Пятое поколение (продолжение)

Вид материалаДокументы

Содержание


Череп как память
Мария Карловна из рода Аничковых
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   36
^

Череп как память


Наконец, Лев Моисеевич вспомнил про, старушку-санитарку железнодорожной больницы Марию Ивановну. Она часто дежурила в больнице по ночам. Жила в домике, вросшем в землю, комнатка 8 метров. Пришли к ней с нашей бедой. Она говорит: "Что же вы на улице будете жить, что ли?!". У нее в комнатке комод, стол, стулья, кровать двуспальная широкая, с шишками. Что на 8 метрах может стоять? Чистое все очень, накрахмаленное. Видимо, вся ее жизнь в этой кровати, где она отдыхает. Что значит простой хороший человек! Она уступает нам кровать. Сама стелет себе на пол. И мы так у нее живем. Живем и ищем себе что-нибудь другое. И так нам у нее хорошо! Такая она добродушная, такая приветливая!

На комоде у нее салфеточка. Я как-то подняла ее, думаю, что этой салфеточкой прикрыто? Смотрю – череп, чисто вымытый, отпаренный. Я прямо перепугалась. Через некоторое время я не выдержала и спрашиваю: “Марья Ивановна, сразу видно, что Вы медичка. Череп у вас, почему Вы его все-таки держите?”   Она говорит: “Этот череп для меня – святое дело. Это череп моего брата. Я не всю жизнь работала санитаркой. Я была прислугой у немцев. Там меня научили всему: как вести хозяйство, как готовить”. Действительно, она стирала изумительно, она пекла изумительно. “Две сестры-учительницы, незамужние, у них и дом свой был, всему меня научили. А когда они умерли, я стала работать санитаркой в больнице. Работала с немцем-профессором много лет. Когда к нему приходили молодые врачи, он говорил: “Слушайте Марью Ивановну, учитесь у нее, как надо работать, как надо выхаживать больных”.

Она продолжает: “Я сама малограмотная, но хотела, чтобы брат мой выучился, больше у меня родных никого не было”. Он действительно кончил Тимирязевскую академию. В годы Гражданской войны он работал где-то в деревне. Там что-то случилось, и местные власти решили его расстрелять. А в это время в Самару приехал Куйбышев. И ее как умеющую хорошо принять, сервировать стол, приготовить, пригласили, чтобы организовать встречу Куйбышева. Она все это сделала образцово, так что он ее даже поблагодарил. И вдруг из деревни приезжают и говорят, что ее брату назначен расстрел. Она бросилась в ноги Куйбышеву, чтобы спасти брата. Он написал: “Приостановить дело”. Стояли трескучие морозы. Из той деревни пришли подводы. Она их спрашивает: “Вы сегодня едете в деревню?”   “Да, сегодня к вечеру выедем”. А началась метель. Эти деревенские с бумагой от Куйбышева, решили до утра остаться. А когда они приехали, брат уже был расстрелян. Мария Ивановна решила раскопать его могилу. Сама отваривала голову и сохранила череп как память. Прямо страшная история

Мы долго жили у Марьи Ивановны. Как-то попросили ее спечь нам пирог на праздник. Хотели его отнести на работу. Приходим домой: крендели, пироги на комоде, на стуле, на кровати,– живого места в комнате не осталось. И все такое вкусное, изумительное. Мы всей бригадой ели, ели, не могли наесться. То есть это была чудесная женщина. Вот что иногда представляет из себя простой человек. Я всей душой полюбила эту мудрую женщину. Вот так чужой человек нас приютил.

Как мы жили? Конечно, ничего не готовили. Питались в столовой. Время летнее. Каждый день куда-нибудь шатались вечером. В знаменитый парк на берегу Волги, очень красивый. Там у них отличная драма и цирк был. Или на паром на ту сторону Волги купаться. Выезжали на пароходе в так называемую “кругосветку”. В общем, время проводили неплохо.

Неожиданно Лев Моисеевич вспомнил о Марии Карловне, у которой есть две комнаты. Муж ее фотограф. Он уже старый был. Она больше ездила к нему и очень редко жила в Куйбышеве. Так что она сдала нам эти две комнатки. Ну, шикарно!
^

Мария Карловна из рода Аничковых


В эти “хоромы” стали заходить наши сослуживцы. Как-то приехала Мария Карловна. Она была дама немолодая, но очень общительная. Поскольку у нас часто собиралась молодежь, она очень любила с нами посидеть. Сидим как-то компанией. Заходит старуха, лет семидесяти, не меньше, в обтрепанной солдатской шинели. Великосветским жестом сбрасывает грязную шинель. Под нею обнаружились красивая атласная, явно дореволюционная кофточка и длинная обтрепанная юбка. А надо вспомнить, что после убийства Кирова всех “бывших”   дворян, баронов, семьи царских офицеров и так далее   выселяли из Ленинграда. Мария Карловна приветливо встретила гостью. Мария Карловна нам пояснила: “Это несчастная женщина, очень культурная, знатная. Ее сын искусствовед был выслан из Ленинграда в 24 часа. У нее ничего не было. Кто-то ей дал эту шинель. Она смогла захватить, в основном, не тряпки, а лишь какие-то ценные гравюры. Живет уроками музыки, ходит по домам”.

