Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии

Вид материалаКнига

Содержание


Вюрцбургская школа.
Выход за пределы бихевиоризма.
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   50
Исследования запоминания. На занятия экспери­ментальной психологией Германа Эббингауза (1850-1909) вдохновили идеи Фехнера, однако он не был знаком с положением Вундта о том, что невозможно экспериментировать с «высшими психическими про­цессами». Эббингауз избрал в качестве предмета сво­их исследований запоминание, ввел предъявление бессмысленных слогов, чтобы минимизировать влия­ние предшествующего знания (хотя он применял так­же слова), и использовал самого себя в качестве ис­пытуемого. Одним из наиболее важных результатов его исследований был обнаруженный им факт, что за­бывание быстро происходит на начальном этапе, а за­тем этот процесс замедляется, и что повторное заучи­вание требует меньше повторений, чем перво­начальное. К признанным заслугам Эббингауза относятся (а) введение психологии в круг экспери­ментальных наук, изучающих «высшие психические процессы»; (б) (математическая) точность его иссле­дований и (в) внедрение методов статистического ана­лиза в психологию. В то же время он подвергся кри­тике за использование бессмысленного стимульного материала, а также за то, что способствовал исполь­зованию в психологии механистической методологии, заимствованной из физических наук и неадекватной для психологических исследований. Работы Эббинга­уза, посвященные процессу запоминания, предвосхи­тили интерес к этой области психологии со стороны функционалистов, бихевиористов и когнитивистов.

^ Вюрцбургская школа. Один из наиболее близ­ких учеников Вундта, Освальд Кюльпе (1862-1915), основал экспериментальную лабораторию в университете Вюрцбурга, где планировал прово­дить эксперименты, связанные с мышлением, — об­ластью, которую Вундт объявил недоступной экспе­риментальному методу и поддающейся лишь исто­рическому анализу. Несмотря на острую полемику, разгоревшуюся вокруг данного вопроса и результа­тов некоторых посвященных ему исследований, Вюрцбургской школе удалось расширить предмет

экспериментальной психологии за рамки различе­ния стимулов («ощущений») и времени реакции. В частности, Бюлер (1879-1964) объявил, что ему удалось обнаружить элемент мысли, соответствую­щий элементу ощущения, а Ах (1871-1964) иденти­фицировал бессознательный акт, названный им «де­терминирующей тенденцией».

Структурализм. Другой ученик Вундта, Эдвард Титченер (1867-1927), обучался в Оксфорде и нахо­дился под сильным влиянием английского эмпириз­ма, в особенности взглядов шотландского священни­ка Джеймса Милля (1773-1836). Милль полагал, что разум состоит из сложных идей, представляющих со­бой совокупности простых идей и ощущений, сцеп­ляемых друг с другом силами, родственными грави­тационному притяжению. Идеи кирпичей и цемента объединяются в более сложную идею стены и, совмест­но с другими иерархиями идей, производят еще бо­лее сложную идею дома. (Его сын, Джон Стюарт Милль (1806-1873), развил идеи своего отца, ис­пользовав другую аналогию, и предположил, что не­которые идеи образуют подобие составных химичес­ких веществ, становясь совершенно отличными от своих составляющих.) Титченер принял точку зре­ния английского эмпиризма, согласно которой зако­нами разума являются законы ассоциации ощуще­ний. В его программу входило использование экспе­риментальных процедур с целью обнаружения элементарных ощущений (elementary sensations), со­ставляющих разум (в соответствии со взглядами Милля). Поскольку Титченер пытался выявить структуру разума, он назвал свою систему «структу­рализмом». Он отверг предложенный Вундтом меха­низм апперцепции, который считал мистическим, и заменил его эмпиристскими ассоциациями по смеж­ности (contiguity). Он использовал метод, в котором обучал своих испытуемых интроспекции собственно­го разума и наблюдению «сырых» ощущений, не об­ремененных смыслами. Первоначально он считал со­знание эпифеноменом мозга, но в конце концов скло­нился к позитивистскому подходу чистого описания.

