Geum.ru

I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материалаДокументы

Содержание


Н.н. пунин - м.алолубевой.
Н.н.пунин- м. а. голуб евой.
Н.н.пунин- а.г.каминской
Подобный материал:
1   ...   96   97   98   99   100   101   102   103   ...   107
^

Н.Н. ПУНИН - М.АЛОЛУБЕВОЙ.


ноября 1950 года. <Абезь>

Тика, голубка моя, тихий свет и утешение. Пользуюсь сво­им правом послать тебе второе письмо в этом году. В тюрьме я еще надеялся писать тебе много, но и это прошло; вероятно, все это отмщение мне за горе, которое я тебе причинил: саночки, Пермь, Черная дорога, Загорск и пр. (Как я плакал, проезжая 4 сентября Загорск, над твоей несложившейся жизнью!) Но все равно, ты лежишь на моем сердце, и нигде и никогда я не бы­ваю без тебя, так что, если мне суждено будет умереть здесь -я умру не один. Странно только, что я не могу ни видеть тебя, ни слышать, ни тронуть рукой — все остальное только лишения, т.е. более или менее — пустяки.

Полтора месяца я пролежал в больнице; изрядно отдохнул и осмотрелся. Лекарства ваши пришли как раз в день выписки, так что лечить меня было нечем, но я поправился сам собой.

.Первая «восторженная» посылка обрадовала всех, меня ок­ружающих. Я знаю, что ты не можешь меня кормить, не зани­мая денег у родственников, поэтому не роскошествуй; я пони­маю, что вы обрадовались тому, что я жив, и, конечно, чай «экстра» чудесен на вкус, но все-таки...

Радио у нас работает плохо и газеты редки, поэтому при­сылай бандероли с более свежими газетами и книгами (пришли, если можно, Вельфлина «Основные понятия»*). Стихи в «Огонь­ке» прочитал; я ее любил и понимаю, какой должен быть ужас в ее темном сердце*.

Слышу каждое твое слово и каждую интонацию, и нет там ничего сухого. Ирочке я уже не могу написать, но она знает, как я ее люблю и благодарю.

Анюта! целую тебя столько же раз, сколько ты получила троек за этот год в школе. Роме благодарность и привет. Поце­луй в лобик Нику и Люлли, целую также Ирочкины тонкие паль­чики.

Хочу еще поздравить тебя, голубка и хранитель, и Ирочку с днем рождения. Пусть Ирочка передаст всем мой завет: «бе­регите Тику»...

Искусством здесь очень интересуются. Есть один профессор-историк*; он очень хорошо говорит о работах Пикассо, о про­странстве и времени в искусстве...* Историю искусств знает не хуже меня. Долго жил в Париже.

Ну, до свидания; м.б., завтра будут от вас письма (прихо­дят по субботам).

^

Н.Н.ПУНИН- М. А. ГОЛУБ ЕВОЙ.


февраля 1951 года. <Абсзь>

Тика, родная, поздравляю тебя, Голубка моя, и желаю те­бе только сохранить светлым сердце и победить горечь. Не знаю, когда дойдет до тебя это письмо, т.к. в связи с началом года все пишут письма и они, естественно, накапливаются при про­смотре.

Мне бы хотелось все-таки получить Вельфлина и еще книг по искусству («Алпатов» имеет громадный успех в лагере*, но не у меня) — а что, 1-й том невозможно достать? Если бы ты могла также подобрать иллюстрации для уяснения кубизма (от иконы и негров до «скрипки» Пикассо). Ирочка пишет о крас­ках; масло посылать громоздко и дорого, но если бы вы могли достать ящик пастели, соответствующую бумагу и подобрать цветных репродукций натюрмортов и пейзажей, я бы мог, ин­терпретируя их, сделать что-нибудь для столовой и клуба, а то я бесполезный человек! Ну, о быте, кажется, все.

