Е. А. Соколова европа. Россия. Провинция

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Меняющейся европе, 2510.67kb.
• Дал оригинальную концепцию обособленных локальных культурно-исторических типов цивилизаций,, 166.15kb.
• «Единая Европа», 227.43kb.
• Программа делового визита российской бизнес делегации на строительный форум «Северная, 51.76kb.
• Образовательная программа по настольному теннису. Возраст детей 11-16 лет, 649.89kb.
• Программа элективного курса «Лексика русского языка», 48.78kb.
• Образовательная программа по Футболу. Возраст детей 11-16 лет, 1799.3kb.
• Программа элективного курса «Сказки народов Севера», 48.53kb.
• Образовательная программа резьба по дереву, 107.84kb.
• Название 2 интервала, 51.35kb.

Источники


¹ Подробнее о мотиве золотого ключика в литературных сказках см.: Петровский М. Книги нашего детства. – М.: Книга, 1986. – С. 190-195.

² Литературные потомки Кэрролла считают, что, напротив, Алиса играет во взрослую барышню. Слепо доверившись образцу литературного ребенка восемнадцатого века (Тома Джонса, например), Диккенс, Теккерей, сестры Бронте рисовали в романах не детей, не подростков, а маленьких старичков, имеющих обо всем собственное непогрешимое суждение: Поль Домби, Флоренс Домби, Джейн Эйр, Люси Сноу... Алиса же – непосредственная, очаровательная, наивная – полная их противоположность, можно сказать, даже пародия.

³ Миранда – героиня драмы Шекспира «Буря».

⁴ Тенниелл – современник Кэрролла, первый иллюстратор «Алисы».

⁵ Считается общепризнанным, что в образе Белого Рыцаря Кэрролл изобразил себя.

⁶ Долгов К. Джульетта – сновидческий мир Феллини // Иностранная литература, 1995. № 4 – С. 42.

⁷ Подробнее см.: Борисов С. Русские половозрастные союзы как ведущая сила культургенеза // Инновационные системы образования России. – Березники, 1995. – С. 241-244. Его же. Дева как архетип евро­пейской культуры // Архетип. 1996. Культурологический альманах. – Шадринск, 1996. – С. 4-19.

⁸ Феллини Ф. Джульетта и духи // Иностранная литература. 1995. № 4 – С. 23.

⁹ Феллини Ф. Джульетта и духи // Иностранная литература. 1995. № 4 – С. 40.

¹⁰ Во всяком случае, дневнику положено верить, хотя не каждый дневник является образцом искренности. Так, первый муж Наталии Крандиевской-Толстой, юрист, вёл дневник специально для жены, обязывая её прочитывать написанное.

¹¹ Борисов С. - [ли] - Записки странной девочки // Борисов С., Чепесюк С. Отступление в небо. – СПб, 1995. – С. 109-150. См. также первый опыт анализа повести: Никульшин В. Разочарованная странница // Контрапункт. Выпуск первый. Шадринское литератур­ное обозрение. – Шадринск, 1996. – С. 10-12.


Традиции психологизма в европейской литературе последней трети ХХ века


Главный объект внимания современной литературы в Европе – человек, его психология, его внутренний мир. Главная тема – осмысление себя в окружающей реальности, разобщенность личности и реального мира. Современный литературный герой – это микромир: сложный, интереснейший, непознанный, со своими внутренними законами. Микромир, познающий себя через внешний мир обыденной жизни – макромир. Он как бы протекает сквозь сознание и интуицию героя и позволяет ему познать самого себя. Таким образом, вырисовывается и тип современного литературного героя: интеллектуал с богатым внутренним миром, раскованным воображением, одинокий и страдающий от одиночества, занятый исключительно постижением мира и себя.

Эта актуальная тема познания человеком самого себя через окружающий мир решается в современной европейской литературе, как правило, в духе психологического романа, развивающегося более трёхсот лет (с момента выхода в свет в 1678 году романа Мари де Лафайет «Принцесса Клевская») и выработавшего богатейшие традиции психологической прозы.

Психологический роман понимается, прежде всего, как произведе­ние, изучающие и изображающее внутреннюю, духовную сторону жизни человека, его психологию, реакции на окружающую действительность.