Функционализм и бихевиоризм предприняли яростные атаки на исходные положения структура­лизма. Поскольку структуралисты не смогли предъя­вить своим оппонентам однозначных результатов своих экспериментов, это привело к полной дискре­дитации структурализма. Кантор (1969, р. 301) ста­вит риторический вопрос: «Являлись ли предметом экспериментирования ученых этого периода транс­цендентальные ощущения или же они изучали реак­ции конкретных субъектов, названных испытуемы­ми, на конкретные объекты, названные стимульны-ми объектами (stimulus objects)?»

Психологи, испытавшие влияние представлений об атомистическом разуме, такие как Титченер, по большей части пытались редуцировать психологию к ощущениям, а также к физиологии нервной систе­мы и мозга, которые, как они полагали, являлись ис­точником ощущений. Те же, кто придерживался

57

представлений о целостном разуме, изучали мышле­ние, волевые процессы, запоминание, забывание и другие характеризующиеся значительным разнооб­разием формы поведения, будучи не склонны сво­дить их к функциям мозга.

Функционализм. Данная школа американской психологии находилась под влиянием идей Уилья­ма Джеймса (1842—1910), который, в свою очередь, испытал влияние Дарвина. Джеймс подчеркивал, что психология должна заниматься функцией со­знания, а не его структурой или содержанием. Фун­кция сознания заключается в том, чтобы обеспечить адаптацию индивидуума к среде. Сознание суще­ствует не в виде отдельных элементов, а представ­ляет собой поток и активно формирует свое окру­жение. Эта точка зрения мало чем напоминала «пси­хические атомы» английских эмпириков, однако Джеймс продолжал придерживаться представления об идеях в сознании как о базисе воли и причине поведения. Поддерживаемая им теория инстинктов была более созвучна теории врожденных способно­стей, предложенной шотландской философией и такими континентальными рационалистами, как Лейбниц и Вольф, чем взглядам английских эмпи­риков. Однако Джеймс допускал, что инстинкты могут изменяться под влиянием индивидуального опыта и что повторение поведения порождает при­вычки, формируя фиксированные каналы в мозге, по которым энергия течет более свободно. (Теория инстинктов Джеймса явилась источником вдохно­вения для эволюционной психологии, рассматрива­емой в главе 13.) Поскольку привычки повышают точность и эффективность наших действий, они функциональны, собственно, они выполняют роль огромных маховиков (fly-wheels), благодаря кото­рым общество движется в своем русле. Привычки почти не оставляют человеку возможностей для из­менения после тридцатилетнего возраста, а потому к их формированию нужно относиться очень осто­рожно. Психология Джеймса рассматривает эмо­ции, привычки, когниции (cognitions), волю и рели­гиозный опыт.

Джон Дьюи (1859-1952) добавил к потоку созна­ния поток поведения, тем самым еще более укрепив позиции дуализма «душа—тело». Он также настаи­вал на том, что стимулы и реакции функционально связаны друг с другом и не являются отдельными сущностями: у ребенка, который обжегся пламенем свечи, развивается новая функциональная реакция на пламя, а ее значение изменяет функцию стимула с привлекающей на болевую. Реакция и значение стимула взаимозависимы. Поведение — это адаптив­ный акт, и его стимульно-реактивные компоненты формируют взаимозависимую последовательность: «видение-света-означающего-боль-при-контакте-с-ним» (Dewey, 1896).

Развитие функционализма связано в первую оче­редь с Чикагским университетом (University of Chicago): сначала с Джоном Дьюи, а затем с Джейм-

сом Энджеллом (1869-1949), являвшимся учеником Джеймса и Дьюи. Энджелл сформулировал три принципа функциональной психологии: (а) психи­ческий поток является частью более широкого био­логического потока и служит связующим звеном (или посредником) между организмом и средой; (б) сознание позволяет организму выжить, опосре­дуя его взаимодействие со средой, и перенимает браз­ды правления у привычек, когда необходимо приспо­собление к новым условиям, и (в) разум и тело дей­ствуют как единое целое, обеспечивая выживание организма. Короче говоря, разум является функци­ей организма, служащей для обеспечения адаптации к окружающей среде.

