Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии

Вид материала

Книга

Содержание Резюме и выводы Логика науки Конструкты против событий Конструкты с пространственно-временными ко­ординатами. Типы конструктов.

Подобный материал:

• Первые программы психологии как самостоятельной науки. 20. Роль Вундта в оформлении, 24.84kb.
• Морозов А. В. М71 История психологии: Учебное пособие для вузов, 3214.19kb.
• Современная Гуманитарная Академия, 197.44kb.
• Темы рефератов по дисциплине «История психологии», 21.19kb.
• План: Предмет и задачи психологии как науки > Место психологии в системе наук и структура, 1231.11kb.
• Программа минимум кандидатского экзамена по курсу «История и философия науки», 121.23kb.
• Лекция по дисциплине «Методика преподавания психологии» тема: Предмет методики преподавания, 128.25kb.
• Модуль Социальная психология как наука, 415.34kb.
• Методические рекомендации по методике преподавания психологии. Тематика семинарских, 78.25kb.
• Вопросы к зачету по методике преподавания психологии, 18.95kb.

Гештальт-психология. Рационализм и эмпиризм столкнулись, когда на сцене появилась гештальт-пси-

хология (не путать с гештальт-терапией Фрица Перл-са, рассматриваемой в главе 4). Гештальт-психологи утверждали, что разум не делится на элементы, даже на такие, которые могут соединяться, подобно хими­ческим элементам, в сложные вещества (как полагал Дж. С. Милль) или объединяться посредством аппер­цепции (как считали Лейбниц и Вундт). Гештальтисты настаивали на том, что разум наделен врожденными способностями, придающими вещам гештальт — целое или паттерн, — что присуще как восприятию, так и мышлению. Например, когда мы смотрим на вещи, мы не видим отдельные пятна, которые должны быть скомбинированы в объект, скажем, дерево. Вместо это­го наши врожденные механизмы соотносят различные компоненты по принципам пространственной близо­сти, сходства и установки (того, что мы ожидаем уви­деть) в единицу «дерево». Научение и решение про­блем состоит не в пробах и ошибках, как полагал Тор-ндайк, но в обнаружении критического компонента решения, который способствует образованию целого. Научение — это достижение инсайта. Вольфганг Ке-лер (1887-1967) попытался подвести под гештальт-организацию физиологическую базу на основе анало­гии с электрическими полями. Он высказал предпо­ложение, что сенсорная стимуляция попадает в зону действия электрохимических полей мозга и реструк­турируется в целостности. Далее, конфигурация сило­вых полей мозга и конфигурация объекта, принадле­жащего миру, соответствуют друг другу во всех своих точках: они «изоморфны» друг другу. В процессе вос­приятия индивид воспринимает эти конфигурации в своем мозге. Здесь, как и в случае Мюллера и Гельм-гольца, перед нами пример биологизации кантовско-го единства апперцепции. Его удвоенный мир пред­стает в виде изоморфизма, а врожденная категориза­ция — в виде гештальт-организации.

Социальный психолог Курт Левин (1890-1947) применил гештальт-психологию к группам. В его «групповой динамике» поведение каждого индиви­дуума определяется паттерном энергии всей группы, подобно тому как мозг в гештальт-теории определя­ет сенсорные элементы. Данная теория оказала вли­яние на гуманистическую психологию (см. главу 4) и такие ее формы участия в Движении за человечес­кий потенциал, как Т-группы и группы встреч. Ле­вин также оказал влияние на экологическую психо­логию (см. главу 7), общественную психологию (см. главу 13) и энвайронментальную психологию (там же) благодаря его вниманию к поведению как функ­ции среды.

^ Резюме и выводы

Психологические представления первобытных людей наделяли все вещи жизненной силой. Жиз-

¹⁵ Возможно, именно благодаря своему китайскому происхождению и связи с китайской культурой Куо с самого на­чала избежал влияния западной традиции, что позволило ему сформулировать подход, альтернативный западному ме­ханицизму и ментализму.

61

ненные силы человека, определяющие его поведе­ние, нередко отождествлялись с биологическими органами, в особенности с сердцем. Аристотель по­ставил психологию на последовательно натуралис­тический путь, описав взаимодействие организма и среды, вместо того чтобы помещать определяющие поведение силы в организм человека. В последую­щие века тяжелые социальные условия заставили интеллектуалов обратиться внутрь себя и отвер­нуться от внешнего мира, превратив псюхе из жиз­ненной функции в сверхъестественный внутренний определяющий фактор. Аналогичная трансформа­ция при сходных обстоятельствах произошла ранее в Индии. Христианские теологи развили учение о псюхе (душе), превратив его в психологию внутрен­ней жизни; этот подход доминировал в мышлении людей на протяжении всего Средневековья и даже в более поздние исторические периоды. В то время как другие науки освобождались от теологии, пси­хология оставалась в ее власти, однако она привлек­ла внимание философии — дисциплины, начавшей отходить от теологического мышления. Такие на­правления философии, как рационализм, эмпиризм и позитивизм, придали психологии больший вес, но сохранили психологический дуализм и, кроме того, привнесли в психологию принципиальное расхож­дение по вопросу о том, является ли душа целост­ной или атомистической. Вместо того чтобы обра­титься к наблюдению природы, философы пытались натурализовать душу, прибегая к аналогиям и био-логизации. Даже после появления эксперименталь­ной психологии исследователи продолжали пола­гать, что они изучают нечто неосязаемое (эфемер­ное), что может быть исследовано лишь косвенными методами.