Высокое качество психологической прозы стало характерной приме­той французской литературы. Французские авторы 60-90-х годов ХХ века по-прежнему изучают духовную сторону жизни человека, его психологию и реакции на окружающую действительность. Однако до 1960-х годов французские писатели показывали человека и общество в диалектическом единстве, даже при их противопоставлении. В условиях конца XX века, когда усиливается экзистенциальное «отчуждение», это единство нарушается. Человек показан отъединенным от мира, отчужденным. В психологическом романе настолько возрастает личностное начало, что всё в произведении выстраивается вокруг движений души героя, его реакций на окружающий мир. Такая концентрация внимания на внутреннем мире главного персонажа позволила литературоведу Д. Затонскому ввести в научный обиход термин «Центростремительный роман».

Главное противоречие, которое французские литераторы видят в жизни и пытаются решить – противоречием между потребностью человека в душевной привязанности и невозможностью осуществить эту потребность. Это противоречие, с одной стороны, сделало тему семьи, брака, любви, личной неустроенности своеобразным «невралгическим центром» (по выражению Ю.П. Уварова) в современном западноевропейском искусстве, а с другой – оно вызывает обострённый интерес у читателей.

«Новый роман» полностью посвящен изображению этого противоречия. Французские авторы пытаются показать кризис челове­ческих отношений: кризис современной семьи; несостоятельность современной любви; трагедию некоммуникабельности современного человека.

Об этом пишут многие авторы, в том числе Эрве Базен в своих последних романах «Крик совы», «Анатомия развода»; Франсуаза Саган во всём своём творчестве; Натали Саррот в романе «Вы их слышите»; Симона де Бовуар в романах «Прелестные картинки», «Сломленная»; Паскаль Лэне в романе «Кружевница»; Жан Ле Клезьо, Франсуа Нурисье, Поль Гимар, Жерар де Нерваль и другие современные писатели Франции.

Мир, изображенный Симоной де Бовуар в романе «Прелестные картинки», представляет собой рекламу, уничтожающую в человеческом мире все живое и непосредственное. Все персонажи романа – живая реклама «буржуазной респектабельности», жизнь, которую они ведут – рекламные ролики. Из этого мира изгоняются живые, непосредственные чувства.

В последней трети XX века во французской литературе усиливается интерес к жанру автобиографии, который дает великолепные возмож­ности для литературных исследований психологии современника и максимальной достоверности изображаемых событий и переживаний. Так, Ален Роб-Грийе, писатель, кинематографист, теоретик «нового романа» в романе-автобиографии «Романески», заявляет, что пишет прозу только потому, что не понимает, кто он такой, то есть осмысливает себя и внешний мир через собственные чувства и психические реакции. Однако в том же произведении автор утверждает, что художник имеет право и должен лгать, рассказывая о себе, так как лишь с помощью вымысла писатель приближается к чему-либо подлинному. Очевидно, что размышления романистов о верности Природе и Правде в литературе, родившиеся в девятнадцатом веке, не перестают быть актуальными и в конце двадцатого.

Психологическая проза шведской литературы разрабатывает про­блему взаимопонимания разных поколений (отцов и детей). Сейчас в шведской литературе серьезно разрабатывается традиция изображения мира взрослых глазами ребенка, когда детская отстраненность способствует чёткому и единственно верному пониманию «взрослых» сторон жизни. Превозносится чувство и интуиция.

Образы детства становятся общим местом в шведской литературе.

Проза Ингмара Бергмана посвящена проблеме взаимопонимания «отцов» и «детей». Так, в романе «Воскресный ребенок» показан мир взрослых глазами маленького мальчика Пу. Разрыв его отношений с отцом заполняется чувствами – оторванности от суеты; счастья от собственной освобождённости, порывом жалости к отцу. Чувство становится главным в жизни Пу. Вторая тема романа – разрушение иллюзий «розового детства».

В самоанализе ребенка, изображаемого в шведской прозе, кроются истоки взрослого человека, особенностей его психики. Этот анализ призван ответить на вопрос: «Как я стал таким?». Авторы, как правило, ничего не говорят о психологии реальных людей, об обществе, о личности и опыте писателя. В шведском романе развивается традиция психологического самопознания.

Параллельно развивается тема беспомощности человека и беззащитности перед историей.

Бригитта Стэнберг, последовательница Вирджинии Вульф, показывает самосознание женщины, ставшей экспериментом с собственной жизнью. Писательница показывает сдвиг в женской психике из-за страхов, порожденных мифом модной женщины ХХ столетия: страхом потолстеть, страхом беременности, страхом проявить истинные чувства и т. п.

