Geum.ru

Вопросы к экзамену по истории русской литературной критики V курс, стационар

Вид материалаВопросы к экзамену

Содержание


Жанр: публицистика, статья, размышление., возможно поучение Стиль
Н. А. Полевой начинает издание «Московского телегра­фа»
В истории издания «Московского телеграфа» исследователи выде­ляют два периода
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

15.Типологический анализ статей А.А.Бестужева или В.К. Кюхельбекера. Жанровое и стилевое своеобразие статей.

Ближе к середине 1820-х годов критики столкнулись с необходи­мостью обозначить свое отношение к «новой поэтической школе», сформировавшейся вокруг Жуковского и Батюшкова, и ее основным жанрам — элегии к дружескому посланию. В этот период нарастает сознание, что русскому обществу необходимы решительные переме­ны; в журнальной критике усиливается требование гражданской ак­тивности, высоких патриотических чувств, и преобладание в поэзии мечтательных, элегических настроений начинает восприниматься как движение по ложному пути. Эволюцию отношения критики граждан­ственного романтизма к «новой поэтической школе» наглядно демон­стрируют выступления Вильгельма Карловича Кюхельбекера (1797—1846). Если в статье «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» (1817) — своем первом критическом выступлении в пе­чати Кюхельбекер приветствовал обновление русской поэзии, произо­шедшее благодаря деятельности Жуковского, и воспринимал привне­сенный им в литературу «германический дух», «свободный и незави­симый», как близкий нашему национальному духу, то в статье «О на­правлении нашей поэзия, особенно лирической, в последнее десятилетие» (1824) он подвергал резкой критике «школу» Жуковско­го, и в особенности ее подражателей, за мелкость тем, повышенное внимание к собственной личности, созерцательное отношение к жизни и романтические штампы: «Чувству нас давно нет; чувство уныния поглотило все прочие... Картины везде одни и те же; луна, кото­рая — разумеется — уныла и бледна, скалы и дубравы, где их никогда не бывало, лес, за которым сто раз представляют заходящее солнце, вечерняя заря; изредка длинные теин и приведения, что-то невидимое, что-то неведомое...». Жанрам элегии и дружеского послания критик противопоставил оду, которая, «увлекаясь предметами высокими, передавая векам подвиги героев и славу Отечества, <…> парит, гремит, блещет, порабощает слух и душу читателя».

Программная статья «Мнемозины» поразила современников но­визной мыслей, резкостью суждений, звала на спор. «Архаические» пристрастия Кюхельбекера, его требование обновления «высоких» жанров классицизма вызвали иронические замечания ряда писателей и критиков, среди которых был и Пушкин. Вместе с тем нельзя не за­метить, что переоценка Кюхельбекером «школы» Жуковского логич­но вытекала из разработанной в этой статье концепции романтизма. Понятие романтизма критик связывал, как и его предшественники, с понятиями самобытности, народности и творческой свободы худож­ника. Новаторство Кюхельбекера заключалось в более строгом и по­следовательном применении критерия самобытности и народности: он предлагал лишить «звания» романтических те национальные лите­ратуры, где преобладала подражательность. Критик наводил читате­лей на мысль, что русская литература, подражавшая сначала францу­зам, а затем немцам, которые тоже были подражателями, только начи­нает овладевать принципами романтизма. Жуковский и Батюшков, по его мнению, лишь «на время стали корифеями наших стихотворцев, и особенно той школы, которую ныне выдают нам за романтиче­скую». Кюхельбекер не отрицал заслуг Жуковского, освободившего отечественную литературу «из-под ига французской словесности», но при этом выступал против попыток «наложить на нас оковы немецко­го или английского владычества!».

На каких же основах создавать русскую словесность? Кюхельбе­кер, как и ряд других близких к нему критиков ратует за обращение прежде всего к национальным истокам, «Лучшими, чистейшими, вер­нейшими источниками» для русской поэзии являются «вера праотцев, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные». В то же время критик вовсе не исключает необходимости усвоения опыта ми­ровой литературы: «Россия по самому географическому положению могла бы присвоить себе сокровища Европы и Азии. Фирдоуси, Гафис, Саади, Джами ждут русских читателей».