Классические системы психологии, появившие­ся в конце XIX и развивавшиеся до 50-х — 60-х гг. XX века, как правило, представляли собой реак­цию на эти многовековые проблемы и продолжа­ли интерпретировать свои наблюдения преимуще­ственно в терминах ощущений/разума/сознания/ промежуточных переменных, несмотря на значи­тельный прогресс самих методов наблюдения по мере принятия ими методологии лабораторных исследований. Лишь постепенно, да и то в ограни­ченных пределах, эти психологические системы начали обращаться к описательному методу обра­ботки получаемых ими данных, принятому други­ми науками. Только радикальный бихевиоризм от­бросил менталистские конструкты, впав при этом, однако, в другую крайность — механицизм. Неко­торым нецентрическим системам удалось избежать как дуализма «душа—тело», так и механицизма и биологического редукционизма, придав основное значение взаимозависимости объекта и организма, взаимодействующих в контексте. Другие совре­менные системы остаются близки традиции, восхо­дящей к Отцам Церкви, либо переносят основной акцент преимущественно на среду (в частности,

эко-бихевиоральная наука). Теория психоанализа (см. главу 5), представленного как классическими, так и современными системами, изначально пост­роена на внутренних ментальных структурах раци­оналистов и энергиях или силах физиков, и пото­му психоанализ не способен покончить с теологи­ческим дуализмом «душа—тело», хотя и пытается придать себе статус систематической науки. Гума­нистическая психология (см. главу 4) замещает душу понятием «я» (self). Постмодернизм и соци­альный конструкционизм (см. главу 8) отрицают достоверность рационального и научного позна­ния, обращаясь, однако, к логике и кросс-культур­ным научным исследованиям для оправдания сво­ей позиции. В некоторых версиях этих систем по­знающий сливается с познаваемым, как у Плотина, тогда как в других вариациях он охватывает непоз­наваемый мир Канта.

История показывает, что в первую очередь именно дуализм «душа—тело» и различные реак­ции на него породили среди психологов столь глу­бокие разногласия по поводу того, что составляет предмет психологической науки. Эти разногласия начинают возникать после окончания эпохи Сред­невековья, когда душа становится все более запу­танной темой и с логической, и с эмпирической точки зрения (т. е. с точки зрения наблюдений). В то же время история показывает нам, что дуа­лизм «душа—тело» — это порождение лишь двух последних тысячелетий истории. Альтернативы ему, как и биологическому редукционизму, были известны еще в IV в. до н. э., но остались незаме­ченными мыслителями последующих эпох. Они известны и сегодня, но также не получают долж­ного внимания. Насколько обоснованы такие аль­тернативы, это отдельный вопрос, однако пока мы не признаем факт их существования и не начнем анализировать их, мы не сможем обеспечить себе базу для информированного выбора. В целом тра­диционная психология до сих пор не рассматрива­ет эти альтернативы и позволяет лишь допущени­ям, идущим из культуры прошлых исторических эпох, определять характер различных современных психологических систем.

Современная психология характеризуется не только наличием разногласий по поводу своего пред­мета, но и крайней раздробленностью в своих теоре­тических и методологических подходах. Отчасти это обусловлено все возрастающей специализацией наук, но наряду с этим — и многовековыми разногла­сиями по поводу конструкта души. В этой ситуации снова оказывается вполне уместным задать те вопро­сы, которые были поставлены нами в начале данной главы. Является ли психология наукой, занимаю­щейся изучением души и ее репрезентаций суще­ствующего независимо от нее реального мира? Изу­чает ли она формы поведения, испытывающие влия­ния разумной души (или познающего разума)? Или,

62

может быть, просто формы поведения? Или воздей­ствие окружающей среды на организм? А может быть, мозга? Или же взаимоотношения организма и среды в контексте?

^ ЛОГИКА НАУКИ

Под заголовком «логика науки» (называемой так­же «философией науки») может скрываться множе­ство тем. Здесь мы рассмотрим вопросы, которые яв­ляются центральными для 16 психологических сис­тем, описанных в данной книге. Во многих случаях эти темы являются не взаимоисключающими, а перекры­вающими в той или иной степени друг друга. Факти­чески, с некоторых точек зрения все они представля­ют собой подразделы вопроса о различении между конструктами и событиями (явлениями), а также спо­собами использования обоих этих понятий.