Улаф Лундель и Стиг Ларссон, избирая для своих произведений тип романа воспитания, пишут о поколениях без будущего, поколении лодырей, воспитанного на поп-культуре. Страдания человека от пресыщения стала основой шведского «грязного» реализма.

В итальянской литературе психологизм связан с традициями мифотворчества (античных, средневековых христианских, фрейдистских и современных виртуальных).

Фабио Карпи и Луиджи Малерба говорят о суетности, бессмысленности «придуманного» человеком – искусственных ситуаций, идеалов, идей. Писатели используют материалы средневекового мифотворчества (легенды, сказки, предания). Так, в романе «Собаки Иерусалима» авторы создают интересный образ средневекового рыцаря с ренессансным, почти раблезианским мироощущением, которое вступает в конфликт с ханжеским окружением, заставляющим героя пуститься в «Крестовый поход» вокруг замка. Счастливое окончание «путешествия» знаменует торжество душевной щедрости героя.

В романе «Итака навсегда») Малерба использует античный миф. Книга представляет собой перемежающиеся внутренние монологи Одиссея и Пенелопы, переполненных противоречивыми чувствами: тоски, любви, недоверия друг к другу, обиды, прощения и счастья. Очень интересна в романе тема непонимания, перекликающаяся с темой возвращения, развитой в литературе «потерянного поколения». Малерба описывает психологическое состояние героев в критические моменты жизни, в состоянии напряжения.

О несовершенстве человеческих отношений пишут итальянские прозаики: Барбара Гарласкелли в сборнике «Письмо издателя и другие рассказы» пытается дать ответ на вопрос: «Что толкает человека на убийство?», главная мысль произведения – кризис отношений, культуры и науки способен убить; Джулио Моцци в рассказах «Бег», «Помнишь, сколько снега выпало в прошлом году?» показывает мир глазами ребенка, с документальной точностью отмечающего малейшие проявления душевных переживаний взрослых в радости и в горе, через зарисовки-отрывки, всплывающие в памяти во время будничных дел.

Альберто Моравиа, в духе традиций Возрождения исследует психику современного человека, используя идеи Фрейда, мифологизируя их и подчиняя литературным задачам романы («Я и Он», «Римлянка»).

Писатель-философ, очень популярный в России 1990-х, Умберто Эко, использует мифологию, выстроенную вокруг современных информационных технологий, наложенную на мифы о средневековых религиозных орденах («Маятник Фуко»).

Таким образом, современная проза развивает тему отчуждённости человека от внешнего мира, тему противопоставления взрослого и детского миров, раскрывает мир женской души, рассматривает кризис современной семьи, любви, проблему некоммуникабельности, использует традиции мифотворчества для изображения психологии современника.

В английской литературе тоже сложились национальные традиции психологического романа, развивающиеся в современной литературе. Одна из них – изображение пошлой, бессмысленной, скудной общественной жизни, представленной в гротескных образах, а также показ ее разрушительного влияния на мир личности, когда распадается гармония внутреннего мира, созданная детством, гармония, опирающаяся на иллюзии, подступает тоска и полное неверие в идеал, добро, красоту. В английской литературе очень любима и развита тема детства. Образы детей, мир ребенка, созданные писателем, с одной стороны, позволяют исследовать личность в процессе становления поэтапного развития, как происходит в повести Стэна Барстоу «Джоби». С другой стороны, мир, показанный глазами ребенка, предстает во всей своей подлинности, полноте и истинности (влияние романтического представления о ребенке как непорочном, ангельском существе).

Психологическую прозу Англии последних лет представляют произведения Сьюзен Хилл – признанного мастера психологической прозы 1970-х, в её повести «Однажды весенней порой» изображено развитие душевного состояния женщины, потерявшей опору в жизни, оказавшейся в одиночестве, замкнувшейся в своих трагических переживаниях из-за смерти мужа, Хилл показывает кульминацию душевных мук героини, разрядку и возрождение к свету и теплу человеческих отношений.

Фэй Уэлдон, одна из самых известных в России английских писателей 1970-1980-х, в рассказе «Лишний! Или месть жены» психологические зарисовки соотносит с античными героями, подобно Джойсу. Так, искусительница красавица Вэл – это воплощенная Женственность, Венера, юная медсестра Эстер явно ассоциируется с Психеей, потерявшей Амура и т. д. Рассказ выстроен как цепочка откровений, сменяющих друг друга, и чем дальше – тем короче и напряженнее душевные излияния. Они помогают каждому увидеть правду и «повзрослеть». Рассказ посвящен теме женственности, побеждающего женского начала.