ЦИТАТЫ ИЗ СТАТЬИ: я наравне со многими мог бы восхищаться неимоверными успехами нашей словесности. Но льстец всегда презрителен. Как сын отечества, поставляю себе обязанностию смело высказать истину. (широта статьи) - От Ломоносова до последнего преобразования нашей словесности Жуковским. Творениями должна гордиться Россия: Ломоносов, Петров, Державин, Дмитриев, спутник и друг Державина - Капнист, некоторым образом Бобров, Востоков и в конце предпоследнего десятилетия - поэт, заслуживающий занять одно из первых мест на русском Парнасе, кн. Шихматов - предводители сего мощного племени: они в наше время почти не имели преемников. Элегия и послание у нас вытеснили оду. Рассмотрим качества сих трех родов и постараемся определить степень их поэтического достоинства. Сила, свобода, вдохновение - необходимые три условия всякой поэзии. Поэзия тем превосходнее, чем более возвышается над событиями ежедневными, над низким языком черни, не знающей вдохновения. Всем требованиям, которые предполагает сие определение, вполне удовлетворяет одна ода, а посему занимает первое место в лирической поэзии, заслуживает название поэзии лирической. В оде поэт вещает правду и суд промысла, торжествует о величии родимого края, мещет перуны в сопостатов, блажит праведника, клянет изверга. В элегии - новейшей и древней - стихотворец говорит об самом себе, об своих скорбях и наслаждениях. Элегия почти никогда не окрыляется, не ликует: она должна быть тиха, плавна, обдуманна; должна, говорю, ибо кто слишком восторженно радуется собственному счастию - смешон; печаль же неистовая не есть поэзия, а бешенство. Удел элегии - умеренность, посредственность. Послание у нас - или та же элегия, только в самом невыгодном для ней облачении, или сатирическая замашка, каковы сатиры остряков прозаической памяти Горация, Буало и Попа, или просто письмо в стихах. Трудно не скучать, когда Иван и Сидор напевают нам о своих несчастиях; еще труднее не заснуть, перечитывая, как они иногда в трехстах трехстопных стихах друг другу рассказывают, что - слава богу! - здоровы и страх как жалеют, что так давно не видались. Теперь спрашивается: выиграли ли мы, променяв оду на элегию и послание? Подражатель не знает вдохновения: он говорит не из глубины собственной души, а принуждает себя пересказать чужие понятия и ощущения. Прочитав любую элегию Жуковского, Пушкина или Баратынского, знаешь все. Чувств у нас уже давно нет: чувство уныния поглотило все прочие. Все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску и наперерыв щеголяем своим малодушием в периодических изданиях. Картины везде одни и те же: луна, которая - разумеется - уныла и бледна, скалы и дубравы, где их никогда не бывало, лес, за которым сто раз представляют заходящее солнце, вечерняя заря; изредка длинные тени и привидения, что-то невидимое, что-то неведомое, дошлые иносказания, бледные, безвкусные олицетворения: Труда, Неги, Покоя, Веселия, Печали, Лени писателя и Скуки читателя в особенности же - туман: туманы над водами, туманы над бором, туманы над полями, туман в голове сочинителя. Из слова же русского, богатого и мощного, силятся извлечь небольшой, благопристойный, приторный, искусственно тощий, приспособленный для немногих язык. Без пощады изгоняют из него все обороты славянские и обогащают его архитравами, колоннами, баронами, траурами, германизмами, галлицизмами и барбаризмами. В самой прозе стараются заменить причастия и деепричастия бесконечными местоимениями и союзами. О мыслях и говорить нечего. Печатью народности ознаменованы какие-нибудь 80 стихов в "Светлане" и в "Послании к Воейкову" Жуковского, некоторые мелкие стихотворения Катенина, два или три места в "Руслане и Людмиле Пушкина". Всего лучше иметь поэзию народную.