^ Конструкты против событий

Различение конструктов и событий. Конструк­ция или «конструкт», как указывает само название, представляет собой нечто конструируемое, а не на­блюдаемое. Конструкт является продуктом теорети­зирования, абстракцией, измышлением. Собственно говоря, все, что не является исходным (original) со­бытием, является конструктом: теории, гипотезы, принципы, математические формулы, диаграммы, измерения... Даже описание можно считать кон­структом, поскольку оно не является той вещью, ко­торую описывает. К примеру, декартова «душа», «мо­нады» Лейбница, «впечатления» Юма, «идеи и ощущения» Локка, «пружины» Ламетри, «трансцен­дентальное единство апперцепции» Канта, «специ­фические нервные энергии» Мюллера, «психическая химия» Дж. С. Милля, «О» Вудвортса и «изомор­физм» Келера — все они представляют собой кон­структы. Наиболее значимый вопрос касается, одна­ко, того, выводятся ли эти конструкты из наблюдае­мых событий или навязываются им (Ebel, 1974; Kantor, 1957, 1962; Lichtenstein, 1984; Observer, 1983). Во всех перечисленных выше случаях конст­рукт заимствовался из сложившейся культурной тра­диции и навязывался событиям. Событиями являют­ся видение, представление (believing), запоминание, мышление, воображение и другие конкретные, осу­ществляемые человеком акты, а не нервные энергии, ощущения и тому подобное. Событие — это то, что происходит; безразлично, знаем мы об этом или нет.

Авторы недавно вышедшей книги, посвященной теоретическим вопросам психологии, характеризую­щие данное издание как «исчерпывающее руковод­ство» (Bern & Looren de Jong, 1997), даже не упоми­нают о принципиальном вопросе конструктов.

В многовековых дебатах о природе души вопрос о природе конструктов и их смешении с событиями также не рассматривался. В этом отношении все (спорящие друг с другом) авторы пребывают в свя­щенном согласии.

Тем не менее вопрос о различении конструктов и событий имеет принципиальное значение. Его реше­ние определяет теорию, методику исследований, их практическое применение и даже решение вопроса о познаваемости. Вундт утверждал, что мы не может познавать сознание, но лишь эффекты (следствия) его деятельности. И в том, что мы не можем познавать эфемерные конструкты, он был прав. Но было ли во­обще для него необходимым обращаться к этому кон­структу или ему было достаточно просто ссылаться на реакции, которые он фактически измерял? Сообщали ли испытуемые в экспериментах Титченера об обна­руженных ими путем интроспекции элементарных ощущениях или о различаемых ими с помощью орга­нов чувств объектах и событиях? Красноречивой ил­люстрацией смешения конструктов и событий может послужить исследование Познера и Рэйчела (Posner & Rachel, 1994, p. 24). Авторы представили диаграм­му, в которой по горизонтальной оси предполагалось откладывать результаты изучения мозга, а по верти­кальной — разума. И они действительно наносят на диаграмму результаты изучения мозга методами ви­зуализации на разных уровнях детализации, при этом «разум» оборачивается временем.

Другой пример смешения конструктов и событий мы находим в работе Борнштейна (Bornstein, 1988), пытающегося оправдать ненаблюдаемые переменные (unobservables) в психологии. Он утверждает, что «психологи исследуют чувства, мотивации и другие внутренние процессы». При этом и события, и кон­структы оказываются у него включенными в состав очередного конструкта — внутренних процессов. Да­вайте детально рассмотрим то и другое понятие, что­бы выяснить, каковы возможные альтернативы их смешению.

• Вы, вероятно, согласитесь, что если вы получи­ли пятерку на письменном экзамене, ваша радость яв­ляется реальным событием. Следовательно, чувство — это событие, включающее индивидуума и его взаи­модействие с тем, по поводу чего он испытывает дан­ное чувство, в частности, радость при виде пятерки на своей экзаменационной работе.

• Почему вы так старались, чтобы получить пять? Должно быть, вы были мотивированы. Но что такое мотив? Это не нечто, существующее само по себе; мотив должен иметь конкретный референт, относя­щийся к разряду идентифицируемых событий. Воз­можно, вы заключили со своим другом пари на буб­лик, что вам удастся получить пятерку. Мотивация — это конструкт причинности (construct of causality), a не событие, однако он может быть удобен как обоб­щающий термин, если имеет идентифицируемый ре-

63

ферент. Однако, в отличие от Борнштейна, мы не исследуем мотив как таковой, поскольку он не более чем абстракция, конструкт. Предметом нашего иссле­дования являются конкретные условия, вызываю­щие специфические формы поведения.

• Последний пример из работы Борнштейна, внут­ренние процессы (которые он полагает как всеобъем­лющую категорию), также являются конструктом, а не событием. Этот пример основан на допущении, что природа разделила нас на две части. Если мы сможем указать конкретные референты внутренних процессов, различение на «внутреннее—внешнее» оказывается лишенным оснований. Идентифициру­емые природные (естественные) события — радость при виде пятерки, пари, послужившее одной из при­чин ваших стараний заработать пятерку, — становят­ся фокусом исследования, а не конструируемая ду­альность. Однако конструкт внутренних процессов, как правило, относится к дуализму «душа—тело» и не имеет наблюдаемых референтов.

Борнштейн продолжает оправдывать ненаблюдае­мость в психологии, утверждая, что гравитация так­же ненаблюдаема и что физики также используют косвенные методы исследований. Напротив, гравита­ция не является ненаблюдаемой. Это событие, вклю­чающее отношения тел в пространстве, и эти отноше­ния поддаются наблюдению, измерению и математи­ческому описанию. Аналогичным образом мы можем наблюдать взаимоотношения людей и их окружения и описывать эти отношения, а не основываться на культурных конструктах, навязывая их исследовани­ям. Мы располагаем альтернативами для выбора.