Для всех современных авторов в английской литературе важно передать психологическое состояние, проанализировать все его переходы и нюансы.

Психологизм крупнейшего современного английского писателя Джона Фаулза связан с философским осмыслением мира: его интересуют психологические типы постольку, поскольку в них раскрываются онтологические законы.

Исторические события Германии во второй половине прошлого столетия обусловили стремительные изменения в самом духе немецкой литературы. Пятьдесят лет бурного развития вмещают несколько литературных слоев: послевоенная, характеризующаяся осмыслением фашизма и последствий второй мировой войны; литература ФРГ, основывающаяся на осмыслении кризиса личностных отношений; литература ГДР, развивавшаяся в духе социалистического реализма, и, наконец, современная – литература объединенной Германии.

Традиции психологического романа в литературе Германии 1970-х–1990-х годов развиваются в духе постмодернизма, начиная от произведений Арно Шмидта, провозвестника модернизма, и Генриха Белля, крупнейшего немецкого писателя XX века, и заканчивая позой Эрвина Шриттматера, Франца Фюмана, Гюнтера Грасса, Патрика Зюскинда, Зигфрида Ленца, Кристы Вольф. Писатели часто обращаются в своем творчестве к мифу и фольклорным сюжетам, которые они переосмысляют и подчиняют новым, постмодернистским задачам. («Медея» Кристы Вольф, «Голубь» Патрика Зюскинда, «Сербиянка» Зигфрида Ленца и др.).

Главная героиня романа Кристы Вольф «Медея», воплощающая красоту и нравственность, гибнет в столкновении с жестоким миром дворцов и улиц. Высокомерное тщеславие придворных и невежество простолюдинов «омертвляют» жизнь и душат малейшие ростки душевности и естественности. В образах и событиях романа ясно видна современная Германия и Европа. Черствость Ясона, занятого карьерным ростом, дворцовые интриги, суеверие народа причиняет страдание не только чужестранке Медее, но и юной Главке, также погибающей в мертвящей атмосфере полиса. Вольф показывает, что единственной отрадой жизни становится искусство и естественная простота.

Современную психологическую прозу Германии характеризует также романтическое взаимопроникновение сна, мечты и действитель­ности, что соотносит немецкий психологизм со шведским и итальянским. Сознание героев вынашивает некую истину, которая прорывается во время сна или мечтаний («Слепящая тьма» Кестлера).

Психологическая традиция в литературной прозе стран Восточной Европы характеризуется особой лиричностью, проявляющейся как в сюжетопостроении, так и в художественном стиле. Главное внимание писателей сосредоточено на отношениях человека и окружающего мира, представленного природой, обществом и прошлым героя и его народа. Рассказ хорватского писателя Давора Мойаша «Чай из мяты» посвящен теме красоты и радости жизни. Радоста, главная героиня рассказа, воплощает жизнь, свет, пробуждает любовь. Она естественна, гармонична и прекрасна, как чай из мяты, который она приносит. Она приносит в жизнь радость и счастье.

Роман Стефана Хвина «Ханеман», признанный лучшей книгой 1995 года в Польше, посвящен теме «освобожденной территории» во второй мировой войне. Главный образ произведения – интеллигент Ханеман, в романе прослеживается его судьба. В основе романа лежит проблема невозможности независимой от государства жизни, какую пытался вести главный герой. Противопоставление политики и личных судеб в романе «уводит» читателя от военной событий, данных в произведении лишь мельком, и делает книгу особенно актуальной.

Беглый взгляд на развитие современной европейской психологиче­ской прозы дает основание утверждать, что внутренний мир человека, его психология, его реакция на события окружающей жизни остаются актуальными для литературы. Осмысление человеком самого себя в окружающей реальности, исследование проекции внешнего мира на внутренний, полное погружение в собственный внутренний мир (уютный или дисгармоничный, но всегда – ценнейший) становится главной темой литературного произведения. На смену «маленькому» человеку» приходит герой-интеллектуал с богатым духовным миром, раскованным воображением, одинокий и страдающий от одиночества, занятый исключительно постижением мира и себя.

