I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание А.а.ахматова - н.н.пунину А.и.таран - н.н.пунину.

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

А.А.АХМАТОВА - Н.Н.ПУНИНУ

<23 июля 1924 года. Ленинграду

Милый друг, спасибо Вам за письма. Я получила уже че­тыре (из Царского, Витебска, Киева и Винницы), завтра жду пятого. У нас все по-старому: Ольга лежит, ей ничуть не луч­ше. «Петроград» денежек не платит, Мишенька* отбыл в Одес­су, Володя* продолжает уезжать в Москву, приходил прощать­ся Вейдле*, отправился в Париж.

Я здорова, радуюсь чудесным дням, вечером читаю Биб­лию. Мне очень приятно думать, что Вы уже целую неделю не

.ходите по камням, не смотрите на окаянную Фонтанку и ды­шите воздухом почти южным. Поправляйтесь и не торопитесь возвращаться в город. Пожалуйте, передайте мой привет Анне и Зое Евгеньевнам и поцелуйте обеих маленьких Пуниных. Ваш друг и сестра Анна.

^ А.И.ТАРАН - Н.Н.ПУНИНУ. июля 1924 года. <Киев> <...> Об интересе к Вашим лекциям говорить не приходит­ся, молодежь знает Вас и теперь уже допытывается, когда и где Вы будете читать. Некоторые из них откладывают свой отъезд домой. Итак, жду Вас с Анной Евгеньевной. Ваш Таран.


ДНЕВНИК. 1924 год.

июля. Немиров Подольский.

июня Галя с Ириночкой, Зоей, ее дочкой уехали в По­дольскую губернию. Путешествие это было рискованное, пото­му что ехали первыми в места нам неизвестные. Там мы долж­ны были провести лето с Малевичем, Матюшиным, Мансуровым и др. Но уже тогда, когда Галя приехала в Немиров, выяснилось, что никто из них не приедет. Никто наших не встретил, и ниче­го для них не было приготовлено, даже жилья. С первого же дня отъезда оттого ли, что сильно беспокоился за них (Галю и Иру), или это был невнятный рецидив каких-то чувств, я начал тоско­вать о них почти физической тоскою; по вечерам мне делалось дотого тоскливо и больно, что я ничего не мог делать. Впослед­ствии эта тоска оправдалась, так как кроме очень тяжелого трех­дневного пути с ночевкой на станции Ирина заболела дизенте­рией. Я обещал им приехать на две недели в середине июля. И вот я, которому дана была свобода одиночества и свобода всегда видеть Ан., вдруг тайно стал с нетерпением ждать, когда я смогу поехать к нашим. Ан. это заметила и холод мой к ней, неизбеж­ный от всего этого, тоже почувствовала — были тягостные дни, от которых я устал и еще больше стал желать отъезда.

Накануне дня, в который я должен был уехать, было Пет­ра и Павла — именинник Щеголев. Я не люблю, когда Ан. хо­дит к Щеголевым т там много пьют и люди развязны — во всем, что там делается, есть что-то, причиняющее боль моему чувст­ву к Ан., и я просил ее не ходить к Щеголевым. Особенного желания идти туда она, впрочем, и не выражала. И вдруг вече­ром в 10 ч., когда я уговорился с Ан. прийти к ней, ее не было дома за ней зашла Замятина, и они ушли к Щеголевым — на час, как сказала мне Ольга Судейкина. Я стал ждать; я долго