Возможная причина признания ненаблюдаемос­ти, полагает Кантор (Kantor, 1979), заключается в том, что мы взаимодействуем с нашим окружением двумя различными способами. Первый связан с на­блюдением и манипулированием, тогда как второй является более тонким и включает предчувствия, предположения и знание. Поскольку второй тип реакций более отдален от исходных событий, уче­ные могут полагать, что они имеют дело с одними вещами, тогда как фактически они имеют дело с другими (см. также вопрос об аналогиях на с. 80). Культурные традиции, вероятно, имеют еще боль­шее влияние, но мы не связаны культурой; мы сами изменяем ее собственными действиями, а следова­тельно, изменение нашего отношения к культурным конструктам не является чем-то невозможным (Kantor, 1938, 1973).

Несмотря на заявления о том, что «теоретические термины» (конструкты) и обсервационные термины в равной степени производны (inferential) и ненадежны, ряд эмпирических исследований этих терминов свиде­тельствует о более высокой надежности и валидности

последних и о четкой различимости двух видов терми­нов (Clark & Paivio, 1989). Исследователи обнаружи­ли, что «обсервационные термины более прямым обра­зом, чем теоретические, соотносятся с наблюдаемыми феноменами, а также более устойчивы и определенны в своих значениях» (р. 510). И далее, «полученные дан­ные говорят о том, что ученые по-разному относятся к обсервационным и теоретическим терминам при фор­мулировании или сообщении научных идей и должны сохранять такое различие. Обсервационные термины имеют более стабильные и универсальные значения и содержатся в утверждениях, которые могут быть под­вергнуты эмпирической проверке путем обращения к их конкретным референтам» (p. 510)¹⁶.

Должна ли психологическая система базировать­ся на конструктах или на событиях? Иными слова­ми, должны ли ее сторонники начинать с конструк­тов, с помощью которых они будут интерпретировать события, или они должны начинать с событий и раз­вивать свои конструкты на основе этих событий? Кантор (Kantor 1981b) утверждает, что «в целом, отвечающая критериям валидности логика науки должна быть основана на полном признании связей между событиями и конструктами» (р. 6), включая четкое разграничение между ними. Ему созвучно мнение Лихтенштейна (Lichtenstein, 1984):

«Если мы будем строго следовать тому, что определяется в научной работе, мы будем иметь базис для различения между данными, процеду­рами исследования и конструкциями. Конструк­ционная фаза исследовательской работы при­обретает для нас особо важное значение, когда мы осознаем, что именно на этой стадии возни­кает основная часть научных разногласий. Кон­структы с наибольшей вероятностью будут обо­снованными в том случае, когда они выводятся в результате непосредственного контакта с собы­тиями, независимо от того, используются при этом (экспериментальные) манипуляции и изме­рения или нет. К сожалению, ученые, находящи­еся во власти традиции, как правило, не осозна­ют этот факт. В результате астрономы обнаружи­вали орбиты планет, имеющие форму окружности, а биологи подробно описывали го­мункулусов [крохотных человечков], содержа­щихся в сперматозоидах» (р. 471).

^ Конструкты с пространственно-временными ко­ординатами. Конструкты необходимы в науке, и если они правильно используются, они всегда имеют кон­кретные референты: их референтами являются вещи или события. Логические выводы — это конструкты,

¹⁶ Любопытно отметить, что авторы прибегли в своей работе к конструктам, референтная база которых была подвер­гнута сомнению другими исследователями (см. главу 3).

64

играющие важную роль в науке. В V-IV вв. до н. э. Демокрит, наблюдая за поведением материи, пришел к выводу, что она состоит из мельчайших частиц, ко­торые он назвал «атомами». Хотя он не мог удосто­вериться в существовании атомов, наличие у них пространственно-временных координат давало лю­дям возможность когда-нибудь наблюдать их в слу­чае их существования. В XX столетии развитие тех­нологической базы сделало возможной эксперимен­тальное доказательство существования этих частиц, которое было выведено логическим путем. И напро­тив, исторические (historical) конструкты, навязыва­емые человеческим действиям, не имеют простран­ственно-временных координат, являясь трансценден­тными по отношению к пространству и времени. По этой причине были изобретены аналогии — кон­структы по поводу конструктов, — и мозг, как мате­риальный орган, стал выполнять замещающую роль по отношению к этим нематериальным агентам. Од­нако как психологический орган, мозг также являет­ся конструктом (см. с. 73-77).

Эстес (Estes, 1989) одобрительно ссылается на Бора, Эйнштейна и Халла, как использующих аб­страктные, логически выведенные «репрезентации» (конструкты). Бор предположил, что атомы содер­жат электроны, вращающиеся вокруг ядра. Такая модель обладала пространственно-временными ко­ординатами, допускающими ее потенциальную про­верку. Данный конструкт оказался чрезвычайно плодотворным для физики и химии и продолжает быть полезным несмотря на то, что его валидность в настоящее время подвергается сомнению. Эйн­штейн предположил, что гравитацию образует про­странство, искривленное массой находящихся в нем тел; данный конструкт позволил точно предсказать путь света, излучаемого звездами и проходящего вблизи Солнца. В противовес этим научным кон­структам «внутренние побуждения» Халла не име­ли пространственно-временных координат, несмот­ря на его усилия придерживаться точки зрения ло­гических позитивистов и определять их через операции. Основанная Халлом на понятии внутрен­них побуждений теория научения, оказавшая значи­тельное влияние на других ученых, а также его предсказания поведения, выводимые им из своей теории, не выдерживают критики ни по теоретичес­ким, ни по эмпирическим (использующим наблюде­ния) основаниям.

