Geum.ru

Вестник Гуманитарного Института. Вып. Владивосток: Издательство двгма, 2001. 204 с. Данный выпуск представляет собой "remake" доклад

Вид материалаДоклад

Содержание


Л. П. Енькова
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   39
^

Л. П. Енькова


ВЗРОСЛЕЮЩИЙ МИФ, ИЛИ ПРЕДЧУВСТВИЕ ОДИНОЧЕСТВА

Миф как синтез конкретного, чувственного, переживаемого нами, человечеством, и абстрактного, общего, данного как некая объективная реальность – этот двуликий Янус воплощен в слове и только в слове являет себя. “Миф есть составная часть языковой деятельности; он передается словами, он целиком входит в сферу высказывания” (Леви-Строс). Не касаясь сейчас языка мифа, вспомним лишь слова Леви-Строса, что “миф – это язык, но этот язык работает на самом высоком уровне, на котором смыслу удается, если можно так выразиться, отделиться от языковой основы, на которой он сложился”. Языковые “пустоты” – недосказанность мифа в слове и одновременно вещественная зримость слова в мифе, структура сюжета, диалектическая логика мифа рождают “высокий уровень” мифического языка, мифическую реальность. Мифы не есть окаменелый обломок древности, они творятся заново и переживаются в индивидуальном человеческом сознании. В этом смысле вслед за Лосевым мы должны признать, что “миф есть бытие личностное или, точнее, образ бытия личностного... Миф – это лик личности”. Картина мира – не абстрактная схема, а живописное полотно, соавтором которого, несомненно, во многом является мифическое сознание. “Мифом может стать все, что угодно, ведь суггестивная сила мира беспредельна”, – писал Р. Барт. Выстраивая свою картину мира, ребенок не может не мифологизировать данную ему объективную реальность и чувства, которые возникают у него по отношению к данной ему реальности; переживаемое ребенком часто не означено в слове, в названии, в знаке, а значит, не имеет опоры для рационализации, а может быть только мифологизировано. По нашему мнению, ничто вообще не может быть подвергнуто рационализации, не пройдя перед этим период поэтического мифологического воплощения, воображения. “Воображать себе что-либо – значит непременно вместе с тем преображать себя во что-либо, вкладывать себя во что-либо ...” – писал Вышеславцев. Зов воображаемого питает неозначенность как свободное пространство в плотской плотности вещей, имен, знаков. Вектор жадно устремляется ко множеству означающих, преображая материю высказывания и творя новую реальность.

К такому “неозначенному” означаемому относится и чувство одиночества – непременный атрибут взросления души. Период разыдентификации себя с человеческим миром, отделения себя от мира рождает в ребенке целый комплекс переживаний, который может быть назван “предчувствием одиночества”. Рассматривая творческие работы детей 10–11 лет (авторские сказки), собранные при проведении ряда дипломных исследований, мы могли видеть, каким образом это отражено в мифическом сознании ребенка. Уже сам зачин сказок, бунтарски безжалостный, лишенный морализирования сказки литературной, представляет нам попытку отделения героя от мира, индивидуализацию мифического героя. “Однажды в далекой стране жил мальчик, он любил путешествовать, а так как у него умерли родители, к нему пришла такая возможность ...”. Попытка самостояния – одиночества – это для ребенка прежде всего уход от отношений подчиненности к внутренней свободе, уход от слияния со значимым Другим. И рядом с этим страх “одинокостояния”, противоречивое стремление слиться с миром – в этом диалектика мифа, отраженная в детских работах.

Не случаен во многих детских работах мотив путешествия, где зачином сказки часто являются “умершие родители” как возможность уйти в мир, а концовкой – возвращение к немотивированно “воскресшим” родителям, ожидающим путешественника.

Если открытый “бунт” для сказителя почему-либо неприемлем, тогда сам главный герой проходит через символическое умирание – сон как возможность отделения себя от другого и начало одинокого путешествия (или путешествия к одиночеству?). Такой уход уже сам по себе поступок и может не требовать дальнейшего подтверждения “героической мощи” мифического героя.

Главное испытание – это испытание себя одиночеством. “Он шел долго, и, в общем, он пришел в старый заброшенный замок, он зашел туда, чтобы переждать дождь. Он переждал дождь и пошел дальше”, – так в одной из детских работ описано “главное приключение” путешествия, то, ради чего путешествие и состоялось.

В лакуне, в паузе, во внеязыковой образности, укорененной в языке, разворачивается перед нами отделение мифического героя от мира.

Проживание своей отличности, инаковости от других может носить трагический характер, препятствуя в этой отъединенности не менее мощному мотиву объединения с этим миром. “Жил-был коричневый медведь. А в том городе, где он жил, торговать разрешалась только белым медведям. Много раз пытался попасть медведь на ярмарку. И решил медведь высыпать мешок муки. Набрал ягод, меду. И поехал на ярмарку. Ехать надо было через реку. Сделал он себе лодку и поехал на ярмарку. Торговал он долго, осталось ему немного, как вдруг пошел дождь. Заметили люди, и погнали они его в дремучий лес. Медведь бежал без оглядки. И с той поры медведь и носу не показывал на ярмарку”.

Друговость Другого в смятении перед своей инаковостью мифологизирует и Фигуру Другого, делая ее темной, непонятной и притягательной одновременно. “Жил-был мальчик Миша. Он жил в лесу. Однажды Миша задумался. Он стал выпиливать полки. И он стал продавать и заработал триста тысяч рублей. И купил себе осьминога. Они жили и добра наживали”.

Итак, мифологический герой существует в противоречивом стремлении отделения от мира и слияния с ним, он уязвим и бессмертен одновременно – такова диалектика мифа. А проблема одиночества и попытка разрешения ее для себя еще далеко впереди за горизонтом Взросления.

ЛИТЕРАТУРА

1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М., 1994. – 675 С.

2. Лосев А. Ф. Знак, символ, миф. – М.: Изд-во МГУ, 1982. – 478 С.

3. Леви-Строс К. Первобытное мышление. – М.: Республика, 1994. – 384 С.