. В прошлом она была троцкисткой. От троцкизма отказалась. И она сказала, помню: “Я работаю сейчас над эмульсией. Пожалуйста, использованный для чертежей ватман не выбрасывайте. Эта эмульсия будет на нем вытравлять следы карандаша, и можно будет этим ватманом снова пользоваться”. Мы долго хранили потом здоровые рулоны ватмана. Но Пятакова исчезла. Видимо, ее забрали тоже^xxviii.

У нас тогда появился Жуков, отвратительный склочный тип. К стыду сказать, еврей, местечковый, в худшем смысле этого слова. Оказался мелкий человек, противный. У него жена   милейшая женщина. Она у нас работала заведующей архивом. Он пока учился, она работала, ишачила. На ее деньги выучился. Потом он ее бросил. Она осталась с ребенком. И он начал за одной волочиться, за другой. Отвратительный тип. Между прочим, толковый инженер. Читал у нас блестяще лекции по христианству. Член партии, конечно. Но он начал все критиковать, начал требовать увольнения старых кадров, травить старых сотрудников: “Они толстовцы. Надо их исключить из профсоюза”,   стучал он кулаками по столу на профсоюзных собраниях. Он начал запугивать начальство и добился какого-то раскола. Одни испугались, другие нет.

У нас был начальник строительного сектора Наум Самойлович Шапиро, умнейший человек, дипломат, хороший инженер. У него   два заместителя Листерник и Биргер. Шапиро и Листерник дружили даже домами, хотя Листерник – человек неприятный. А Биргер – большой умница Появившийся склочник совратил этого Листерника. И тот начал увольнять групповых инженеров. Шапиро ему сказал: “Я лучше сам уйду, но никого увольнять не буду”. А Листерник качался: “А может быть действительно, а вот может быть следует уволить…”. То есть этот тип хотел привести к нам в учреждение свою шатию-братию. Что он вытворял. Это что-то невероятное. Он склоки такие создавал, писал доносы на всех. Я помню, он еще полез к нам в наш отдел. После чистки партии, кто уцелел, те осмелели немножко. Его выставил наш главный инженер. Сказал: “Чтобы даже его ноги не было”.

Я пережила несколько сокращений. После них штаты раздувались невероятно, становились раза в два больше. Сократят, потом набирают. Потому что электростанций становилось все больше, и работы все больше. Кроме того, проектировали всякую халтуру. Целые заводы. И особенно предпочитали крупные стройки. ТЭП очень расширился, стал громоздким. В нем появилось целый архитектурный отдел»¹⁸.




^ Рисунок 4. Циля Моисеевна Хаеш. 1936 год.


«К 1936 году страна уже обладала собственным металлом. Появились сварные элементы. Применять деревянные конструкции в электростанциях, кроме как в опалубках, было запрещено, и группа деревянщиков распалась. В ТЭП’е расширялась группа металлистов. Я очень боялась, что меня в нее переведут, так как старики-толстовцы ушли, кто на пенсию, кто вовсе умер, а немцев отправили на родину.

Калмыков из ТЭП’а уже ушел. Не потому, что деревянщик. Он был путеец, широкого профиля инженер. Отлично знал железобетон и любые строительные конструкции. Он ушел вначале в химическую промышленность, где стал главным инженером института. Потом, когда появился научно-исследовательский институт, занимался историей архитектуры, преподавал и так далее. К сожалению, он очень рано умер, сразу после войны, от инфаркта.

В это время у нас в архитектурном отделе был влиятельный сравнительно молодой ведущий архитектор Турчанинов. Я к нему попросилась, и меня перевели в архитектурный отдел, хотя раньше всё не пускали. Там мне дали звание старшего техника, потом исполняющего обязанности архитектора, потом была архитектором, потом старшим архитектором. На нем моя карьера, много лет спустя, закончилась»¹⁹.
^

Рейнгард Карлович Бартоломей

В 1936 году у нас появился немец-архитектор, который эмигрировал в Советский Союз. Рейнгард Карлович Бартоломей. При нем создали маленькую группу. И тогда меня и Наташу Войко переправили к нему. Она потом стала женой писателя Александра Бека^xxix. Мы очень интересно работали с Рейнгардом Карловичем. Очень симпатичный человек, типичный белобрысый немец. Он прилично говорил по-русски, хотя и с большим акцентом. Ходил с трубкой, вечно курил. Я всегда с ним конфликтовала, что дымит без конца. Мы с ним очень много спорили. Он, например, говорил: “В Третьяковке ничего нет оригинального. Это все французская школа живописи. Единственное, что имеет мировую ценность   это только иконопись. Это действительно исконно русское, неповторимое искусство”. Я говорю: “Как! Передвижники!” Он говорит: “У вас такие же взгляды, как у моих родителей, но школа эта не самобытная”. Мы с ним цапались, но работали мы хорошо, дружно.

