Книга Н. Смита рекомендована слушателям и преподавателям факультетов психологии и философии вузов по курсам общей психологии и истории психологии, системных методов ис­следования и преподавания психологии

Вид материалаКнига

Содержание


Эллинистическая одержимость словом и истоки психофизического дуализма.
Примеч. пер.
Греко-римские секты.
Греко-римский спиритуализм: сверхъестествен­ная душа.
Продолжение эллинистического спиритуализма в христианстве.
Параллели с Индией
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   50
Смутные времена Греко-римской империи. Не­смотря на достижения александрийской науки, мрач­ные тучи уже нависли над горизонтом. Непосильное бремя налогов, установленных правителями бывшей империи Александра, такими как Птолемеи в Егип­те и Селевкиды в Сирии, и конфискация имущества за долги поставили земледельцев на колени. Населя­ющие сельскую местность земледельцы эксплуати­ровались торговцами, живущими в городах, а также самим правительством. Для ремесленников и строи­телей тоже наступили тяжелые времена. Все богат­ство оказалось в руках кучки правителей и их сви­ты, высших чиновников, купцов и ростовщиков. Большинство же населения находилось на грани го­лодной смерти, и общий уровень жизни резко упал. Состоятельные граждане Афин и Коринфа, а также прибрежных городов на территории современной Турции, таких как Эфес и Милет, помогали голода­ющим продуктами. На их деньги строились обще­ственные сооружения — храмы и гимназии, чтобы

36

предотвратить беспорядки и выступления против элиты (Green, 1990). Нескончаемые войны подрыва­ли экономику Греции и наводнили ее большим коли­чеством рабов. «Рост цен, низкие доходы и конкурен­ция со стороны рабского труда являлись постоянным источником угрозы для низко- и среднеквалифици-рованных свободных работников» (Green, 1990). Рабство препятствовало перераспределению бо­гатств путем оплаты труда и распространению новых рынков товаров и услуг. Однако накопленное богат­ство было огромным. «Деньги можно было брать го­лыми руками, и военачальники, начиная от Суллы и заканчивая Антонием, не замедлили воспользовать­ся шансом сорвать куш. То, что оставалось после них, прибирали к рукам сборщики налогов (publicani) и местные правители» (Green 1990). Участь простого люда, жившего в ту эпоху, описана так:

«Их жизнь была тяжелой и мрачной и станови­лась все безотраднее; они погрязали в нужде, доходы все падали, а тревога за завтрашний день все возрастала. Так, каждый в любую минуту мог оказаться захваченным в плен или похищенным пиратами и оставаться рабом до конца своих дней. Их родной город, любимый полис, уже не мог обеспечить им защиту. Даже в наиболее про­цветающих городах, Афинах и Родосе, господ­ствовал дух глубокой униженности и разложения. Гордые цари также уже не могли эффективно управлять; в сущности, они были сломлены. Не­удивительно, что в такой атмосфере родился пре­зираемый образ «грека» (Graeculus), описанный римскими писателями: деморализованный и бес­честный, профессиональный лжец и льстец, эго­истичный спекулянт и эксплуататор; каждый думал лишьотом, как обеспечить хотя бы минимальный уровень благополучия себе и своим детям...» (Rostovtsev, 1938-39, р. 18-19).

В Италии ситуация была не лучше. Порабощение Римом других народов особенно усилилось после 223 г. до н. э., когда римские войска разрушили Ман-тинею, город Аркадии. Между 200 и 150 гг. римляне захватили по меньшей мере четверть миллионов ра­бов (для сравнения: население Афин составляло 100 000 человек), однако практика порабощения на­родов началась еще в 296 г. (Green, 1990). Многие рабы отправлялись на пшеничные ноля и скотовод­ческие фермы Сицилии и южной Италии, где они работали группами, скованными общей цепью. В са­мом Риме был период, когда рабы составляли 75% населения. На Сицилии происходили восстания ра­бов в 136-131 гг. и в 104-101 гг. до н. э. Все восстав­шие были подвергнуты ужасным наказаниям и каз-

нены. Обеспокоенный тем, что горстка богачей почти полностью искоренила среднее сословие и крестьян, сосредоточив в своих руках все земли и богатство, Тиберий, один из двух братьев Гракхов, принимая выборный сан трибуна в 133 г., поклялся помочь ли­шившимся своих владений. Но после того как он провел (в сенате) закон о перераспределении обще­ственных земель, его убили. Его брат Гай был избран в сенат в 121 г. и осуществил ряд реформ, направлен­ных на помощь бедным. Однако он также был убит, его реформы отменены; а социальные и политичес­кие войны вспыхнули снова. «Два столетия, предше­ствовавшие наступлению христианской эры, были периодом непрекращающихся бедствий. На какое-то время Рим прекратил военные действия и дал миру спокойно вздохнуть, но после правления Антонина счастье покинуло античный мир» (Angus, 1975).