Спасибо за китайских фокусников; это место письма я чи­тал некоторым вслух, точно и прекрасно. Не думал я, что при

.жизни моей ты будешь одна в зале - это жестоко! Но во мне нет никакой горечи, может ли быть горечь, если любишь, горечь — это непросветленное страдание, строго говоря, бесплод­ное страдание. О, Тика, расправь шире крылья — и мир и жизнь — чудо, в буквальном смысле — и неповторимое и необъ­яснимое. Хочешь новеллу: когда Рафаэль кончал свой портрет, пришла за его душой смерть, но т.к. портрет был так похож, что смерть не могла разобрать, где настоящий Рафаэль, она хо­тела уже взять душу у портрета. «Синьора,— сказал Рафаэль,— берите мою душу — тот бессмертен». Может быть, тебе это по­кажется экзальтацией, т.е. недоработанным чувством. Ничего, доработается. Но ты назвала мое письмо милым и я обидел­ся. Неужели «милое»? О, Тика! Голубка моя, терпеть, терпеть... Ирочкины письма (их — 17, твоих - 13, не считая теле­грамм) живо рисуют мне быт Фонтанного дома, но только я не понимаю, что сталось с моей комнатой, неужели оставили? Мне больно, что я не могу ей написать, но что же делать — терпеть. И я хожу, так же постукивая палочкой, когда темно. От Ироч­ки из Москвы я получил открытку. Как ее диссертация?. марта Пришлось прервать письмо: отобрали ручку — не положе­но. Отобрали также клетчатый наш плед, т.к. сочли его за жен­ский платок; пришлось обрезать бахрому и подрубить — стал чис­литься одеялом. Многое изменилось за это время; солнце греет на 10 —15°, и дни полные. Прочел «Боги жаждут»*. Зато по ве­черам тоска обессиливающая и страшно ждать будущего. До оду­ри играю в шахматы (может быть, где найдешь карманные, с втыкающимися фигурами?). Ты скажешь, что я слишком мно­го прошу, но ведь ты мудро ничего не посылаешь из просимого. Очень давно, больше месяца не имею от тебя писем. Ирочкино и Анютино письма получил, хотя одно на неделю позже друго­го. Посылки также стали опаздывать; пятая шла 20 дней; я из­немог в ожидании. Но скоро и это может кончиться. Целуй всех детей с нежной любовью и всем зверям привет. Все будет хоро­шо, если ты останешься той, какой я себе тебя представляю — сильной и прекрасною.

Поздравь А.А. Думаю о тебе совсем просто и просто тебя целую. Твой Синь.

Ирочка! целую — папа.


^ Н.Н.ПУНИН- А.Г.КАМИНСКОЙ.

апреля 1952 года. <Абезь>

Здравствуй, Анюточка, светик мой и крылышко. Узнал твой адрес и тороплюсь написать тебе: поздравить тебя и всех, помнящих обо мне, со всеми праздниками, и прошлыми, и будущими. Мое здоровье хорошо; недавно переболел, правда, гриппом, но спокойно, хотя у меня не было никаких подходящих лекарств: те, что прислала Тика, вышли, а больше она не шлет, как и другое, что я просил. У меня есть две просьбы к маме: пусть она достанет миллион единиц пенициллина это стоит 18 р.— дорого? ну, пусть; а затем калоши — это последнее, когда у ма­мы будет немного денег, — хотя теперь с вашим переездом не до­ждешься?!* Как-то она прислала мне трико-рубашку — я был очень доволен; она длинная, а это оказывается много теплее.

Теперь могу немножко читать, а зимой не мог: одна лампа на 200 чел.- и то под потолком на высоте 7 метров. А знаешь, зимой-то у нас луна иногда вовсе не заходит; бегает кругом по небу, а неба много: ни домов, ни деревьев нет: так она кругом и ходит. Если Тика соберется послать книг, то только Шекспи­ра, Гете, Данте и т.д., а другого я все равно читать не буду, не лезет так же, как тресковая печенка... Делакруа почитываю — хорош: высокомерная грусть! Ну, до свидания, крылышко мое, целую твои смелые глазки. Маму, Рому, Тику, Машку* — спа­сибо ей за поцелуй Тике — и всех целуй. Хорошо, что вы уеха­ли оттуда; только все думаю: как же Акума; бросили? или она уехала в Москву?* Не забывай и люби! Жду письма.

Мамины письма я очень люблю читать. А что ее работа, пусть не боится, напишет.