Гарви Карр (1873-1954), также работавший в Чи­каго, подчеркивал, что формы поведения, обеспечи­вающие выживание в одной ситуации, скорее ricero, будут воспроизводиться и в сходных ситуациях. Он назвал это «адаптивным актом», тем самым перене­ся основной акцент на научение, оказавшееся в фо­кусе внимания функционализма, что способствова­ло его позднейшей ассимиляции бихевиоризмом. Карр утверждал, что психическая активность пред­ставляет собой опыт (experiences) и одновременно реакцию биологических органов. Если бы он сделал следующий шаг и сказал, что формы психической ак­тивности суть реакции органов, он занял бы бихеви­ористскую позицию.

Сотрудник Колумбийского университета Роберт Вудвортс (1869-1962) разработал «динамическую психологию», иногда рассматриваемую как разно­видность функционализма. Его имя наиболее извест­но благодаря введенной им формуле: S-O-R (Сти­мул-Организм-Реакция), где ему принадлежит включение элемента «О» — «организм», функции ко­торого сходны с адаптивным актом Карра. Механизм «О» является опосредующим между средой (стиму­лом «S») и реакцией («R»). Это потребность, или драйв (drive), порождающий различные формы по­ведения в одной и той же среде в зависимости от на­личного в данный момент внутреннего побуждения. Элемент «О», который есть не что иное, как очеред­ная репрезентация разума, психе, сознания, ощуще­ния, идей, и т. д., становится центральным для мето­дологического бихевиоризма, в котором он выступает под именами «внутреннего побуждения» («драйва») или «когнитивной карты» (см. ниже).

Американец Эдвард Торндайк (1874-1949), про­водивший исследования по научению животных, пришел к заключению, что разуму животных не свойственны рассуждения (reason), как и установле­ние связей между вещами. Они научаются путем проб и ошибок, когда последствиями их действий являются вознаграждения или наказания. Его зако­ны эффекта, включающие вознаграждение и наказа­ние, предвосхитили принципы подкрепления Скин-• нера. Его закон упражнения гласит, что реакции уси­ливаются прямо пропорционально числу проб, в которых имела место связь стимула с реакцией, а

58

также продолжительности и силе (vigor) этой связи. При их неиспользовании S—R связи ослабевают. Он назвал свою психологию «коннекционизмом» (от англ. connection — «связь»). Это был протобихевио-ризм.

Бихевиоризм. Корни этой школы восходят к ра­ботам многих предшественников. Позитивизм и эм­пиризм являются источником представления, что все знание базируется на «данных органов чувств», од­нако позитивизм связывает с бихевиоризмом не столько доверие данным органов чувств, сколько его отношение к наблюдениям. Подчеркивание эмпириз­мом роли опыта послужило основой интереса бихе-виористов к процессу научения. Русский ученый Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) проводил эксперименты на животных и пришел к выводу, что мысль не служит причиной действия. Вместо этого внешние стимулы производят как внутреннюю мысль, так и внешнее действие, оба из которых за­висят от рефлексов мозга. Владимир Михайлович Бехтерев (1887-1927) занимался исследованиями обусловливания у человека, используя электричес­кое раздражение пальца испытуемого, предваряемое звуком. Он продолжал придерживаться физиологи­ческих объяснений, но отстаивал точку зрения, что психология должна изучать только поведение. При­близительно в тот же период Иван Петрович Павлов (1857-1927) проводил на собаках свои эксперимен­ты по обусловливанию, которые привлекли внима­ние Джона Уотсона (1878-1958). Уотсон проявлял особый интерес к поведению животных и был знаком с исследованиями других работавших в этой облас­ти ученых, которые также повлияли на его взгляды. Поскольку использование интроспективного метода при работе с животными невозможно, акцент неиз­бежно перемещается на поведение. Преподавание и работа над докторской диссертацией в Чикагском университете позволили Уотсону ознакомиться с ра­ботами функционалистов, которые все дальше ухо­дили от интроспективного метода, приближаясь к ис­следованию научения. Благодаря переходу в Универ­ситет Джона Хопкинса Уотсон знакомится с людьми, чьи взгляды еще более способствовали укреплению его бихевиористской ориентации.