^ Эллинистическая одержимость словом и истоки психофизического дуализма. Учитывая сложившую­ся ситуацию, становится понятным, что даже приви­легированные интеллектуалы стали отворачиваться от этого презренного мира и искать удовлетворения в личных занятиях. Пересечение греческих и восточных течений мысли еще более способствовало развитию такой ориентации. Греческая объективность и интерес к природе встретились с индийским стремлением к невыразимому и иллюзорному, к нирване. Монотеис­тические взгляды были заимствованы из зороастрий-ской религии персов и иудейских текстов из Палес­тины. Как и сами народы, пришедшие из Месопота­мии, Карфагена и Китая, смешивались их взгляды и верования. Анализ текстов и их словесные интерпре­тации подменили собой наблюдение и выяснение ис­тины в процессе открытого диалога. Схоласты* при­нижали значение греческой науки и превозносили слово как способное проявить скрытую (underlying) реальность. Греческий интерес к риторике и искусст­ву ведения спора и убеждения был превращен в тек­стуальный анализ. Александрийские мыслители при­нялись за исследование грамматики, объективное за­нятие, придававшее все большую силу словам и ослаблявшее внимание к тому, что они обозначают.

Во II в. до н. э. Дионисий (Фракийский, Thrax) усовершенствовал аллегорический метод обнаруже­ния скрытых значений, содержащихся в граммати­ческих структурах. Этот метод позволял схоластам вычитывать из текстов смыслы, отличные от лежа­щих на поверхности, то есть не буквальные, а алле­горические смыслы. Иудейский мыслитель Филон Александрийский достиг наибольшей известности в использовании этого метода. Он попытался проде­монстрировать, что такие греческие авторы, как Пла­тон и Аристотель, черпали вдохновение в древнеев­рейских писаниях. Тем самым он соединил иудейс­кую религию и греческую науку. Основываясь на более ранних примерах, таких как Посейдон у сто-

* scholars — в дальнейшем это слово также употребляется в более широком значении — «ученые», «мыслители». — ^ Примеч. пер.

37

иков, он трансформировал иудейского бога из гнев­ного, завистливого, мстительного и тщеславного (требующего поклонения и жертв), а также наделен­ного другими чисто человеческими характеристика­ми, в индивидуальное воплощение совершенного творца. Бог, созданный Филоном, был вознесен над физическим миром: непознаваемый, вечный и неиз­менный — Единый. Мы можем говорить не о том, что он представляет собой, а лишь о том, чем он не явля­ется, и все же он наполняет наши сердца восторгом и пророчествами (Randall, 1970a). Филон выходит за границы сверхчеловеческого и с помощью слов со­здает образ сверхъестественного. Эта трансформация подготовила почву для возникновения нефизической и спиритуалистической психологии, умещавшейся рядом с физическим телом, или, другими словами, создала условия для выхода на сцену психофизичес­кого дуализма (Kantor, 1963).

^ Греко-римские секты. Период с 146 до 30 г. озна­меновался дальнейшим упадком. Он начался с окон­чательного завоевания Римом Востока и закончился битвой при Акциуме (Actium), установившей господ­ство Рима над Египтом времен Птолемея. Это был период классовых конфликтов, гражданских войн и экономического империализма. Процветало пират­ство, правящие классы были развращены завоеван­ными богатствами, а трудовой народ впал в рабскую зависимость. В стране бушевали гражданские и меж­национальные войны и классовые конфликты; над людьми нависла угроза порабощения и смерти. В та­кой обстановке возрастали отчаяние, пессимизм и аскетизм народа (Murray, 1955; Rostovtsev (ff), 1957). Возвратившиеся из походов римские солдаты и мо­ряки распространили в Вечном Городе восточные культы, обещающие блаженную загробную жизнь. Эти культы постепенно прижились на римской зем­ле и начали вытеснять традиционные римские веро­вания, не слишком много обещающие людям при попадании на тот свет. В ответ на это в интеллекту­альных кругах было разработано учение о сверхъес­тественном, как области, над которой не властны за­коны этого презренного мира.