^ Типы конструктов. Иногда смешение конструк­тов и событий является следствием использования термина «переменная» как по отношению к вещам и событиям, так и по отношению к конструктам. В тех случаях, когда это слово относится к стимуль-ным условиям (stimulus condition), реакциям, кон­тексту, состоянию организма (body condition) либо

другим конкретным вещам, переменная является вещью или событием. Когда же под переменными понимаются «промежуточные переменные», такие как «О» Вудвортса, «внутренние побуждения» Хал­ла или «когнитивные карты» Толмена, они являют­ся конструктами. Сознание, когниции, опыт и разум также используются как промежуточные перемен­ные¹⁷. Как указывает Кантор (Kantor, 1957), проме­жуточные переменные были введены Толменом (Tolman, 1936) с явной целью отвести место мен­тальным процессам в его теоретической модели, а Толмен позаимствовал это понятие у Джеймса, ко­торый описывал психическую жизнь как промежу­точную между воздействиями (impressions) на тело и реакциями тела на внешний мир. Промежуточные конструкты были превращены в ненаблюдаемые события и наделены причинными качествами: внут­ренние побуждения, инстинкты или разум стали рассматриваться как причинные факторы по отно­шению к поведению.

«Любой не находящийся под влиянием тради­ционных философских представлений легко мо­жет видеть: то, что принято называть промежуточ­ными (intervening) переменными, на самом деле можно назвать последующими (supervening) «пе­ременными». Когда промежуточные переменные отождествляются с такими факторами, как уста­лость, предшествующий опыт или нарушения в организме, они оказываются задаваемыми извне (extravening) или сеттинговыми факторами (setting factors) [контекстом]. Если твердо придерживать­ся событий, с которыми мы фактически работаем, мы сможем избежать смешения аутентичных гипо­тез, а именно конструктов, регулируемых и контро­лируемых событиями, которые составляют пред­мет исследований, с вольными плодами аутично-го воображения» (Kantor, 1957, р. 59).

Марр (Магг, 1983) указывает на то, что:

«Ньютон предположил возможность того... что распространяющийся повсюду «эфир» служит средой для таких явлений, как свет или гравита­ция. В психологии всегда было предостаточно психических эфиров, выполняющих функции по­средника между стимулами и реакциями. Дей­ствительно, наблюдаются параллели между ког­нитивной психологией и классической физикой в ее стремлении к пониманию структуры и меха­низмов функционирования ментального эфира... Такие модели всегда можно развить или адапти­ровать таким образом, чтобы они согласовыва­лись с любыми получаемыми данными...» (р. 13).

¹⁷ Иногда различают промежуточную переменную и гипотетический конструкт. Последний определяется как нечто, существующее гипотетически, недоступное для наблюдения, как, например, атомы Демокрита, и позволяющее потому считаться всего лишь мнением.

65

И они действительно согласуются, поскольку ба­зируются не более чем на словесных конструкциях. В пользу промежуточных переменных приводится, однако, тот аргумент, что они объединяют несколь­ко различных факторов в едином термине, благода­ря чему облегчается работа с ними (Wasserman, 1983, р. 8). Критики могли бы заметить, что такое объеди­нение столь же легко приводит к неразличению мно­гочисленных взаимодействий между различными факторами и замене этих событий гипотетической причинной сущностью. Тем не менее объединение ряда взаимосвязанных форм поведения путем обоб­щенного описания в такие конструкты, как мотива­ция или личность, является общепринятой практи­кой, но в этом случае мотивация или личность не относятся к промежуточным переменным. В качестве описаний такие конструкты не являются причиной поведения, которое они описывают.

Левин (Lewin, 1951) оказал влияние на эко-бихе-виоральную науку (см. главу 7), энвайронменталь-ную психологию (см. главу 13) и общественную пси­хологию (там же), предложив конструкт: В = f(P, E), где В = поведение, Р ■» индивидуум, а Е = окружаю­щая среда (или ситуация). Р — это душа (mind) ин­дивидуума, или то, что Левин называл жизненным пространством, и в его формуле поведение (В) выс­тупает как отделенное от индивида (Р), который вза­имодействует с жизненным пространством в процес­се поведения (В). Таким образом, поведение оказы­вается функцией конструкта (Р) и в то же время — обстоятельства или события среды (Е). При этом Левин не объясняет, как такое возможно. Аналогич­но Махони (Mahoney, 1977) высказывает мнение, что и познавательная способность (читай: разум), и сре­да, и поведение оказывают влияние друг на друга. Следовательно, у него два события взаимодействуют с конструктом. Близкой к нему является и позиция Бандуры (Bandura, 1989) предложившего модель «триадной реципрокной каузации» («triadic reciprocal causation»), в которой среда, поведение и индивидуум (читай: разум) взаимодействуют между собой. Здесь снова два события взаимодействуют с конструктом но не вполне понятным логическим ос­нованиям. Насколько нам известно, взаимодейство­вать друг с другом могут только вещи и события, но не вещи и конструкты. Триады Махони и Бандуры отличаются от формулы Вудвортса «S-O-R» только тем, что их компоненты находятся в рециирокных, а не в линейных (действующих только в одном направ­лении) причинно-следственных отношениях. Ясное указание того, что представляют собой события, в противовес навязываемым конструктам (таким как душа или разум человека), привело бы к более пра­вильной идентификации всех релевантных событий и к более точному научному пониманию, на основа­нии которого могут строиться практические прило­жения. Левин также способствовал развитию когни-тивизма, предположив, что «человеческие действия в высшей степени зависят от когнитивной обработ-