Россия по самому своему географическому положению могла бы присвоить себе все сокровища ума Европы и Азии. Но не довольно - повторяю - присвоить себе сокровища иноплеменников: да создастся для славы России поэзия истинно русская; да будет святая Русь не только в гражданском, но и в нравственном мире первою державою во вселенной! Вера праотцев, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные - лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности.

Станем надеяться, что наконец наши писатели, из коих особенно некоторые молодые одарены прямым талантом, сбросят с себя поносные цепи немецкие и захотят быть русскими. Здесь особенно имею в виду А. Пушкина, которого три поэмы, особенно первая, подают великие надежды (поучение). Опровержения благонамеренных, просвещенных противников приму с благодарностию; прошу их переслать оные для помещения в "Мнемозину" и наперед объявляю всем и каждому, что любимейшее свое мнение охотно променяю на лучшее. Истина для меня дороже всего на свете(готовность к полемике).

^ Жанр: публицистика, статья, размышление., возможно поучение

Стиль: обличительный, резкий язык, статья острая, содержательная.

Требование народности, творческой самобытности и гражданственности литературы составляло пафос опубликованных в «Полярной звезде» обзорных статей Александра Александровича Бестужева (1797—1837) («Взгляд на старую и новую словесность в России». 1823; «Взгляд на русскую словесность в течение 1833 Года», «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов»). Ито­жившие опыт исторического развития отечественной литературы и намечавшие ее пути в будущее, эти статьи стали самым ярким явле­нием в критике гражданственного романтизма. Они привлекали вни­мание читателей не только острым, порой парадоксальным содержа­нием, но и живым, эмоциональным стилем, насыщенным остротами и каламбурами. Примечательно, что обилие упоминаемых в обзорах писательских имен и произведений не приводило Бестужева к оптими­стическому выводу: критик заявлял о «бедном отношении» числа ори­гинальных Писателей «к числу пишущих».

Какие же причины препятствуют развитию оригинальной русской словесности и что будет способствовать ее расцвету? С особой публи­цистической остротой эти вопросы прозвучали в последнем годовом обзоре Бестужева — «Взгляде на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов». Если большинство современников критика свя­зывало будущий расцвет русской словесности с факторами внутрилитературными (освобождение от подражательности, обращение к на­циональным источникам), то издатель «Полярной звезды», поддержи­вая данные установки, сосредоточил главное внимание на явлениях внелитературных, на общественных предпосылках развития словес­ности. Критик не только отмечал недостатки светского воспитания и «однообразие жизни нашей», препятствующие появлению «талан­тов литературных», но и откровенно намекал на политическую несво­боду. Он был убежден, что расцвету словесности будет способство­вать активизация общественной жизни.

Романтическая позиция Бестужева особенно ярко раскрылась в постановке им проблемы гения, вопросе о взаимодействии писателя и общества. Полемизируя с теми, кто связывал отсутствие гениев и ма­лое число «талантов литературных» с «недостатком ободрения». Кри­тик решительно приветствовал этот факт. «Недостаток ободрения», по его мнению,—благо для литературы. Приводя в пример гениев мировой литературы, которые часто были гонимы обществом (Шекспир, Мольер, Торквато, Тассо, Вольтер), критик создавал романтическое представление об извечном антагонизме поэта и толпы: «Гении всех веком и народов, я вызываю вас! Я вижу в бледности изможденных гонением или недостатком лиц ваших — рассвет бессмертия! Скорбь есть зародыш мыслей, уединение - их горнило!»


16.Особенности развития рус.лит.критики 1830-х гг. Романтическая критика на страницах ж-ла Н.А.Полевого «Московский телеграф».