Вдобавок к одержимости интеллектуалов игрой словами проявилась также реакция на социальные условия со стороны широкой публики (к которой присоединились, однако, и многие интеллектуалы) — интерес к культам или сектам, магии и предсказа­нию будущего. Эта тенденция стала набирать силу уже в V в. и продолжала развиваться в течение все­го периода Римской империи. В эпоху неопределен­ности и страха эти учения предлагали человеку не­что конкретное — они наделяли своих последовате­лей способностью контролировать судьбу. Хотя поклонение древним олимпийским богам продол­жалось, оно было скорее данью традиции, чем осмысленной верой. Тем временем все более распро­странялось увлечение предсказывать и изменять Судьбу («Tyche»), под которой обычно понималась неминуемая смерть. Если судьба является пред-

определенной, она может быть предсказана, а зна­чит, человек способен с помощью определенных практик узнать свое будущее. Получило распрост­ранение множество способов предсказания: по клу­бам дыма, полету птиц или содержанию сновиде­ний, однако астрология, берущая начало в Вавило­не и перешедшая оттуда в Египет, а затем в Грецию и Рим, постепенно заняла господствующее положе­ние. По иронии судьбы величайшие достижения ма­тематики и астрономии соседствовали с повсемест­ным увлечением астрологией.

Корни многих сект восходят к сезонным празд­никам, утверждающим и прославляющим возрож­дение природы в смене времен года. Позднее это представление было распространено сектантами также и на личное возрождение в лучшем мире, сво­бодном от земных горестей. Наибольшей известно­сти достигли секты, поклоняющиеся египетским богам Исиде и Осирису; фригийскому Аттису или Великой матери богов Кибеле (Фригия была распо­ложена на территории современной центральной Турции); персидскому Митре (современный Иран) и Иисусу Христу из Палестины. Среди других бо­жеств можно назвать сирийского Баала, иудейско­го бога Яхве из Палестины (невыразимое JHWH, означающее «быть» или «дышать» и произносимое как Яхве или Иегова), Диониса и Орфея из Фракии, расположенной в северной Греции (а также на тер­ритории современной северной Болгарии и северо­западной Турции), греческого Геракла (римского Геркулеса) и Адониса из Месопотамии. Обо всех богах, кроме Баала, Яхве и Кибелы, говорилось, что они умерли и воскресли, однако даже эти три боже­ства были связаны с идеей воскрешения посред­ством их связи с другими богами (Баал и Кибела — с Аттисом, а Яхве — с Христом). Геракл, Орфей и Иисус были рождены в человеческом облике, умер­ли мучительной смертью и были вознесены на не­беса своими божественными отцами, откуда ниспо­сылали блага на своих почитателей. Этим богам был присвоен титул «Господь». Верующие пытались ве­сти праведную жизнь, поклоняться совершенному богу и культивировать в себе братские чувства по отношению к другим (Brandon. 1963, 1969; Eliade, 1954, Haydon, 1967; James, 1960,1961,Turcan, 1996).

Некоторые из этих верований и ритуалов, наряду со многими другими, проникли также в христиан­ство, и христианские теологи (в частности, Ориген) были возмущены сходством «языческих» сект с их собственным вероучением, не понимая того, что именно последнее заимствовало у первых, а не наобо­рот. Все эти секты, включая христианство, выполня­ли сходные психологические функции — вселяли надежду на лучшую жизнь после смерти и чувство уверенности и покоя в земном существовании. За четыре столетия поиски истины уступили место по­искам спасения, изучение природных явлений — сло­весным построениям, а наслаждение радостями жиз­ни — подготовке к смерти.

38

^ Греко-римский спиритуализм: сверхъестествен­ная душа. Римляне принесли мир (Pax Romana) управляемым ими народам, но их правление было жестоким и притесняющим. Налоги римских властей оказались не менее разорительны, чем налоги элли­нистических диктаторов, и в конце концов уничто­жили средний класс, тогда как сосредоточившие в своих руках все богатства землевладельцы отказыва­лись их платить. К тому же римлянам потребовалось четыре столетия, чтобы научиться управлять завое­ванными ими огромными территориями, населенны­ми совершенно различными народами. К тому вре­мени как они овладели этим искусством в период правления Диоклетиана (284-305), империя уже на­ходилась на стадии распада (Barnes, 1965). Но не­смотря на это римский воинствующий мир нес с со­бой торговлю, которой занимались в основном гре­ки, сирийцы и иудеи, а также распространил по миру культуру Среднего Востока и Греции, которая в ко­нечном счете возобладала над римской и дошла до наших дней.