В своей первой декларации бихевиоризма Уотсон (Watson, 1913) утверждал лишь, что нет никакой не­обходимости делать «сознание специальным объек­том наблюдения» (р. 174). Это был «методологичес­кий бихевиоризм», в котором сознание не отрицает­ся, но обходится методологически. Шесть лет спустя Уотсон объявил, что он не смог обнаружить никаких свидетельств существования описанного Джеймсом потока сознания, но что ему, однако, удалось обнару­жить свидетельства существования потока поведе­ния (Watson, 1919). Тем самым был провозглашен «строгий», или «радикальный бихевиоризм», полно­стью порывавший с дуализмом впервые за две тыся­чи лет.

Уотсон считал, что человеческие существа подда­ются изменению в неограниченных пределах благо­даря научению. В качестве базиса процесса научения он принял обусловливание по Павлову и таким об­разом полностью отбросил одну сторону дуализма «душа — тело», превратив тело в обучающуюся ма­шину. Мозг не является вместилищем души и даже вместилищем поведения. Это лишь передаточный орган между стимулом и реакцией. Уотсон включил в поведение мышление и речь, рассматривая их как тонкие, едва различимые телесные действия. Уотсон вел наступление на существовавшую в то время пси­хологию по четырем главным направлениям, добива­ясь: (а) замены интроспекции объективными метода­ми исследования; (б) замещения содержания психи­ки (ощущений, идей, апперцепции) поведением; (в) смещения акцента с объяснения на предсказание и контроль поведения и (г) признания точки зрения, что между животными и человеком не существует качественного различия и что те же обсервационные методы могут использоваться при исследовании как животных, так и человека. Уотсон позаимствовал термины «стимул» и «реакция» из биологии и пре­вратил бихевиоризм в S^R-психологию. Мир стиму­лов — это предварительное условие, или вход (input), а реакция — его следствие, или выход (output). Та­кая модель основана на аналогии с биофизикой, в которой непосредственная стимуляция препариро­ванной мышцы приводит к ее рефлекторному сокра­щению. Согласно Наталицио (Natalicio), более со­вершенная версия бихевиоризма была предложена Смитом и Газри (Smith and Guthrie, 1921), которые «ввели в психологию акцент на объяснение обыден­ного опыта, осуществляемое на языке поведения, — что сделало бихевиоризм значительно более после­довательным и утонченным, чем ранние спекуляции Уотсона» (р. 3).

Бихевиоризм раскололся на два лагеря: методоло­гических и радикальных бихевиористов, при этом и те и другие проводили исследования по научению на крысах. Первые имели большее влияние, чем вторые. Особенной известности среди методологических би­хевиористов достиг сотрудник Йельского универси­тета Кларк Халл (1884-1952). Следуя логическим позитивистам, он дал операциональное определение ненаблюдаемого состояния внутреннего побуждения (drive state) и сформулировал теорию научения, ба­зирующуюся на этом понятии, а затем вывел из нее гипотезы и подверг их экспериментальной проверке на крысах. Сотрудник Калифорнийского универси­тета (Беркли) Эдвард Толмен (1886-1959) попытал­ся объяснить поведение, связанное с научением у крыс, тем, что у них формируется «когнитивная кар­та» лабиринта. Роль внутренних побуждений и ког­нитивных карт в значительной степени соответству­ет роли «О» у Вудвортса, и поскольку они занимают промежуточное положение между стимулом и реак­цией, то получили название «промежуточных пере­менных». Критики упрекали Толмена в том, что эти

59

переменные явились возвращением к старому разу-му/ощущениям/агшерцепции/сознанию, скрываю­щимися под новым наукообразным облачением. Газ-ри (1886-1959) разработал теорию научения строго в терминах «стимул—реакция», избежав всякого сходства с ментализмом, включая промежуточные переменные. Радикальный бихевиоризм существует и сегодня в форме разработанного Б. Ф. Скиннером (1904-1990) анализа поведения (см. главу 6).