1830-е годы — важнейший этап в развитии отечественной литературы и критики. Его хронологическими границами можно счи­тать, с одной стороны, конец 1825 г., когда трагические события на Сенатской площади обозначили новый рубеж в истории общественной и духовной жизни России, и с другой, — 1839 г. — год первых высту­плений славянофилов и начала издания крупнейшего периодического органа западников — журнале «Отечественные записки».

Новая историческая ситуация вызвала существенные организаци­онные и идейно-эстетические изменения в журнальном мире. Прекра­щается издание альманахов «Полярная звезда», «Мнемозина» и жур­нала «Соревнователь просвещения и благотворения» — органов, тес­но связанных с декабристскими кругами. Меняет свою ориентацию «Сын отечества» Н.Греча, идя на сближение с официозной прессой, представленной после 1825 г.. прежде всего «Северной пчелой» Ф. Булгарина. «Вестник Европы» — « патриарх» русских журналов, укрепляется на консервативной позиции, а литературные вкусы его издателя М.Т. Каченовского становятся объектом нападок со стороны молодого поколения.

В 1825 г. ^ Н. А. Полевой начинает издание «Московского телегра­фа», объединившего на время самые крупные литературные силы. Не­смотря ив издержки универсализма, журнал Н. Полевого создавал ат­мосферу новизны, непрестанного поиска. «Каждая книжка его была животрепещущею новостию», — писал позже В.Г.Белинский, счи­тавший это издание «решительно лучшим» в России «от начала жур­налистики». «По всем правам он заслуживает, чтобы имя его обозна­чило новую эпоху в истории русского журнализма, как журнала кри­тического и современного», — отмечал С.П.Шевырёв.

Важное место в литературной жизни поеледекабристской поры за­нял «Московский вестник»—орган «любомудров», издаваемый М. По­годиным— историком, публицистом, писателем. Усилиями С. Шевырева, И. Киреевского, Д. Веневитинова, В,Титова здесь закладыва­лись основы философской критики. При всей кратковременности из­дания, заметную роль в осмыслении задач современной литературы сыграла «Литературная газета» (1830—1831) — орган писателей пуш­кинского круги. Ее традиции продолжай пушкинский журнал «Совре­менник» (1836), перешедший после гибели поэта в руки П. А. Плетне­ва. Ведущие позиции в журналистике 1830-хгодов, наряду с «Москов­ским телеграфом», заняли издания Н.И.Надеждина — журнал «Теле­скоп» и газета «Молва». На страницах последней в 1834 г. де­бютировал В.Г.Белинский с никлом статей «Литературные мечтания»

Активно полемизируя друг с другом о путях дальнейшего разви­тия русской литературы, «Московский телеграф» и «Телескоп» в то же время были единодушны в борьбе с «Северной пчелой» и «Сыном оте­чества» — изданиями предприимчивых и опытных журналистов Ф. В. Булгарина и Н.И. Греча, имевших правительственную поддерж­ку. С 1834 г. петербургский книгопродавец А.Ф.Смирдин и извест­ный профессор-ориенталист О. И.Сенковский начали издание журна­ла «Библиотека для чтения». Организованная как солидное коммерче­ское предприятие, в котором сотрудничали получающие высокие го­норары многие известные писатели, «Библиотека для чтения» наглядно демонстрировала превращения литературы в отрасль тор­говли. Редактируемый О. И. Сенковским журнал, стремившийся удовлетворить интересы читателей «среднего сословия», имел огромный для 1830-х годов тираж (более пяти тысяч экземпляров), в несколько раз превышавший тиражи других периодических изданий. Годом поз­же «Библиотеки для чтения» выхолит в свет «Московский наблюда­тель», объединивший бывших «любомудров» и противопоставивший «торговому» направлению петербургской журналистики «арнстократизм» литературы.