Гостья рассказала нам свою историю. Она из рода Аничковых. В ней есть и грузинская кровь. Она в свойстве с Наполеоном Бонапартом, который ставил королей и князей в завоеванных странах, в том числе германских княжествах. Когда ее родственник из Сванетии женился на какой-то немецкой княгине, Наполеон подарил новобрачным спальню. Отец Аничковой был послом в Италии и Франции. Там он занимал особняк, в котором некогда жил Жан-Жак Руссо. Она его [Аничкова] единственная дочь. Поскольку сыновей не было, отец ей дал образование, какое дают мужчинам. Она знает много языков. Что она прекрасно играет, мы убедились сами, увидев, как она села, услышав, как играла. Она давала уроки музыки во дворе, где мы жили. Каждую копейку, которую она заработает, она посылала сыну. Сама, можно сказать, побиралась. Видимо, Мария Карловна ее подкармливала, так как когда она потом приходила, было видно, что она голодная. После того, как мы с нею лучше познакомились, тоже начали ее подкармливать. Она, бывало, зайдет, когда мы дома. Чтобы ее поддержать, я у нее купила два эскиза Серова, вернее наброски.

Со мной в командировке в Куйбышев работал Петька Попов, молодой, из пролетариев. Он Аничкову невзлюбил: “Что это вы старуху привадили! Филантропию тут развели. Брешет она тут небось, половину. Вид у нее подозрительный, контра какая-нибудь. Убили же Кирова?” Она, чувствуя его настороженное отношение, сделала как-то ему пару очень интересных комплиментов. В общем, держалась скованно. С нами же она была очень свободна и откровенна. Я Попову говорю: “Что ты, Петя? Не знаешь человека, а сразу поклеп не него начинаешь наводить. Не надо так. Несчастная старуха, кем бы она ни была”.

Случилось так, что соседский мальчишка делал уроки. Решал задачи по физике и математике. Та у него не получается, эта не получается. Пришел к нам. Мы с Нинкой посмотрели задачи, и пас. Не знаем, как решить. Петька вылезает вперед: “Я всегда хорошо учился по физике, иди сюда. Сейчас решим”. Решал, решал, ничего с ответом не сходится. Я ехидничаю: “Петька, ты не больно силен, если у тебя не получается”. – “Ну, я хотя бы знаю, как ее решать!” Вдруг приходит Аничкова. Спрашивает: “Чем это вы заняты?”. Я говорю: “Вот решаем задачу, даже Петя хвалился, а решить не может”. Она говорит: “Дайте мне посмотреть”. Садится и решает одну, другую, третью. Все сходится с ответом. Потом отлично объясняет все решение. У Петька даже уши оттопырились от удивления. Она говорит: “Вы знаете, молодой человек, мне отец дал образование, такое, как получали в прежние времена мужчины. Я все предметы проходила серьезнейшим образом. Он требовал от меня совершенного знания. Я училась всему: математике и физике, языкам, и музыке. Я прожила почти всю жизнь с мужем. Мы много путешествовали”. Петька к ней переменился: “Черт возьми, какая старуха-то, а!” Я говорю: “Вот, не суди поверхностно. И все из-за какой-то задачки, что ты не смог решить, а она решила”.

В Москве был известный гомеопат Жадовский. Он жил так, как говорили про гомеопатов. Для них деньги, как вода из крана. Откроет кран, и деньги текут. Аничкова говорит, что “Жадовский мой племянник, хотя, может быть, двоюродный. Он сирота. Я ему дала деньги образование и все, что нужно. Когда мы жили в Петербурге, чтобы ему никто не мешал, я в отдельный флигель его поместила. Теперь, когда мы в беде, сколько я ему ни пишу, он не отвечает”. Когда через два месяца мы уезжали в Москву, Аничкова пришла на вокзал нас проводить. Она дала письмо, чтобы мы сходили с ним к Жадовскому… К несчастью, это письмо мы потеряли по дороге. Мы с Ниной пошли без письма. Жадовский очень сухо нас выслушал. Мы не просили, просто сказали: “Ваша тетя в очень тяжелом положении”. Он ответил: “Я знаю”. Мы как-то ее еще навестили. Принесли что могли. Переживали, что потеряли письмо, может оно бы подействовало…. Мария Карловна тоже навещала ее»25.