Если скептики, киники, стоики, киренаики и эпи­курейцы «искали спасения в этом мире, то по мере того как жажда избавления от страданий росла, люди стали искать спасения от этого мира» (Randall, 1970a). В эллинистическую эпоху получа­ет распространение персонализм, отношение к жиз­ни, ставящее собственные интересы выше граждан­ских обязанностей (Kantor, 1963). Утверждение до­стоинства индивидуума и равенства всех людей — взгляд, особенно ярко проявившийся в результате соединения учения стоиков с иудаистско-христиан-ской доктриной, — явилось тем вкладом, который в наши дни считается наиболее ценным из наследия того периода (Randall, 1970a). Шло время, менялись исторические условия, и персонализм уступил мес­то спиритуализму, учению о том, что человек отли­чается от животных наличием у него сверхъесте­ственной псюхе, которую мы теперь называем пси­хикой (psyche), или душой.

Источники представлений о душе как сверхъесте­ственном агенте не так хорошо известны нам, как источники представлений о сверхъестественных бо­жествах, но мы знаем, что в I в. до н. э. римский поэт Гораций (65-8 гг. до н. э.), последователь эпикурей­ской традиции, отрицал существование богов и за­гробной жизни. Лукреций (95-55 гг. до н. э.), быв­ший также римским последователем Эпикура, в сво­ем сочинении «О природе вещей» выступает против суеверий своего времени, к которым он относит веру как в сверхъестественное, так и в сверхчеловеческое. Будучи верен философским принципам своей шко­лы, он развивает психологическое учение, основан­ное на гипотезе о существовании атомов, предложен­ной Демокритом. Это учение явилось последним выражением натуралистической психологии на про­тяжении многих столетий. Лукреций доказывает ма­териальность души (mind):

«Пусть хоть не нйсмерть сразит нас копье, с ужасающей силой

Жилы и кости пронзив и внутрь глубоко проник­нув,

Все же мы замертво тут опускаемся наземь в томленьи

Сладком, но вдруг на земле возбуждается ум, и порою

На ноги смутное в нас возникает желанье под­няться.

Значит, нам должно признать, что духа приро­да телесна,

Раз от оружья она и ударов телесных страдает».

(Lucretius, 1951, III, 178-80/Лукреций, 1958, III, 170-176, пер. Ф. А. Петровского)

Сам факт, что Лукрецию приходится доказывать свою точку зрения, говорит о том, что были и те, кто возражал против нее. В другом месте своего сочине­ния он утверждает, что только два рода вещей состав­ляют все существующее: тела и пространство. Тот факт, что все люди ощущают вещи, свидетельствует о существовании тел, и пока мы не примем этот факт, мы не сможем прийти к каким-либо рациональным выводам. Далее, утверждает он, пространство долж­но существовать для того, чтобы в нем могли распо­лагаться и перемещаться тела. Нет ничего третьего, что не было бы телами или пространством. Очевид­но, что отрицание Лукрецием «третьего» относится к утверждению о существовании сверхъестественно­го агента, который не занимает пространства. Лукре­ций также выдвинул замечательную теорию эволю­ции путем естественного отбора, близкую к нашему современному пониманию.

^ Продолжение эллинистического спиритуализма в христианстве. Когда Отцы Церкви — деятели хри­стианской церкви II—VIII вв. начали разрабатывать христианскую теологию, они заимствовали у схола­стов эпохи эллинизма практику создания аллегори­ческих толкований, примером использования кото­рых является новозаветная книга «Откровение». Они также пытались, ссылаясь на аллегоричность текста, объяснить тот факт, что предсказанное в этой книге второе пришествие не наступило. Что ка­сается психологии, они продолжили эллинистичес­кую традицию сверхнатурализма, еще далее развив учение о душе как сверхъестественном элементе че­ловеческой природы, подобном или существующем параллельно сверхъестественному характеру Бога и наделенном общей с Ним духовной природой. В со­ответствии со взглядами Отцов Церкви, душа явля­ется неделимым и бестелесным источником мышле­ния и (свободного) выбора и связана с Богом и бес­смертием. Поскольку восприятие включает работу телесных органов чувств, Отцы Церкви оставили его в ведении тела. Тем не менее споры о природе

39

души сопровождались многовековыми попытками теологического формулирования ее сущности (Kantor, 1963). В начале III столетия Ипполит, один из Отцов Церкви греческого происхождения, под­верг суровой критике сочинения известных гречес­ких и римских авторов. Он заявил, что трактат Ари­стотеля «О душе» лишен, с его точки зрения, вся­кого смысла. Пропасть, которая пролегла между взглядами грека Аристотеля и грека Ипполита, не могла быть продемонстрирована более наглядно. Ипполит отверг все нехристианские естественнона­учные и этические сочинения, чтобы поставить на их место христианскую теологию.

