I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание Разговорная книжка Н.н. лунин - а.а.ахматовой

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

РАЗГОВОРНАЯ КНИЖКА

А. 6 мая 25 г. Царское Село.

Сегодня ходили в парк. К.М. снял меня «у девушки». Гово­рили о царскосельском обществе начала века. Дружные! Олень.

Я. Никогда еще до такой степени не был обречен ей, как теперь, когда она в Царском. К.-М.

А. Дома. 25 мая старого стиля.

Тату. Соники. Маленькая кисейка.

Вчера ссорились, но не верю дурному для нас. К.М. вор­чит почти непрерывно, я измучила его моей болезнью. Лежу чет­вертый месяц. Пора в лес. Олень.

А. 29 мая 1925. Больница.

К.М.! не забудь, что завтра в 2¹А ч. я жду тебя на новой скамейке в больничном саду. Олень.

Если будет дожДь, позови меня — я услышу в комуке*.

.А. 2 июня 1925 г. Больница.

Унеси меня к родине нашей...

А. Вчера, 11 июня (день моего рождения по новому сти­лю) я целый день лежала больная. В Ю'Л вечера с Тапой* по­шла к К.М. Он меня спросил: Зачем ты притащилась! Ахм.

П. Шелли, мой милый Шелли, ты можешь обо мне так пи­сать? И ты?

А. 23 июня.

Радуга через все небо!

А. 24 июня 25 г. Мраморный дворец.

День моего рождения по старому стилю.

Обещаю К.М. ехать с ним весной 1926 г. за границу. Ес­ли... Олень.

А. 27 июня 1925. Пароходик Л.Г.О. К.К. № 6. Елагин остров — Летний сад.

Еще год прошел — мы опять на островах. Жарко. Чинят Стрелку, к чему? Море почти белое. Дружные. А через год? Олень.

П. Но от Оленя осталось только '/ю ~ устала через 10 мин. Все же Царица. Локотки милые. Там же К.М.


^ Н.Н. ЛУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ.

июня 1925 года. <Ленинград>

Ан., родной мой, милая так ты уехала; никогда не делала больнее, чем сегодня, потому что ни вернуть тебя, ни догнать, ни сказать тебе — я уже не мог; и еще больнее оттого, что ты была во всем неправа, и мне только надо было несколько ми­нут с тобой свободно поговорить, чтобы ты почувствовала свою неправоту; сколько я был утром виноват и без меры, без про­щения виноват — столько теперь не виновен ни в чем. Ты не остановилась и не остановишься, может быть, уже никогда, т.к. никогда не можешь простить боли, причиненной тебе. Я не для того пишу, чтобы тебя попрекать или оправдывать себя, а что­бы сказать тебе, как потом было. Еще долго, весь вечер все во мне металось, воскресало и отчаивалось, звал тебя, и не было тебя, и не было места, где бы можно было тебя подождать или увидеть. Все, казалось, кончено. Теперь уже ночь, усталый, с одною ноющей болью и с теплым, ласковым сердцем, какое все­гда бывает после слез от горя, я пишу тебе безо всякой цели — просто, чтобы говорить о тебе; никого не виню и никаких при­чин не ищу, не знаю, что с чем сплелось и откуда пошло; что бы об этом ни думать все мука, и чем больше думать, тем му­ка больше. Еще думаю о твоей одинокой, гордой, страшной бо­ли. Ан., мой, прости насколько можешь; то, что ты говорила утром, все же неверно. Что же мне после трех лет уверений и

.особенно сегодня уверять тебя, что ты есть для меня, что те­ряю, теряя тебя. Не счастье, не любовь, не радость беседы, не красоту теряю, а, как бы сказал Достоевский — «идею», или, по­жалуй, он сказал бы «некую идею». Это и есть то, чего я не мог тебе объяснить и как-то не могу и сейчас; это то, что я называл «долго хочу» и что больше всего меня угнетало весь сегодняш­ний день. Но я не хочу, не хотел об этом писать, потому что, если в тебе ненависть, злоба или равнодушие нелюбви, тебе толь­ко чудовищным или наверченным покажется все это, да и мо­жет статься, ты подумаешь, что я ищу «снисхождения».