ки информации — то есть от мира, каким он мыслит­ся (cognized), а не от мира, какой он есть» (Gergen, 1985, р. 269). Такая точка зрения со всей очевиднос­тью представляет собой версию удвоенного мира Канта.

Данные точки зрения демонстрируют нам, что любые промежуточные переменные, будь то триад-ные или линейные, предполагают наличие причин­ной связи между конструктами и событиями, иными словами, допускают существование причинных отно­шений между душой и телом. Поскольку конструкт является не вещью, а абстракцией, а потому ни при каких условиях не может быть наблюдаем (хотя его референт, если таковой имеется, может быть наблю­даем), вся модель в этом случае навсегда оказывает­ся не подлежащей ни наблюдению, ни верификации. (Наблюдение здесь понимается в широком смысле и может включать традиционные лабораторные иссле­дования, интервью, метод Q-сортировки, изучение конкретных случаев и биографий, полевые исследо­вания и т. д.) Однако на практике происходит так, что исследователь наблюдает события, но излагает их в форме оперирования конструктами, такими как ра­зум или обработка информации, и навязывает их на­блюдаемым событиям. Смешение конструктов и со­бытий восходит еще к схоластам эллинистической Греции, увлекшимся вербализациями. Однако вещи и события — это единственное, что кто-либо когда-либо наблюдал или может наблюдать.

Хотя научная деятельность в значительной степе­ни состоит в теоретическом конструировании, из это­го не следует, как отмечает Кантор (Kantor, 1957), «что гипотетические сущности могут создаваться произвольным образом» (р. 59). Описательные (дес­криптивные) конструкты, утверждает он, наиболее валидны и полезны тогда, когда они непосредствен­но выводятся из контакта с событиями. Степень их валидности и полезности снижается, когда они (а) представляют собой аналогии, (б) заимствуются из других наук (в частности, биологии) и (в) явля­ются полностью искусственными, как промежуточ­ные переменные. Объяснительные конструкты (при­чинность) могут связывать психологию с биологией, химией и социальными событиями, но не могут сво­дить ее к ним. Они являются в большей степени ана­литическими, чем описательными, соотнося вещи и события (Kantor, 1983), однако они все же могут рас­сматриваться как формы описания. Объяснение рас­ширяет свод знаний, когда одно функциональное описание интегрируется со вторым, которое уже функционально соотнесено с другими описаниями. Валидность манииулятивных конструктов, исполь­зуемых при формулировке научных проблем, теорий и гипотез, может быть подтверждена лишь в тех слу­чаях, когда они «тесно связаны с событиями» (1957, р. 59).

Критерии конструктов. Существуют ли экспли­цитные стандарты, регулирующие использование

66

научных конструктов? Приводимый ниже список, составленный по работам Кантора (Kantor, 1957, 1978, 1981b), включает стандарты, согласующиеся с линией развития науки. К ним могут быть добавле­ны и другие. Сторонники социального конструкцио-низма (см. главу 8) отвергли бы большинство из этих критериев, утверждая, что все претензии на знание или истину являются лишенными основания конст­руктами — кроме как в рамках тех социальных групп, которые их конструируют, — и не имеют силы при использовании их вне этих групп. Такой социальной группой являются также ученые и исследователи, которые, с точки зрения представителей социально­го конструкционизма, имеют не больше оснований для претензий на истину, чем создатели мифов.

• Проводите четкое различие между конструкта­ми всех типов и исходными событиями.

• Избегайте любых конструктов, берущих свое на­чало в традиционных культурных и философских источниках.

• Не располагая достаточными средствами для по­лучения критически важной информации, исполь­зуйте конструкты в высшей степени осторожно и никогда не основывайте их на том, что не поддается наблюдению.

• Учитывайте тот факт, что только конструкты, не­посредственно выводимые из наблюдаемых событий, имеют потенциал быть валидными.

• Выбирайте адекватные примеры событий, в ко­торых могут наблюдаться взаимоотношения между событиями.

• Начинайте любые исследования с наблюдений, на основании которых могут выводиться конструк­ты; избегайте начинать исследования с конструктов и интерпретировать полученные результаты в терми­нах этих конструктов.

• Следите за тем, чтобы интерпретативные (interpretive) конструкты соотносились с наблюдае­мыми событиями; не основывайте их на других кон­структах.