Он был последователь Корбюзье, конструктивист, очень образованный архитектор, но я бы не сказала, что у него был особый талант. Ради жены еврейки, чтобы спасти ее, он приехал в Советский Союз. Детей у них не было. Дали им комнату. Жили в гостинице. Она инженер-металлист. Он аккуратный такой, все на нем пригнано. А она симпатичная приятная женщина, но менее подтянутая. Здесь булавкой застегнуто, там нитки торчат. А ее родители, отец был врач, не поехали за дочерью в СССР, поехали в Англию.

Для того времени Бартоломей много видел, перебывал во всех столицах мира. Одно время работал даже у Корбюзье. В Индии, кажется, только не был. Он говорил, что к Корбюзье съезжались архитекторы со всех стран. Новое течение такое было, конструктивизм. Но Корбюзье никому не платил. Работали у него бесплатно. “А я,   объяснил Рейнгард Карлович,   долго не мог у него работать. Мои родители небогатые были. Я у Корбюзье поработал, вижу, что он никому ничего не платит, пришлось уйти”.

Осенью 1936 года нас, большую группу архитекторов, на две недели послали в Ленинград на повышение квалификации. Мы целыми днями рисовали в Павловске и в Пушкине. Прекрасно провели время. Я была с этим немцем Бартоломеем. Ему очень понравился Ленинград. Он первый раз тогда был в Ленинграде. Он говорил, что Ленинград очень хорошо распланирован. Москва беспорядочная. Берлин – город очень удобный, благоустроенный, жилье прекрасное, но город некрасивый. Париж – это музей, но не удобный для жилья.

В Ленинграде они жили в гостинице, а я жила у Ани. Рейнгард Карлович как-то спросил, у кого я живу. Я сказала, что у моей двоюродной сестры. И добавила: “Моя сестра воспитывалась в немецком пансионе и очень хорошо говорит по-немецки”. Он говорит: “Я бы с удовольствием с ней побеседовал. Не с кем говорить. С женой стараюсь разговаривать по-русски. Потому что она очень плохо усваивает русский язык”. Одного своего сотрудника Юру Коченкова, я приглашала к Ане, а Рейнгарда Карловича я не решилась привести. Я говорю: “Ань, хочешь по-немецки поболтать?”. Она сказала: “Да с удовольствием бы с немцем словцом перекинулась”. Я говорю: “Ну, пойдем”,   группа наших мужчин жила неподалеку в гостинице. Аня вначале даже одеваться стала. Потом говорит: “Нет, не пойду”. Сочла это неприличным

Когда вернулись в Москву, Рейнгард Карлович говорит: “Циля, знаешь, у меня, кажется, будет ребенок, я так доволен. Как хорошо, что я здесь”. Впрочем, не все ему нравилось. Некоторые вещи его у нас удивляли. Он говорил: “Как странно, в Германии коммунистическая партия,   он не был коммунистом, но сочувствующим, и, конечно, был против Гитлера, против фашизма, – борется за права женщин. Как это можно запретить аборты? Мало ли какие обстоятельства могут быть у женщины: материально не устроена, сложное семейное положение, слабое здоровье, просто какая-то случайность. А у вас запрещены аборты. Погибают женщины. Я это не понимаю”. Как раз тогда у нас в группе погибла девушка-копировщица. Отличная была работница. Такая крупная, здоровая девушка. Сделала подпольный аборт и истекла кровью. Ужасно, врачи не смогли ее спасти. Остались брат-инвалид, мать старушка. Рейнгард Карлович очень переживал ее гибель. Многое ему казалось у нас очень странным.

Вскоре, что такое? Рейнгард Карлович не вышел на работу. Его арестовывают. Все его друзья были работники Коминтерна. Весь Коминтерн был тогда уничтожен. Жена остается в чужой стране, плохо зная русский язык»²⁰.