Я ищу только твой образ этим письмом, тебя, призрак жи­вой, выдолбленный моими словами в темноте этой ночи. Как я сердцем своим этот милый образ пред собою сейчас возношу; до какой степени он все же со мною, окруженный нежной теп­лотою и болью сердца. Только несколько часов тому назад ви­дел тебя, руки твои брал, на ладони как бы делал отпечатки глаз и губ; а теперь все окаменело: твои последние злые слова в ушах.

Милый мой, непоправимо милая.

Начало светать. Будет день, а тебя не будет.

К.-М.


А.В.КОРСАКОВА - Н.Н.ПУНИНУ

4 июля 1925 года. Гобрен-Руген, Остзее

Милый, несравненный и незабвенный друг Юксинька.

Этим обращением, кажется, все уже сказано. Лежат пере­до мной три Ваших неотвеченных письма, меня укоряют. Все-таки — не виновата. Не было ни времени, ни, главное, энергии писать. За последнее время (2 года) жизнь в Берлине меня взяла в ежовые тиски. Особенно же последние полгода с декабря г совершенно измучилась. Что Вам писать об моей жизни? Если бы было больше денег — то были бы все совершенно счастливы. Но этого, т.е. денег, очень скудно, поэтому экономишь и сушишь себе мозг и сердце всякой дрянью, вместо того, чтобы жить. Жи­вем мы до крайности замкнуто, я точно трамвайная клячонка — от станции к станции. День рассчитан по часам и минутам.

Ах, Юксинька, перечитываю Ваши письма, и пропадает охота писать: какой может быть Вам теперь во мне интерес? — Погрязла я в заботах и хлопотах, работаю по дому, вожусь с Савосей (Себастьян) и, думается, стала самая обыкновенная женщина. Вы человек духа и мысли, к тому же мужчина и жи­вете в «высших сферах», а я и читать не могу. Совсем стала Мар­фа, хотя и сознаю тщету и суету — все же... Если чулки драны, то как взяться за высшие сферы? Вот и мечтаю год за годом о «двух вершках покоя и воли».

Узнав о возможности встречи с Вами, я, действительно, тряслась — Вас разочаровать, как говорили институтки, и навеки потерять. Ведь мы все же живем прошлыми впечатления­ми, и я вижу Вас, а Вы меня 15 лет тому назад! Известно, что каждые 7 лет все в нас обновляется, и мы вдвойне совер­шенно иные. Поэтому боюсь встречи с Вами, боюсь потерять Вас — ибо Вы единственный, с которым я могу говорить.

Наше нейшлотское знакомство произошло более романти­чески, нежели Вы пишете; мама Вас «нашла» - то есть она гу­ляла с одной знакомой, а я в это время воспользовалась часом свободы и где-нибудь рисовала. Устав, она села на камни под навесом камней и моха, вдруг что-то с шумом обрушилось пе­ред ней, и сверкнули две «белые бомбы», она, конечно, вскрик­нула, и это «нечто» выскочило из кустов и... благовоспитанно извинилось за беспокойство. Это Вы, Юксинька, прыгнули с об­рыва и чуть что не маме на голову. Мне же Вы были представ­лены уже совершенно по всем правилам, и я помню, сколь по­дозрительно и недоверчиво мы сперва друг к другу отнеслись. Эти нейшлотские дни - одни из прекраснейших моей довольно богатой жизни, и я никогда их и Вас не забуду и не разлюблю. Тогда жизнь только еще открывала перед нами свои двери, а теперь 15 лет — что мы делали, какие-нибудь еще 10-15 лет — и уже будет старость, для меня по крайней мере. А нужно еще так много, так ужасно много сделать, и я хочу и буду еще ра­ботать и создавать. Вы пишете, что безнадежно состарились?! — Юксинька, что Вы, ведь Вам 37 или 38 лет, ведь Вы еще со­всем молоды! Я и то еще не сдаюсь и ожидаю многое, как гово­рит Петрарка: «Сердце желать и любить не устало» — а теперь еще ребята, какой это восторг их иметь и отдавать свое лучшее и свои знания. А жизнь — борюсь с ней, жестокой, и надеюсь и хочу ее побороть.

Живем мы сравнительно хорошо, т.е. не зябнем и не голо­даем, но чего-нибудь «особенного» в виде курицы, зайца, дичи — самое большее 2—3 раза в год случается. Об новом платье и про­чих «элегантностях» мечтаю иногда, но по большей части дос­таю старые платья и перекрашиваю и перешиваю, благо добра еще достаточно и умею хорошо шить...