Пятое поколение (продолжение)

Вид материала

Документы

Содержание Владимир Дмитриевич Калмыков Что делалось в дереве

Подобный материал:

• Урок 53 Участие граждан в политической жизни (продолжение) Цель, 128.06kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11230.01kb.
• Учебник издание пятое, переработанное и дополненное проспект москва 2001 Том 3 удк, 11433.24kb.
• Ивана Александровича Бодуэна де Куртэне, который в 1912 году издал замечательный сборник, 58.78kb.
• Муниципальное общеобразовательное учреждение, 383.59kb.
• Россия-Португалия: продолжение диалога \\ 31. 05. 2007, 10.35kb.
• Конкурса Конкурс «медиа-поколение», 67.33kb.
• Вов 20 июня 2007г, 31.13kb.
• Геополитический аспект Голодомора, 76.34kb.
• Сироткиной Еленой Борисовной, группа 409-509 (Кафедра Физики ускорителей высоких энергий), 399.91kb.

^

Владимир Дмитриевич Калмыков

Шесть лет, с 1930 по 1936 год, я проработала в «Деревянных конструкциях». Группу возглавлял исключительно талантливый инженер Владимир Дмитриевич Калмыков. Я таких инженеров больше не встречала, хотя у нас были еще крупные инженеры, например, металлист Ширяев.

Калмыков был категорически против американского метода проектирования. Спорил с Абланом. Что такое американский метод? Тогда у деревянщиков были решения: гвоздевые балки, трехшарнирные арки, сегментные фермы. “В Америке,   по словам Калмыкова,   деревянщик сидел и двадцать лет мог проектировать только гвоздевые балки, хоть с закрытыми глазами. А кто-то сидел на сегментных фермах”. Аблан считал, что так и надо организовать работу. А Калмыков говорил: “Мне надо, чтобы работники думали, имели кругозор”. Аблана сместили.

^ Что делалось в дереве? Несущие стены конечно из кирпича. Из дерева все перекрытия, торцовые стены, эстакады для подачи топлива, переходные мосты, леса и опалубки. Опалубки   это самое трудное.

Владимир Дмитриевич Калмыков, был потрясающе талантливым человеком. У нас много было сильных инженеров, но он   такая голова, просто поразительно. Его авторитет В ТЭПе был очень высок. До сих пор мы его вспоминаем.

Калмыков учил так. “Вы будете делать опалубку под бункера”. Как делать? Что делать? Как себе это представить? Все это объемное. Как подойти? Сидишь, сидишь, ничего не знаешь. С чего начать? Он даст так помучиться дня два. Не подходит. Но за это время литературу укажет: “Почитайте то, почитайте это”. Почитаешь, ничего не поймешь, или половину максимум. Уже вопросы какие-то возникают. После этого он садится с вами вплотную и начинает с азов все объяснять. И просто у вас открываются глаза. Так всех нас учил. При этом приучал и к расчетам.

У меня есть приятельница Любочка Машковиц. Она большая умница, милейший человек, хороший товарищ. Мы очень дружны до сих пор. Ее отец, юрисконсульт, был главным арбитром Наркомтяжпрома. Он лично знал Сталина и Орджоникидзе. Хотя нарком высшей школы Петровский лично знал Машковица, его дочь как служащая не могла в то время поступить в институт. Это была война между наркомом и приемной комиссией из комсомольцев, которая стояла на том, что нужен рабочий стаж. И все, крышка. Любочка очень сильная была, прекрасно была подготовлена по математике. Сдавала на одни пятерки. Но ее в вуз не принимали, несмотря на то, что ее отец такой пост занимал.

Она поступила в ТЭП и оказалась в группе деревянщиков, где и я. Мы очень подружились. Я могу объективно сказать, что Люба была, конечно, сильнее меня. Могла разобраться во многом сама по руководству, была великолепный техник, великолепный математик.

В группе были и мальчики. Калмыков с ними был строг. В отпуск уйти, так это каторга. Бывало, придешь с заявлением на отпуск. Он ребятам отказывает. А женских слез он не переносил. Когда увидит, что уже слезинка нависла: “Ну ладно, ладно”. Ко мне с Любой он очень хорошо относился.

Когда закрыли Хозяйственный институт, в ТЭП’е решили организовать промежуточные курсы, трехгодичные. Готовить для себя техников, старших техников. Потому что работники были очень нужны, после очередного сокращения. И самые лучшие наши же инженеры преподавали все дисциплины. Все, что нам нужно: расчеты, конструкции, в общем, все. Мы тогда с Любочкой Машковиц кинулись на эти курсы.

Началось сокращение штатов. Сверху ТЭП’у предписали уволить определенный процент сотрудников. Кого сократить? Конечно, всякую мелкоту. Начальство хотело уволить меня, Любочку и еще одного молодого парнишку, очень хорошего работника. Владимир Дмитриевич выступил резко против: “Я людей учил не для того, чтобы их потерять. Могли спросить меня. Думаете учить так просто? Если вы их сократите, я уйду”. Тогда, правда, уйти было очень не просто. Так об этом столкновении нам позже рассказал начальник строительного сектора, Наум Самойлович Шапиро. Нас не тронули.

В конце концов, получилось так, что Любочка первая влюбилась во Владимира Дмитриевича. До меня это увлечение еще не дошло. Она на год старше меня, может быть поэтому. Влюбилась она, прямо невозможно как. И удивительно, что ее родители никак не вмешивались. Я над ней шутила, смеялась. Мы ее всячески разыгрывали с Машей Головиной. Она даже один раз на нас обиделась. Вообще были хулиганки порядочные. Озоровали там, хотя работали очень много. Но я была наказана, когда Любочке все-таки удалось поступить в МИСИ^xxvi и она ушла из ТЭП’а. Она потом занимала очень большую должность, была начальником перспективного отдела, проектировала все крупнейшие гидростанции. Сейчас она уже давно на пенсии.

Когда Любочка ушла, поступила в институт, Владимир Дмитриевич особенно хорошо стал ко мне относиться. Что ни сделаю по работе, все хорошо. Парни делают то же самое – бесконечные придирки, точнее не придирки, но он находит лучшие решения. Меня начали наши ребята на смех поднимать. Все решили, что у нас роман. Но там романа никакого не было. Просто, когда Любочка ушла, я в него влюбилась. Это, можно сказать, самое светлое мое чувство в жизни. Потому что я преклонялась перед Владимиром Дмитриевичем, настолько он был порядочный, необыкновенно талантливый и добрый человек. Разница возрастов большая, наверное, лет двенадцать – пятнадцать. Мне было 20, ну 21. А ему уже, наверное, было лет 36 – 37.

Если бы мог быть служебный роман, то есть, если бы он имел на меня какие-то притязания, позволил себе такое, что сейчас позволяют мужчины, я бы в нем разочаровалась. Потому что я считала, что он идеальный семьянин, что он в высшей степени порядочный. Занятой человек для меня. И действительно, он таким и был. Может быть, он что-то чувствовал, что-то понимал, но отношение его ко мне было безукоризненным. Я помню только, что подобного чувства я уже никогда не испытывала. Вот он идет ко мне, так я чувствовала, что у меня волосы на затылке поднимаются. Я готова была для него все сделать, чтобы это было идеально. То ли я стала старше. Я рвалась все время в архитектурный отдел. Туда уже молодые архитекторы пришли. и меня начали туда зазывать. Владимир Дмитриевич всячески препятствовал такому переходу, ни в какую не отпускал, как ранее не разрешил уволить по сокращению штатов»¹⁷.