Черты жанра фэнтези в русской литературе


В последние десятилетия в мировой литературе стремительно и с большим успехом развивается новый жанр, получивший название фэнтези (fantasy). Отцом этого литературного явления стал, как известно, английский ученый-филолог, писатель Джон Роналд Руэл Толкиен. В 1954-1955 гг. он выпустил трилогию «Властелин колец», которая потрясла мир своей художественной и философской новизной. Трилогия открыла новый путь в литературе, которым после многие американские и европейские писатели, в том числе Урсула Гуин, Мэри Стюарт – в Англии, Роджер Желязны – в Америке, Ник Перумов, Мария Семенова – в России и др.

Крупнейшим американским фэнтезистом считается Роджер Желязны с его «Хрониками Амбера», в которых в переосмысленном виде развиты традиции, заложенные Толкиеном. Это прежде всего, форма игры (у Толкиена – филологическая, у Желязны – виртуальная), образ fiction world, то есть придуманного мира (у Толкиена – Среднеземье, у Желязны – Амбер), мотив прохождения некоего пути, который формирует героя и т. д.

Перевод на русский язык в 1990-х г. творений этих двух «китов» фэнтези, а также их подражателей определило развитие русского фэнтези, представленного, прежде всего, произведениями Сергея Алексеева, Ника Перумова, Марии Семёновой, Леонида Бутякова, а также романами Ольги Григорьевой, Юлии Латыниной, Святослава Логинова и других отечественных авторов.

Сейчас фэнтези находится в стадии становления, поэтому у жанра не выработано ещё четких границ. Но они намечены его основателями, и попытка сформулировать их в общих чертах, не претендуя на всеобъемлемость, представляется возможной. Прежде всего, в основе фэнтези лежит порожденный фантазией художника мир. Толкиен определил этот мир как «совсем новую сказку», а его русский последователь Ник Перумов признался в беседе с журналистом, что для творчества «сначала нужен образ мира». Он заметил: «Для меня первичен мир, то есть в каком-то смысле материя. У меня буквально начинается с того, что я сажусь и рисую карту какого-нибудь безумного мира»². Мария Семёнова заявила: «Эта ежедневная жизнь здешняя, все эти хождения по магазинам, для меня совсем не главное. Настоящая-то жизнь, она ТАМ», – она показала в сторону своих книг, в которых, по словам филолога Елены Перехвальской, «встал чудесный и неведомый мир девятого века».³

С одной стороны, этот мир является выражением буйной фантазии творца; а с другой отражает реальную, земную жизнь с ее проблемами, добром, злом, красотой. Почему же в конце XX века появилась потребность в «совсем новой сказке», в мифе, в вымышленной реальности? Вероятно, сказываются последствия духовного кризиса капиталистического мира. Разобщенность людей, отчужденность, невостребованность и неудовлетворенность тоскующего от одиночества человека давно стали основной темой западной литературы. С приходом капитализма в современную Россию подобные мотивы появились и в отечественном искусстве.

Вероятно, сейчас наступил момент, когда на смену изображению страданий человека приходит поиск путей выхода из кризиса, обретения общности. Недаром Толкиен считал одной из функций фэнтези «бегство от действительности».⁴ Вымышленный фэнтезийный мир отрицает реальность, дискредитировавшую себя и нищетой масс, и несправедливостью социального устройства, и чудовищными мировыми войнами. Фэнтези предлагает новый мир, основанный на принципах добра, но нарушаемый последними поползновениями зла. В центре внимания, таким образом, лежит последняя битва добра и зла в самых разнообразных проявлениях: Армагеддон, преодоление заблуждений, нахождения своего места в жизни и т.д. Как отмечает Перумов, в фэнтези решаются «судьбы целых миров. Хотя и тут присутствует который должен быть спасен»². Таким образом, мир фэнтези порожден ощущением распада и катастрофы, жаждой новой гармоничной жизни всей планеты.

Очевидно, эпический предмет фэнтези (вымышленный мир как реакция на бедствия XX века) требует эпической же формы – историчности. В каждом романе либо содержатся ясные аллюзии на исторические события, либо историзм усилен до прямого изображения конкретной исторической эпохи, что в большей мере свойственно русскому фэнтези. Так, известно, что «Властелин колец» – отклик на события первой мировой войны, а «Хроники Амбера», вероятно, навеяны американо-советскими отношениями второй половины XX века и войной во Вьетнаме. В книгах Семеновой, как уже упоминалось, описана конкретная историческая эпоха: IX век, становление Руси. Перумов, как он сам признается, «использовал аналогии с последней мировой войной».²

Таким образом, мир фэнтези не только перекликается с нашей реальностью, но и воссоздает историческую эпоху, как бы подводя итог развитию человечества. Историзм фэнтези проявляется не столько в сочном колорите (как у Семёновой, например), сколько в психиче­ской настроенности персонажей. С одной стороны, историзм восходит к традициям героического эпоса, опирающимся на мифологизацию реальных событий. С другой стороны, фэнтези имеет откровенно мифологические корни. В сущности, фэнтези можно назвать попыткой заново написать историю человечества, начиная с его мифотворческой стадии.