Хотя бихевиоризм доминировал в американской психологии 1930-х — 1950-х гг., как строгий, так и методологический бихевиоризм в конце концов утратили своих последователей. Бихевиористы обе­щали начать с объяснения простых форм научения у животных. Когда эти принципы научения удалось ясно сформулировать благодаря экспериментирова­нию, они постепенно и последовательно перешли к изучению сложных форм человеческого поведения. К сожалению, обнаруженные ими механизмы науче­ния у животных оказались (а) слишком сложными; (б) вероятно, не соответствующими реальным меха­низмам научения не только по отношению к челове­ку, но и самим животным, вследствие искусственно­сти лабораторных условий; (в) не обязательно при­менимыми к человеку. Интерес бихевиористов к научению у животных базировался на (а) теории биологической эволюции, указывающей на непре­рывный характер развития биологических видов, и на (б) подчеркивании английским эмпиризмом роли опыта, вдохновившего авторов «Декларации незави­симости» на формулировку положения «Все люди созданы равными». Эта формулировка представля­ла собой типично американское кредо, под которым бихевиоризм неявно подписывался и подтверждение которого он намеревался продемонстрировать. Ос­новной недостаток бихевиоризма, возможно, состо­ял в том, что он «сделал психологию отрекающейся дисциплиной, окончательно отступившей перед ли­цом таких сложных типов поведения, как воображе­ние, восприятие, внимание, чувства и другие основ­ные формы человеческой активности» (Kantor, 1969). Кроме того, ментализм, давно и прочно пус­тивший свои корни в культуре, находился лишь под ее поверхностным слоем и не мог постоянно оста­ваться подавляемым.

Неспособность бихевиоризма выполнить свои обещания, наряду с неявным положительным отно­шением к ментализму, явились наиболее важными факторами, приведшими к замене его, за исключени­ем анализа поведения, когнитивной психологией (см. главу 3), продолжившей развивать методологию би­хевиоризма и сохранившей акцент на процессе на­учения. Когнитивизм рассматривает память, воспри­ятие и другие когниции не как поведение, а как пси­хические процессы, родственные компьютерным программам. Он рассматривает эти процессы как внутренние репрезентации внешнего мира (в некото­рых версиях репрезентации рассматриваются не столько как изображения (pictures), сколько как ги-

потетические структуры, являющиеся кодами воспо­минаний, восприятий и т. д.). Таким образом, заме­щение бихевиоризма когнитивизмом привело к воз­вращению (а) дуализма «душа—тело», (б) двойного мира Канта и его врожденных категорий (de­terminers) разума и (в) модели восприятия, отража­ющей линию Плотин—Галилей—Ньютон—Локк— Беркли—Юм—Кант—Мюллер—Гельмгольц.

Фактически дуализм «душа—тело» никогда не ис­чезал из психологии. Хотя в 1930-х — 1950-х гг. он находился в относительно подавляемом состоянии, тем не менее он продолжал присутствовать все это время в методологическом бихевиоризме и, наконец, вновь громогласно заявил о себе практически во всех областях психологии. Стимульно-реактивная модель научения являлась настолько механистичной и огра­ниченной, что исследователи сочли ее неудовлетво­рительной. Однако, в поисках альтернативы, они на­ходили только ментализм. Восхищение компьютера­ми породило новую соблазнительную аналогию разума, и пресловутый маятник качнулся в сторону ментализма. Менталистские конструкции свободно используются в современной психологии, почти не получая критической оценки (Jenkins, 1993).