.ждал, выходил, прошелся по Марсову полю, снова вернулся — был первый час — Ан. не было. Все кипело и закипало во мне дикою ревностью. Около часа я снова вышел и пошел по на­правлению к дому, где живет Щеголев, через Троицкий мост; на мосту я еще стоял и смотрел на воду и решал расстаться с Ан. сегодня же. Я знал, что от этого не расстаются, и молился втайне, чтобы мне расстаться, просил этого как чуда. Была боль, хорошо мне известная боль, только невыносимее, чем всегда. И я удивлялся, потому что этими последними днями тяготился и хотел ехать к Гале. Наконец я встретил Ан. Она шла под ру­ку с Замятиным, в руках у нее были цветы. Замятин был пьян, я в каких-то нелепых, но, вероятно, внушительных выражени­ях попросил Замятина оставить мне Ан. с тем, что я доставлю ее, куда он мне прикажет, через полчаса. Замятин явно стру­сил и, сделав какое-то неловкое движение рукой, быстро «ре­тировался» (не иначе) куда-то назад, к отставшим, как потом выяснилось, Федину и Замятиной. Я пошел с Ан., не помню, что было сперва, кажется, первой моей доблестью было: я схва­тил и, изорвав в куски, цветы из рук Ан., выбросил их в Неву. Потом я стал просить ее о разлуке или предлагать ей разлуку, уж не знаю. Спустились на набережную; нас догнал Федин, а затем и супруги Замятины, Людмила (Замятина) заметила, что у Ан. нет цветов — всем все стало ясно. Но я помню то острое, по всей спине полоснувшее, как молния, чувство наслаждения, когда рвал и бросал цветы; и в пальцах было то же чувство, когда я ими взял цветы, и в ушах, когда я слышал хруст ло­мающихся стеблей левкоев; была белая ночь, на пальцах моих была кровь, вероятно, от розы; кровь липла, и ею я запачкал руки Ан. Пришли к Ан., я заплакал и все просил отдать мне крестик — мой крестильный крестик на золотой цепочке, пода­ренной мною Ан. еще года полтора тому назад. И Ан. плакала, щеки ее были мокры, она сердилась и плакала.

Мы не расстались.

Но я уезжал на другой день с тяжелым, мучительным чув­ством разлуки. Ан. все время меня пугала ею, говоря: «Вот, уе­дешь, и больше не увидимся».

Я уехал, она проводила меня на поезд; спросила, когда я напишу ей; я сказал: когда захочу — вероятно, из Винницы. Не понравился ей ответ. Спросил и ее, напишет ли она; не обеща ла, но было видно, что напишет; так по крайней мере ей дума­лось в ту минуту. Я написал ей уже из Царского, затем из Ви­тебска, Киева и Винницы. Я всю дорогу до предельной боли тосковал о ней и жалел, что уехал, и хотел еще в Вырице вер­нуться. Я «не мог без нее», особенно вечерами... плакал в ваго­не в подушку. Теперь я здесь.

27 июля,

Теперь я здесь, встреча с Галей была ласковой, потом тре­вожной, потом мучительной и все мучительней по мере того, как усиливалась моя тоска о ней. Вчера после одного короткого раз­говора Галя наконец написала письмо своему отцу — Пусе, со­общая ему, что мы расходимся. Но письмо это не было послано; оно у меня, Галя просила его опустить, когда поеду, так как она боится, что Пуся расстроится ее письмом, а сейчас он один в городе — она боится за его сердце. Письмо это, конечно, не бу­дет послано. Важно, впрочем, то, что Галя его написала. А от Ан. нет писем. Оттого ли, что близок день моего отъезда, или во­обще я вмещаю только возможное — но я не страдаю больше. Пусть мы не будем уже вместе.

Вечером

«За то, что я руки твои не сумел удержать, За то, что я предал соленые нежные губы, Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать. Как я ненавижу пахучие древние срубы»*.

А.А.АХМАТОВА - Н.Н.ЛУНИНУ.

июля <1924 года> С. П. Б.

Милый Николай Николаевич, как мне досадно, что я не могу побывать этим летом в Киеве. Ольга Афанасьевна все еще ле­жит, издательство все еще не платит ни гроша. А лето каждый день грозит кончиться!

Был у меня К.С.Петров-Водкин*, прощался, сейчас он уже на пути в Париж. Я позирую Наталье*, читаю Библию и Граба­ря* и жду возвращения милых друзей. Как Вы отдыхали, что Ки­ев? и когда домой?

Ваш Оленик.