В фэнтези сосуществуют и мифологические персонажи (боги, первопредки-демиурги, культурные герои), и эпические воины. Разделяясь на сторонников Космоса и Хаоса (добра и зла) персонажи вступают в борьбу, используя магию. Как пишет Перумов, «в сражение должно вмешиваться нечто, отрывающее нас от реальности». Это «нечто» и есть миф в самых разнообразных его проявлениях: от древней мистики до виртуального волшебства. Мифологичность – ещё одна особенность жанра фэнтези (отличающая его от научной фантастики, главный интерес в которой сосредоточен на образах и идеях, связанных с новейшими достижениями науки и техники). Так, в основе «Властелина колец» лежат кельтская, скандинавская, исландская мифология и древнегерманский эпос. В основе русского фэнтези лежит, прежде всего, славянская мифология. Авторы отечественных романов, проштудировав тома Рыбакова, Проппа, Афанасьева, смело вводят в ткань произведения имена и образы славянских богов. Думается, наиболее точно и исторично воссоздала славянскую мифологию Мария Семёнова.

Герои фэнтези, восходящие к мифологическим первопредкам и созданные по образу эпических воинов, ведут сражение во имя высокой цели – спасения Отечества. Помыслы героев заняты только своей воинской задачей, всего себя они отдают исполнению долга, не отводя времени на любовные переживания. В этом заключается ещё одна закономерность фэнтези: отсутствие на первом плане любовных коллизий. Любовные отношения носят второстепенный, эпизодиче­ский характер, так как в задачи фэнтези не входит раскрытие внутреннего мира человека, его переживаний. Оттого в фэнтези так мало женских образов.

Отказываясь от изображения сложных психологических пережива­ний, этот жанр склоняется к приключенческому повествованию: любой фэнтезийный роман представляет собой изображение череды приключений героя, что соответствует традиции романа испытания, в частности, рыцарского романа. Согласно классификации Бахтина, в романе испытания мир представлен в виде вечной борьбы и испытания героя на верность, доблесть, смелость и другие рыцарские добродетели.⁵ Характер героя остается неизменным, но после каждого приключения он получает награду, если выдерживает испытание. В фэнтези награда не личного характера, так как герой действует не во имя славы; после испытания герой и его спутники получают возможность следовать дальше по своему Пути, а в финале романа герой добивается цели – освобождения Отечества от темных сил. Возможность продолжать путь – награда.

Таким образом, череда испытаний в фэнтези приобретает характер игры, очень напоминающей компьютерную. Продолжение пути – новый уровень. Умная филологическая игра Толкиена, к сожалению, так и не обогатилась в современном фэнтези, а видоизменилась и предельно упростилась. Герой начинает действия с самых невыгодных позиций, со временем выходит на новые, более сложные «уровни», игра усложняется, книга становится более захватывающей, но часто напряжённость фабулы-игры остается самодостаточной, идейно не наполненной. Мотив пути, который должен пройти герой, тоже напоминает игру: и жизненный путь в русском фэнтези, и «Путь Амбера» в американском призваны больше развлечь, чем заставить задуматься.

Подводя итог краткому описанию особенностей жанра фэнтези, в том числе, в русской литературе, нужно отметить, что фэнтези как бы вновь проходит путь развития литературы: миф, сказку, эпос, рыцарский роман⁶, развивая ряд традиций, выработанных на каждом этапе литературного развития. В основе романа фэнтези лежит изображение мифологического мира, в нем участвуют сказочные персонажи, героем фэнтези является воин, образ которого восходит к эпическим богатырям. Отстаивая интересы родины, богатырь проходит ряд испытаний, в результате чего Космос торжествует, Хаос побежден; последняя битва добра и зла, которой посвящены романы, решается в пользу гармонии, по которой так стосковался наш современник.