• Привязывайте все конструкты — такие как ин­теллект (intelligence), мотивация и аттитюды — к на­блюдаемым референтам и избегайте приписывания им независимого существования в качестве вещей или причин.

• Используйте только поддающиеся корректиров­ке (corrigible) конструкты.

• Избегайте превращения участвующих условий либо условий, необходимых для совершения собы­тия, в определяющие условия (см. с. 75-77).

• Идентифицируйте различные уровни организа­ции вещей и событий и используйте объяснительные конструкты, отражающие эти различия.

• Проводите различия между познающим и позна­ваемой вещью и не допускайте слияния первого со вторым (см. с. 80).

• Выводите постулаты из наблюдений.

• Избегайте принятия ненаблюдаемых конструк­тов и аналогий за неизвестное и рассматривайте до­пущение возможности своего незнания как положи­тельное качество ученого (см. с. 80).

• Используйте только те конструкты, которые мо­гут быть наблюдаемы, по крайней мере в принципе, поскольку наука возможна лишь благодаря наблю­дениям.

Исключает ли критерий наблюдаемости возмож­ность «личных» или «субъективных» событий? По мнению некоторых ученых, выдвигающих данный критерий, нет.

Зачастую конструкты приобретают круговой ха­рактер (вариант порочного круга). Барбер (Barber, 1981), внесший значительный вклад в исследования гипноза, указывает на то, что гипноз, как правило, определяли через трансовые состояния: мы знаем, что некто загипнотизирован, поскольку он находит­ся в трансе. Затем мы начинаем объяснять поведение загипнотизированного субъекта трансом. Иными словами, определение гипноза как транса не являет­ся независимым от того, что понятие транса призва­но объяснять. Барбер полностью отвергает конструкт транса и описывает гипноз как направленное вооб­ражение, находящееся в непрерывной связи с други­ми известными нам формами поведения. Понимание феномена гипноза, утверждает он, не нуждается в гипотетическом конструкте транса. Разграничив кон­структ и событие, Барбер смог выработать совершен­но новое понимание гипноза. Круговой характер от­ношений присутствует и в основополагающем кон­структе психоанализа: Фрейд первоначально определил либидо как сексуальные потребности, а затем начал использовать это понятие для объясне­ния сексуального поведения (MacCorquodale & Meehl, 1951). Другие примеры круговых отношений мы находим в психометрии, когда создается шкала для измерения определенного конструкта, такого как отчужденность или интеллект, а затем конструкт определяется с помощью шкалы.

В качестве других примеров круговых конструктов Эбел (Ebel, 1974) указывает интеллект, мотивацию и креативность. Мы слышим о том, что человек упорно трудится, потому что он мотивирован, и судим о том, что он мотивирован, потому что он упорно трудится. Эбел сравнивает такие объяснительные конструкты с тремя нимфами («дриадами») и другими анимисти­ческими силами охотников-собирателей. Само загла­вие его работы: «Дриады все еще живы» («And Still the Dryads Linger») подчеркивает его тезис о том, что мы до сих пор не очистили психологию от анимистичес­ких объяснений. Они продолжают свое существова­ние под видом интеллекта, черт личности, либидо и т. д. Более того, мы говорим о большем или меньшем количестве интеллекта, мотивации и креативности, как будто они являются вещами, характеризующими­ся количественными показателями. Такие конструк­ты, как интеллект, играют важную роль, однако, утвер­ждает Эбел, их использование должно ограничивать-

67

ся указанием на функциональные отношения, по­скольку объяснение само по себе исчерпывается ука­занием на функциональные отношения.

«Мы не должны допускать того, что сложность предмета нашей науки начнет препятствовать на­шему признанию дриад тем, чем они являются — частичными описаниями, маскирующимися под видом причинных объяснений. Эта сложность не должна препятствовать пониманию нами того, насколько бесполезны они для наших поисков понимания поведенческих феноменов. Давайте будем бдительно относиться к их обманчивым обещаниям. Давайте не будем гостеприимно распахивать перед ними двери нашей науки, ка­кой бы ограниченной и несовершенной она ни была. Они могут лишь ослабить ее» (р. 491).

Обобщая позицию Барбера и Эбела, можно ска­зать, что мы должны остерегаться использования круговых конструктов и следить за независимостью даваемых нами определений и объяснений друг от друга. В частности, если мы определяем мотивацию как упорную работу, то должны искать возможные объяснения того, почему люди упорно работают, где-то в другом месте (вне мотивации). Такие объясне­ния, согласно Эбелу, будут ограничены описанием функциональных отношений между переменными, а не вымышленными дриадами. Такие конструкты, как интеллект, мотив или личность, удобны как способ описания специфических форм поведения, но не яв­ляются причиной тех форм поведения, которые они описывают. Кларенс получил высокую оценку по интеллектуальному тесту не потому, что у него вы­сокий интеллект. Его высокая оценка — это измере­ние или описание его интеллектуального поведения. Человек ведет себя определенным образом не вслед­ствие особенностей своей личности. Определенный тип поведения и есть личность. «Личность» — не бо­лее чем стенографическое обозначение тех или иных форм поведения. Ребенок постоянно отвлекается не потому, что у него синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Этот термин лишь обозна­чает (refers) отвлекаемость и другие особенности по­ведения, иногда сопровождающие ее.