^ Выход за пределы бихевиоризма. Одним из пер­вых, кто определил психологическое событие не про­сто как поведение организма или ментальный про­цесс, но как взаимодействие между объектом и орга­низмом, был Фредерик Вудбридж (1867-1940), член факультета естественной философии Колумбийско­го университета. В частности, он отстаивал позицию (близкую к позиции Аристотеля), согласно которой зрение не относится исключительно к организму, но представляет собой «взаимодействие или отношение между организмом и его окружением, осуществляе­мое посредством глаза» (Woodbridge, 1909, р. 368). Нервная система не способна видеть или слышать, отмечал Вудбридж, но она обеспечивает единство (unity) посредством координирования различений органами чувств, и это единство и есть сознание.

Другим ученым, подчеркивавшим роль взаимо­действия «организм—среда» (а не взаимодействия «душа—тело»), вместо представлений о механичес­ких входных и выходных сигналах, был китайский исследователь поведения животных Цин-Ян Куо (Zing-Yang Kuo, 1898-1940). Он был учеником Тол-мена, хотя испытал весьма значительное влияние Уотсона, несмотря на свое критическое отношение к его работам. Он придавал большое значение биоло­гии, но лишь как реализационному или ограничива­ющему, но не определяющему условию поведения животных. Разработанная им система психологии в настоящее время носит название «вероятностно-эпи­генетической психологии» (см. главу 13). Несколь­ко ранее Дж. Р. Кантор (1888-1984) принял во вни­мание контекст («поле») независимых взаимодей­ствий, положив это понятие в основу детально разработанной им системы психологии (см. главу 10), получившей свое полное выражение в виде фор-

60

мальных постулатов и распространенной им на такие виды «интерповедения» («interbehaviors»), как по­знание, ориентировочное поведение, выбор, мышле­ние и т. д. Поскольку его система рассматривает пси­хологическое явление как комплекс отношений меж­ду конкретными событиями, она не нуждается в ментагшстских конструкциях или редукции психоло­гии к активности мозга. Тем не менее мозг, как и дру­гие компоненты биологии организма, получают в ней полное признание в качестве участвующих условий (participating conditions), относящихся к полю, как это имело место в системе Куо.

Система экологического восприятия Джеймса Гибсона (1904-1979), позднее развившаяся в эколо­гический реализм, приобрела в целом сходные (с интербихевиоризмом) характеристики после того, как были отброшены более традиционные конструк­ции этой системы (см. главу 13, § 3).

Оперантный субъективизм Уильяма Стефенсона (см. главу 11) принял интербихевиоризм в качестве своей теоретической базы и обеспечил строгую ме­тодологию объективного изучения субъективности, т. е. точек зрения субъекта. Эта методология откры­вает путь систематическому исследованию так на­зываемых психических (mental) или когнитивных событий, которые так и не смог адекватно объяснить бихевиоризм. Таким образом, была предложена аль­тернатива механистическим компьютерным конст­руктам когнитивизма и статистическим процеду­рам, сводящим на нет уникальность отдельного индивидуума. Общественная психология (см. главу 13) тоже приняла тезис о взаимодействии индивидуу­ма и окружения и приобрела прикладную ориента­цию. Диалектическая психология (см. главу 9) так­же носит интеракционный или биполярный харак­тер и принимает во внимание историю развития и контекст взаимодействий. Русские и китайские ди­алектики отличались более редукционистскими взглядами, сводя психологию к биологии, что было в меньшей степени свойственно другим представи­телям диалектики.

Эти нецентрические подходы вышли за пределы давней традиции, прослеживаемой еще со времен эллинистической Греции15, хотя, как и всегда, у этих современных подходов были свои предшественники. Несмотря на то, что им удалось предложить альтер­нативу как ментализму, так и механицизму, их рабо­ты не получили должного внимания в силу автори­тета традиции — пользуясь метафорой Уильяма Джеймса, великого маховика привычки, — продол­жающей взывать к могущественному духу «разума» и его инкарнации в виде мозга.