В 1830-е годы значительно усложнился характер литературного процесса. С одной стороны, обозначились предпосылки для зарожде­ния нового, реалистического литерагурно-критического сознания. В это время Пушкин завершает «Евгения Онегина», публикует «Бори­са Годунова», пишет «Повести Белкина» и «Капитанскую дочку». К середине 1830-х годов реалистические тенденции отчетливо заявля­ют о себе в творчестве Гоголя («Миргород» и «Ревизор»), и в лермон­товских произведениях («Маскарад», «Княгиня Литовская» и др.). Об утверждении в современном литературном процессе «поэзии реаль­ной» заявляет Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835).

С другой стороны, сильные позиции в литературе продолжает со­хранять романтизм, развивающийся и изменяющийся изнутри, пред­ставленный целым рядом течений и жанров. Сама последекабристская эпоха, когда значение внутренней духовной свободы возросло в цене и любой протест был возможен лишь в индивидуалистической форме, «подпитывала» романтизм. В этот период продолжается романтиче­ское творчество некоторых опальных декабристов (А Бестужева-Марлинского, А. Одоевского, В Кюхельбекера) и поэтов пушкин­ского круга (Е. Баратынского, П. Вяземского. Д. Давыдова и др.); рас­цветает русский исторический роман, романтический по своему ха­рактеру (М. Загоскина, И.Лажечникова. Н. Полевого); с романтических повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» начинает писа­тельское поприще И.В. Гоголь. На 1830-е годы приходится и расцвет лирики M.IO. Лермонтова — одной из самых ярких страниц в истории русского романтизма, к осмыслению кот эрой вскоре обратится отече­ственная критика.

Среди произведений романтиков «второго поколения» внимание читателей и зрителей привлекают «драматические фантазии» и исто­рические трагедии Н. В. Кукольника («Торквато Тассо», «Джакобо Санназар», «Рука Всевышнего отечество спасла», «Князь Михаил Ва­сильевич Скопин-Шуйский» и др.) с их романтической контрастно­стью, изображением возвышенных чувств, эпической торжественно­стью и патриотическим пафосом. Следует заметить, что и массовая литература пушкинской эпохи, заполнявшая страницы периодических изданий, имела в основном романтический характер.

Внимание русских читателей приковывают к себе и новые явления в европейской литературе. Авторитеты Шиллера, Байрона, де Сталь вытесняются авторитетами В.Скотта, В.Гюго, Ф.Купера и ряда дру­гих писателей

Все обозначенные явления ждали своего осмысления литератур­ной критикой, сосредоточенной па страницах периодических изданий и представленной, как и литература данного периода, разными на­правлениями.

Главной трибуной русской романтической критики в 1830-е годы стал журнал «Московский телеграф» (1825—-1834), издаваемый Ни­колаем Алексеевичем Полевым (1796—1846) и его братом — Ксенофонтом Алексеевичем (1801—1867). По точному замечанию со­временного исследователя, журнал был задуман «как заочный универ­ситет и одновременно энциклопедия современных знаний и теорий, выполняющий прежде всего просветительские целив. В нем было че­тыре крупных отдела: науки и искусства, словесность, библиография и критика, известия и смесь. Журнал сообщал читателям массу сведе­ний по истории, географии, статистике, истории и теории словесности и т.д. Принципиальное значение придавал И. А. Полевой критике. Он гордился тем, что «первый... сделал из критики постоянную часть журнала русского, первый обратил критику на все важнейшие совре­менные предметы».

Литературные противники, воспринимавшие Н.А.Полевого не столько как новую литературную, сколько как новую социальную силу на журнальном поприще, не прощали ему ни его купеческого происхождения, ни отсутствия у него систематического образования, ни смелости и независимости его суждений и приговоров. Многие со­временники видели в «Московском телеграфе» оппозиционное изда­ние, а в высказываниях Н.Полевого усматривали «якобинизм». Меж­ду тем издатель «Телеграфа» не был человеком революционных взгля­дов. Его социальные убеждения носили, несомненно, демократиче­ский и даже радикальный характер, но на них лежала печать буржуазной умеренности. Н. Полевой отстаивал идею буржуазного прогресса, ратовал за развитие «вещественного и невещественного ка­питала», приветствовал французскую революцию 1830 г., но, приме­нительно к русской действительности, выступал как активный сторонник конституционной монархии. В социально-гражданской позиции Н.Полевого сказалась характерная историческая черта: выходцы из «третьего сословия» искали опору в «верхах», в монархической власти, активно выражая при этом антидворянские настроения.