Если мы считаем, что причинность — это то же са­мое, что и объяснение, то поиск объяснения стано­вится поиском функциональных отношений. Анало­гичным образом британский философ Бертран Рас­сел пытается избавиться от дриад в физике. Он указывает на то, что «электричество — это не вещь, подобно собору Святого Петра, это способ поведения вещей. Если мы сказали, как вещи ведут себя, когда они наэлектризованы, и при каких условиях они ока­зываются наэлектризованными, мы сказали все, что можно сказать» (цит. по Cole, 1983). Судить о том, присутствуют ли дриады в тех или иных системах, которые рассматриваются в этой книге, мы предо­ставляем самим читателям.

Существует, однако, и другая точка зрения, свя­занная в той или иной степени с социальным конст-рукционизмом (см. главу 8), сторонники которой называют себя «реалистами» и утверждают, что мы должны искать причинные механизмы, а не функци­ональные отношения (Manicus & Secord, 1983). Со­гласно данной точке зрения, причинный механизм — это не события, а многослойные действия людей (multilayered acts of people), охватывающие такие дисциплины, как биология, физика и социология, и включающие биографические данные, контекст, мо­тивы, интересы и цели. Эти механизмы входят в жизнь по мере ее проживания — точка зрения, име­ющая много общего со взглядами гуманистической (см. главу 4) и феноменологической психологии (см. главу 12). Некоторые представители социального конструкционизма (см. главу 8) и гуманистической психологии полностью отрицают то, что наблюдения могут быть объективными или что они играют ка­кую-либо полезную роль в психологии.

Конструкт разума. Разум в различных своих во­площениях является фундаментальным психологи­ческим конструктом. Мы уже говорили о том, что пер­воначально этот термин относился к конкретным со­бытиям и до сих пор сохраняет некоторые из этих значений, но под влиянием теологии он также приоб­рел нефизические значения. Если мы используем тер­мин разум для непосредственного обозначения таких событий, как акты мышления, познания, различения и воображения — как стенографическое обобщение этих конкретных событий, — он служит для нас полез­ным конструктом до тех пор, пока мы признаем, что он не тождествен этими событиями, как не является и их причиной. Если же разум рассматривается как са­мостоятельная и ненаблюдаемая причинная сила, про­межуточная между миром и телом, он не отвечает кри­териям научного конструкта, в частности, сформули­рованным Кантором. Вместо этого он становится лишь иным обозначением психе или души — вещи, процесса, агента или силы. Это есть материализация (reification), акт приписывания реального существова­ния абстракции, как это, скажем, имеет место в утверж­дениях «феномены сознания реальны» (Marcus & Secord, 1983, p. 406) или «психические процессы су­ществуют» (Kukla, 1989, р. 793). Следующее высказы­вание также является примером материализации: «Человеческий разум — это адаптивная система. Он выбирает способы поведения в свете его целей и в со­ответствии с конкретным контекстом, в котором он функционирует» (Simon, 1992, р. 156). Автор превра­щает конструкт в вещь и наделяет ее способностями к самодействию и саморегулированию. Однако Джен-кинс (Jenkins, 1993) занимает по отношению к мате­риализации крайне некритическую позицию. В его ранних работах была продемонстрирована взаимоза­висимость восстановления в памяти (вспоминания) и контекста, что подтверждает точку зрения контексту-ализма, в противовес ассоциативистской позиции, ос­нованной на взглядах английского эмпиризма (Jenkins, 1974). Тем не менее он считает «делом вку-

68

са», решаем ли мы использовать «производные кон­структы менталистского сорта» (Jenkins, 1992, р. 360).

Разум является культурным, а не научным кон­структом. Он основан не на наблюдениях, а на куль­турной традиции, о чем свидетельствует проведен­ный нами исторический экскурс. Мы можем решить использовать данный конструкт, но при этом долж­ны ясно осознавать его происхождение и характер. То, что мы наблюдаем — прямо или косвенно, — это такие события, как восприятие, научение, говорение или представление (believing). Если мы используем разум как обобщающий термин для одного или не­скольких из этих событий, мы должны следить за тем, чтобы не впасть в круговую аргументацию, при­писывая ему способность быть причиной данных со­бытий; как и не должны терять из виду тот факт, что такие события являются референтами и что разум не существует независимо от них.

Все, что сказано здесь о конструкте разума, в рав­ной степени относится и к конструкту сознания, за исключением того, что сознание является недавним изобретением и его использование еще более туман­но, «...стало модным соглашаться с тем, что совокуп­ность [необходимых и достаточных условий созна­ния] определить невозможно; расходиться по вопро­су о том, в чем состоит эта совокупность; говорить о сознании как о способности, возникающей из мозга... и рассуждать о мозге так, будто он контролирует тело, а не контролируется им» (Shapiro, 1997, р. 840). В одних случаях сознание используется, очевидно, как синоним разума, а в других авторы используют этот термин в несколько иных значениях. Можно обнаружить списки различных значений, в равной степени относящихся и к разуму, но в этих списках не указывается на различие между этими двумя по­нятиями (English & English, 1958). Сёрль (Searle, 1998) сообщает нам, что «сущность психического — это состояния сознания» (р. 39). Учитывая, что