Приверженность греческой рациональности и по­пытки построения христианской теологии неизбеж­но должны были привести к противоречиям. В IV в. Григорий Нисский (умер в 394 г.) признал непости­жимость союза души и тела. Душа не может нахо­диться внутри тела, потому что это означало бы, что она находится в физическом пространстве; по тем же причинам ее нельзя считать и находящейся вне тела. Каким образом первая сообщается со вторым, явля­ется необъяснимым и непостижимым для человека. Мы не можем ни помыслить, ни выразить словами эту связь, но лишь признать тот факт, что действия одной соответствуют действиям другого. Тринадцать веков спустя немецкий философ Готфрид Лейбниц использовал ту же идею соответствия, добавив к ней аналогию с часами (см. с. 51), пытаясь объяснить ме­ханизм психофизического дуализма.

«Весь свод христианских доктрин и догматов, рассматривающих проблемы отношения челове­ка к Богу и триединого Бога к человеку, сформи­ровал основу представлений о двойственности человеческой природы: с одной стороны, человек является природным существом, биологическим организмом, с другой — творящей душой, психи­ческой субстанцией, набором ментальных функ­ций» (Kantor, 1963 р. 236).

Теологическая трактовка психологических собы­тий до сих пор оказывает влияние на психологию. Вопросы, касающиеся взаимоотношений души и тела, сознания, эго, «я», психических или менталь­ных процессов, порождаемых мозгом умственных способностей, ощущений, психических болезней и многих других абстрактных психологических поня­тий, восходят к христианской теологии. Даже сам вопрос о предмете психологической науки остается спорным благодаря этому влиянию. Является ли психология наукой о душе? поведении? душе и по­ведении? опыте? познании и поведении? или, быть может, о социальных конструкциях?

Выводы. Теперь мы можем более подробно отве­тить на вопрос, поставленный в начале данной главы. Проведенный нами обзор исторических свидетельств

показывает, что дуализм души и тела существовал не всегда, как не всегда являлся он и частью системати­ческой психологии, поскольку мы не находим его у Аристотеля. Итак, психофизический дуализм не явля­ется единственно возможным способом мышления. В западном мире мы впервые обнаруживаем его во II—I вв. до н. э. среди александрийских интеллектуалов, которые начали утрачивать интерес к изучению при­роды и увлеклись игрой словами. Это произошло в тяжелое время бесконечных войн и испытаний, когда создание милостивого бога, вознесенного над физи­ческим миром и способного внять нуждам людей, ока­залось более насущной потребностью, чем изучение мира, от которого исходила угроза. Заимствование мистических учений Востока, несомненно, способ­ствовало этому процессу. Широкая публика искала утешения в сектах, проповедующих спасение, одна из которых — христианство — соединила веру в спасение с интеллектуальной традицией александрийских схо­ластов и создала учение о сверхъестественной душе как индивидуальном агенте, связанном со сверхъесте­ственным богом, сконструированным Филоном и эл­линистическими мыслителями. Христианская теоло­гия поделила психологические явления между душой и телом. Наследие этой традиции дошло до наших дней и существует в современной психологии в фор­ме дуализма «душа—тело». Так, по мнению некоторых психологов, органы чувств получают внешние стиму­лы, а психика или разум воспринимает и перерабаты­вает их; соответственно, когда психика подвергается хроническому стрессу, в теле происходят физические нарушения.

Знание о том, при каких условиях возник и полу­чил распространение психофизический дуализм, по­зволяет нам, рассмотрев любую конкретную систему ценностей или направление мысли, решить, имеет ли для нас смысл класть этот источник в основание пси­хологической системы или мы предпочтем ему аль­тернативу, как это впервые сделал Аристотель. Со­временные системы психологии предлагают нам раз­личные способы решения данного вопроса: одни из них обнаруживают сходство с учением Аристотеля, другие — дуалистичны, а третьи — механистичны.

^ Параллели с Индией

Аналогичный ход событий еще раньше имел мес­то в Индии. В ее истории тоже были периоды неста­бильности и суровых испытаний, а также находились мыслители, предлагавшие людям абстрактные уче­ния (Smith, 1990a). Свидетельства тому мы находим уже в «Ригведе», повествующей о почитании приро­ды и поклонении природным богам у индоевропей­ского племени ариев (или арийцев). Этот народ обо­сновался на ограниченном пространстве на севере центральной Индии, где расположен современный Дели, и, вероятно, заселил все пригодные для жизни земли; однако его численность продолжала расти. Это породило голод, лишения и межплеменную

40

вражду (Ригведа, 10.33.2-3). В этом месте повество­вание приобретает все более мистический оттенок, более заметной становится тяга к абстракциям и ал­легорическим объяснениям существующего (10.129.4). С ростом населения, при отсутствии пло­дородных земель, на которых оно