^ В истории издания «Московского телеграфа» исследователи выде­ляют два периода: 1825—1828 гг.. ознаменованные сотрудничеством Н.Полевого с видными дворянскими писателями либерального толка (П. А. Вяземским, А. И. Тургеневым, А С. Пушкиным и др.), и период 1834 гг., когда, после публикации в журнале критической ста­тья об «Истории государства Российского» Карамзина, литерато­ры-дворяне ушли из журнала.

На страницах «Московского телеграфа» Н. Полевой ревностно за­щищал принципы романтической поэзии. Уже в рецензии на первую главу «Евгения Онегина» (1825) Полевой отстаивал творческую сво­боду поэта, подчеркивал отличие Пушкина от Байрона, отмечал черты народности в романе (понимаемой главным образом как верность изо­бражения современных нравов) и сложность характера его главного героя («шалун с умом, ветреник с сердцем»). Эстетические принципы Н. Полевого ярко раскрылись и в его рецензии на книгу А-Галича «Опыт науки изящного» (1826). Автор рецензии подвергал критике взгляды теоретиков классицизма и противопоставлял им идеи немец­кой идеалистической эстетики (Шеллинг, 6р. Шлегели и др.) — идею неделимой цельности искусства (единство истины, добра и красоты) и мысль о его субъективно-творческой природе.

Программная статья Н. Полевого «О романах Виктора Гюго и во­обще о новейших романах» (1832) обнаруживала ориентацию автора на романтизм в его французской разновидности. Полевой воспринимал романтизм как радикальное направление, как своеобразную форму литературной оппозиции. Считая, что новейший романтизм порожден духом европейских революций, он трактовал его как искусство антидворянское, в своих главных началах противостоя­щее «аристократическому» классицизму. Сущность романтического искусства Н. Полевой видел в «свободном явлении творческой мысли», а его главные черты — в «истине изображений» и народности. В статье о романах В. Гюго обнаруживали себя главные черты кри­тического метода Н.Полевого—историзм, поиск закономерностей историко-художественного развития, причин и следствий смены форм мировой поэзии.

Романтические позиции «Московского телеграфа» подкреплялись и статьей А. Бестужева (Марлинского) «О романе Н. Полевого «Клят­ва при гробе Господнем» (1833). Значение этой статьи состояло не столько в отзыве на исторический роман издателя «Телеграфа» (ему было посвящено лишь шесть страниц в самом конце огромной статьи), сколько в широко и ярко набросанной картине европейского романти­ческого движения.

На страницах «Московского телеграфа» была заявлена романтиче­ская концепция гения как «идеального существа», в душе которого живет «небесный огонь» (статьи Н. Полевого о сочинениях Держави­на, о «драматической фантазии» Я. Кукольника «Торквато Тассо» и др.). Поэт творит по вдохновению, свободно и бессознательно; твор­чество — это «безотчетный восторг».

В оценке явлений современной литературы Н. Полевой, как и кри­тики гражданственного романтик, исходил из критериев народно­сти и самобытности.

В последнем крупном выступлении Н Полевого в «Московском телеграфе» — рецензии на драму Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла» (1834) — на первый план была выдвинута пробле­ма историзма. Несовпадение мнения Н. Полевого с восторженным впечатлением от пьесы Николая I стало формальным поводом для закрытия «Московского телеграфа» (апрель 1834), направление которого на протяжении многих лет вызывало тре­вогу и подозрительность властей. По сути дела журнал Полевых был закрыт за нескрываемое сочувствие к нуждам третьего сословия и вы­сокую оценку буржуазных порядков Западной Европы.